Тут его посетила безумная фантазия, что Лили не умерла, а лишь улетела в далекое время. Он не мог ее видеть, прикасаться к ней, но знал, что она жива и что-то делает… может, именно такая вера, уверенность и помогли дяде Джейми держаться. Он с трудом сглотнул.

– Джаред, – сказал он, прочистив глотку. – Что ты думаешь о тете Клэр? Когда она жила тут?

Джаред удивился, но опустил бокал на колено и в раздумье выпятил губы.

– Она была красавицей, скажу я тебе, – ответил он. – Очень красивая. А язык как бритва, если она выступала против чего-то. И она умела убеждать. – Он кивнул дважды, словно что-то вспоминая, и внезапно усмехнулся. – Здорово умела убеждать!

– Правда? Ювелир – ну, Розенвальд, ты знаешь – упомянул о ней, когда я пришел заказать потир, и он увидел ее имя на листе бумаги. Он назвал ее La Dame Blanche. – Последняя фраза звучала не как вопрос, но он все же слегка добавил вопросительную интонацию, и Джаред кивнул, а легкая улыбка превратилась в широкую ухмылку.

– О, угу, я помню! Так назвал ее Джейми. Она временами оказывалась без него в опасных местах – ты сам знаешь, какие бывают негодяи и что могло случиться, – и он пустил слух, что она La Dame Blanche. Ты знаешь ведь про Белую Леди, да?

Майкл торопливо перекрестился, Джаред последовал его примеру и кивнул:

– Угу, вот так. Чтобы какой-нибудь мерзавец, задумавший нехорошее, дважды подумал. Белая Леди может лишить зрения или сделать пустой мошонку, да и еще много чего, если захочет. И я буду последним, кто скажет, что Клэр Фрэзер не могла бы это сделать, если бы захотела. – Джаред, задумавшись, поднес к губам бокал, сделал слишком большой глоток и закашлялся, прыснув каплями мемориального виски на пол.

Майкл засмеялся, к собственному ужасу.

Джаред вытер губы, все еще откашливаясь, потом выпрямился и поднял бокал, где еще осталось немного.

– За твоего отца. Slainte mhath! Будем здоровы!

– Slainte! Будем! – эхом отозвался Майкл и допил остаток. Потом решительно поставил пустой бокал и встал. Сегодня он больше не будет пить.

– Oidhche mhath, mo brathair-athar no mathar. Доброй ночи, кузен!

– Доброй ночи, парень, – сказал Джаред. Дрова в камине уже догорали, но все еще отбрасывали теплый, красноватый свет на лицо старика. – До свидания.

Майкл несколько раз ронял ключ, прежде чем наконец сумел повернуть его в старинном замке. Он не был пьян, после ужина с бокалом вина он больше не выпил ни капли. Вместо этого он прогулялся по всему городу в обществе лишь своих собственных мыслей. Все его тело дрожало от усталости, но зато он был уверен, что сможет заснуть. По его приказу Жан-Батист не закрыл дверь на засов, но один из лакеев растянулся на кушетке в вестибюле и храпел. Майкл слабо улыбнулся.

– Закрой дверь на засов и ступай к себе, Альфонс, – прошептал он, наклонившись, и потряс парня за плечо. Лакей пошевелился и всхрапнул, но Майкл не стал ждать, когда тот проснется. На лестничной площадке горела крошечная масляная лампа, круглый стеклянный шар в ярких красках Мурано. Лампа стояла там уже много лет, с первого дня, когда он приехал из Шотландии к Джареду, ее вид успокоил его, и он устремил свое усталое тело к широкой, темной лестнице.

По ночам, как это водится во всех старых домах, их дом потрескивал и разговаривал сам с собой. Хотя сегодня он молчал: тяжелая крыша с медными швами остыла, массивные стропила уснули.

Майкл снял с себя одежду и голый забрался в постель. Кружилась голова. Несмотря на усталость, его тело пульсировало, ноги дергались как у насаженной на вертел лягушки. Наконец он расслабился и нырнул в кипящий котел ожидавших его сновидений.

Конечно, она была там. Смеялась, играла со своей смешной собачкой. Гладила его по лицу, шее, ладонью, полной желания, прижималась всем телом ближе и ближе. Потом они оказались в постели, холодный ветер шевелил легкие занавески, слишком холодный, он замерз, но потом ее тепло приблизилось, прижалось к нему. Он страшно хотел ее, но одновременно боялся. Она была ужасно знакомой и ужасно чужой – и такая смесь вызывала в нем восторг.

Он потянулся к ней, но понял, что не мог поднять руку, не мог пошевелиться. И все-таки она была рядом, медленно извиваясь от желания, жадная и соблазнительная. Как водится в снах, он был одновременно перед ней, за ней, дотрагивался до нее и смотрел издали. Отсвет свечи на обнаженной груди, тени на пышных ягодицах, на откинутой белой простыне, одна нога, округлая и крепкая, выдвинулась вперед, мягко раздвинув его ноги. Мягко и требовательно.

Она свернулась за его спиной, целовала затылок, шею, и он потянулся, желая потрогать ее, но руки были тяжелые, неловкие, они беспомощно скользили по ней. Зато ее руки были решительные, более чем решительные – она взяла его за член и ласкала его. Ее рука работала быстро и жестко. Он брыкался, выгибал спину и внезапно освободился из трясины сна. Она ослабила хватку, пыталась отодвинуться, но он накрыл своей рукой ее руку и с радостной свирепостью быстро двигал их вверх и вниз, исходя конвульсиями, выбрасывая горячие, густые струи на свой живот, на сцепленные пальцы.