Он расположен ниже современного центра, когда-то здесь текла судоходная река Лугань, теперь её почти нет. Накрапывает дождь. Я спускаюсь от памятника к памятнику, от здания в стиле модерн к покинутому людьми заводу, где корпуса скалятся разбитыми стёклами. Я люблю заброшенные здания – они начинают жить собственной жизнью, ни в грош не ставя людей, как близко ни подходи. Миную входную арку, осматриваюсь: будка охраны разбита, людей нет, вдали припаркована машина. Иду вдоль зданий, потом возвращаюсь. Смотрю на корпуса, где совсем недавно струилась жизнь.

– Девушка! – слышу далёкий крик. – Девушка! Вы чего здесь ходите?!

Их двое в штатском: парень со странным лицом стоит молча, а полный и кряжистый мужик орёт на меня во всё горло. Встаём лицом к лицу.

Отвечаю: мол, открыто всё – вот и хожу, откуда мне знать, что нельзя? Показываю паспорт, рассказываю про Донецк и гуманитарку, объясняю, где остановилась.

– Ходили у нас так двое, – отвечает мужик. – Парень с девушкой. Она белоруска, он украинец. Тоже внятно объясняли, тоже посмотреть зашли, и шо?..

– Шо?

– Оказалось, диверсанты! Город на военном положении. Чтобы мину подложить, много времени не нужно. Или маячок бросишь, а на нас потом «Ураганы» полетят, как в прошлый раз. Оно мне надо? Нет! А надо вызвать патруль и сдать тебя в комендатуру.

Я вижу, что ему не хочется этого делать, и храбро отвечаю:

– О! Круто! Я там ещё не была!

Пауза непонимания затянулась, и приходится объяснить:

– Я же писатель, собираю информацию о том, как живут простые люди в режиме войны. Вот наберите в поисковике «Дарья Верясова» – вам сразу статья Википедии вывалится.

Парень со странным лицом достаёт гаджет.

– Вер… как?

– Ве-ря-со-ва.

Он сличает фото с оригиналом, хмыкает и прячет телефон в карман.

Дождь усилился до ливня, и я не могу уйти из под навеса при всём желании.

– А как мы тут живём… – вздыхает мужик. – Я дома полтора года не был. Ни детей, ни жену не видел. Они под украми. И ни гуманитарки, ни сбережений. Ничего нет. Тут, при заводе, и живём. – Он кивает на административное здание.

Мы болтаем ещё минут десять; я спешу на встречу и выскакиваю под дождь.

Встречаемся с молодым человеком, который через общих знакомых согласился показать мне город.

– Представляешь, меня чуть в комендатуру не загребли, – смеюсь я. – На завод полезла.

– На патронный?

– Нет, на станкостроительный.

Андрей выпучил глаза и ответил:

– Это и есть патронный… Военное производство. Его специально Украина бомбила. Все местные знают!

Я пожала плечами:

– Так я ж иногородняя…

Андрей ведёт меня по Старому городу и рассказывает про невысокие особнячки: здесь базировался штаб Артёма, там в начале девятнадцатого века родился Владимир Иванович Даль.

– Но, скорее всего, это легенда. Его отец заведовал городской больницей, следовательно, и квартиру ему должны были выделить при ней. А это далеко отсюда.

Теперь в доме живёт музей. Во время обстрелов боялись, что в него угодит снаряд – вокруг много пострадавших зданий, они привычны и не вызывают удивления.

А «Спартак» – это батальон Моторолы, только не «Спартак», а «Спарта». Он, кстати, на том самом патронном заводе одно время базировался. Комбат.

Комендантский час и постоянная усталость приучили мой организм к отключению задолго до полуночи. Примерно в тот момент, когда вокруг тела образуется тёплое помещение с кроватью, я сыта и уже никуда не бегу. Тогда глаза слипаются, а голова клонится набок и куда-то вниз, утягивая за собой тело целиком.

Вчера по приезде в Краснодон потребовала вечернюю экскурсию к музею, памятнику «Клятва» и знаковым могилам. Не хотелось ждать утра, встречи с этим городом я ждала много лет – с тех пор, как впервые прочитала роман Фадеева. Было темно и прохладно, высоко над парком качались звёзды. Возле могилы молодогвардейцев почти над Вечным огнём нависала обнявшаяся парочка. Ещё два подростка стояли неподалёку. Могила широкая, она расположена не только под плитами с именами, и когда мы идём к памятнику «Скорбящая мать», то идём по телам.

За памятником строится храм, он в лесах и в железном ребристом заборе. Год окончания строительства неизвестен.

В глубине парка – могила закопанных живьём шахтёров: ступеньки, постамент, чаша с барельефом, на котором столько серебристой краски от весенних подновлений, что фигур и сцен не разглядеть. На табличке 31 имя, но людей там погибло больше: верхний слой стоял с вытянутыми шеями – это те, кто задохнулся, а были ещё убитые раньше и те, кто был связан колючей проволокой, упал на дно и больше не смог подняться. Знаменитая деталь из романа «Молодая гвардия» – казненная женщина с младенцем – оказывается выдумкой автора. Нет, женщину казнили, а вот младенцу в ту пору было года два и после ареста и казни матери он жил у её родителей. Геннадий Саранча. Всю эту информацию я узнаю утром в музее. Пока что меня пробирает дрожь востор га и усталости. Из парка идём мимо школы имени А. М. Горького, где училась часть молодогвардейцев. Двухэтажное здание стоит углом, напротив музея, по другую сторону площади. А через дорогу от него трест «Краснодонуголь», он чуть выше. В него Серёжка Тюленин с чердака школы кидал гранаты. Меряю глазом расстояние: далеко. Но военная подготовка у школьников той поры была превосходная, возможно, про гранаты – это и правда. А где-то неподалёку домик Кошевых. Городок мал, наверное, мирной весной он уютен и красив, но сейчас осень, темень и война.