Нельзя сказать, что старый барыга испугался. Но он был чересчур хитер, чтобы не почувствовать в моем голосе подлинной угрозы. На какое-то время у ворот воцарилась тишина: Мамура обдумывал возможные последствия своего отказа, а наша троица лихорадочно соображала куда делать ноги если барыга натравит на нас своего смертельно опасного сторожа.

– Ждите… – наконец подал голос Мамура и калитка захлопнулась.

Мы как по команде с облегчением перевели дух.

Барыга возвратился минут через десять. Я уже начал волноваться за благополучный исход нашего предприятия и посматривал на безмолвного Плата, тоже пребывавшего в некотором замешательстве. А и правда, что нам делать, если все-таки Мамура пошлет нас подальше? Можно, конечно, поговорить с ним "по душам" – так, как мне приходилось разговаривать с пленными боевиками-чеченцами. Но там была война, где о милосердии никто и не помышлял. За смерть такого же дурака, обманутого политиками и толстосумами, как ты сам, полагалось не наказание, а медаль. Которая служила фильтром для замаранной совести и клапаном, выпускающим разные глупые мысли наружу – чтобы не расплавились замусоренные пропагандой мозги.

Но на гражданке, где действовали иные законы, Мамура для нас был почти недосягаем.

Официально действовать мы не могли, а любая самодеятельность была чревата весьма неприятными последствиями.

– На… – Барыга ткнул в руки Зипера бумажный сверток. – Деньги мне не нужны, оставь их себе. И запомни – с этого момента я тебя не знаю. Придешь еще раз – спущу пса. Вали отсюда… – Он с такой силой хлопнул калиткой, что залаяли соседские собаки.

– Держите… – Зипер был как в воду опущенный. – Я свободен?

Плат быстро снял газетную обертку, и я наконец увидел предмет наших поисков.

Обычный кожаный бумажник, ничего особенного. Правда, в темноте все кошки серы, но я совершенно не сомневался в том, что кусок добротной кожи, пусть искусно сшитой и склепанной, с тиснениями и позолоченной металлической фурнитурой, ну никак не равноценен тем затратам энергии и сил, которые мы приложили для его поисков. И вовсе не стоит и десятой части тех денег, которые были обещаны нам Завалихиным.

– Как ветер, – ответил карманнику Серега. – Тебе сегодня здорово повезло, Зипер. Думаю, не нужно объяснять почему. Так что возвращайся к Кирилловне и выпей за свой второй день рождения. А я, как и обещал, все забуду. Можешь быть спокойным.

Зипер угрюмо кивнул и растворился в темноте. Мы переглянулись и дружно, но тихо, расхохотались. Есть! Первое дело агентства в кармане.

– Есть предложение возвратиться в нашу контору и продолжить добрую традицию… – Я мысленно потирал руки – все, баста, завтра /пардон, уже сегодня/ можно наплевать на мои шабашки; за один вечер мы заработали больше, чем мне отламывалось за полгода.

– Принимается… – Плат не шел, а летел, весь в радужных мечтаниях.

Если бы он / да и я тоже/ знал, чем в близком будущем закончится его полет…

После войны в Чечне у меня возникло стойкое отвращение к галстуку. Он мне напоминал специальную удавку-гарроту, которой пользуются диверсанты в тылу противника. За одним таким "любителем" острых ощущений из группы полевого командира Хаттаба наш спецназ гонялся больше года. Этот сукин сын, хитрый, как змей и жестокий, каким могут быть только фанатичные борцы за ислам, ходил по нашим позициям словно по бульвару.

Сколько молодых необстрелянных салабонов он отправил на тот свет – не счесть. Когда наконец мы поймали ублюдка, то готовы были, как японские самураи, сожрать его печень.

Но повезло только одному, прапору Тимченко, бывалому вояке, контрактнику, прошедшему Крым и Рим, а также почти все горячие точки перестроечного периода.

Наверное, диверсант-чеченец в последние свои минуты вспомнил не только родных и близких, но и всех тех, кого он недрогнувшей рукой отправил к праотцам. Тимченко с изуверским наслаждением дал ему такую возможность, заставив его с удавкой на шее агонизировать около часа. Да, прапор был клевым парнем… Попав в окружение, он умудрился прихватить с собой на тот свет больше десятка отборных головорезов из спецподразделения чеченской службы безопасности. Уже полумертвый, Тимченко лег на противопехотную мину, поставленную на боевой взвод и облепленную пластидом, который мы всегда таскали на спецоперации, и когда чечены хотели с ним, как с другими пленниками, "позабавиться" – отрезать кое-какие выступающее части человеческого тела – от них только ошметки полетели…

– Да пошел ты!.. – Я зашвырнул галстук в ящик шифоньера. – Подумаешь – встреча выпускников. Архиважное событие. Может, фрак взять напрокат? Там будут все свои. Им твой выпендреж до лампочки.

– Сильвер, ты некультурный человек, – Плат крутился перед зеркалом как девица легкого поведения перед выходом на ночную "работу". – Посмотри на Марика. Настоящий джентльмен. Он знает толк в одежде. Приличный костюм и галстук – вовсе не выпендреж.

Это знак уважения к обществу.

– Кто из наших ребят поверит, что мы стали воспитанными и интеллигентными людьми? – Я саркастически рассмеялся. – Плат, не наводи тень на плетень. Черного козла не отмоешь добела. Надо быть проще, иначе нас посчитают за "голубых". Сейчас они в моде. Парни подумают, что мы все эти годы скрывали нашу нестандартную сексуальную ориентацию и только теперь вышли из тени. А что, все сходится: Марик и я неженаты, ты развелся.

Получается дружная "шведская" семья в мужском исполнении.

– Ты циник и хам, – резюмировал мое заявление Серега. – Ладно, черт с тобой, можешь явиться на встречу в рабочем комбинезоне.

– Я так и сделаю. – Быстро сняв непривычный, стесняющий движения костюм, который мне пришлось купить по настоянию Плата, я переоделся в джинсы и легкую куртку. – Пусть народ меня осудит. Зато за праздничным столом мне не нужны будут салфетки.

– Что вы так долго копаетесь!? – Раздраженный Маркузик возник на пороге моей спальни, где мы с Платом облачались в праздничную амуницию, как опереточный герой – в черной тройке и с белоснежным накрахмаленным жабо. – Такси уже ждет не менее десяти минут.