А потом я почувствовала, как он обвивает мою шею тонкой цепочкой и застегивает ее сзади.

К слову, в этот момент я почувствовала себя главной героиней романтической мелодрамы.

– Что это? – он развернул меня к себе, глядя на кулон, что устроился в выемке над моими ключицами.

– Лабиринт, – просто сказал он, и я прикоснулась к кулону.

Да. Это оказалась пластинка с выгравированным на ней лабиринтом – он повторял контуры замка от моего дневника. Макколэй сказал, что это ключ к моему блокноту, снабженный надежными индикаторами защиты.

Что ж, поверю на слово…

25 июня. Спальня

Я скучаю по маме.

Мак позволил мне наблюдать за Эвой через голографическую камеру, чтобы я сама убедилась в том, что она перестала нести несуразный бред и все чаще улыбается. По-настоящему. Но говорит ли это об успехах в лечении? Я сомневаюсь. Ведь когда я засыпаю его вопросами о маме, он уходит от ответов.

Как всегда.

Или просто уходит, черт бы его подрал.

Мне все чаще снятся кошмары: в голове постоянно прокручивается та голограмма с Элисон, и то, что показал мне Палач.

Я странно реагирую на воспоминания об этом… как будто подсознание блокирует боль. Скорее всего, это происходит, благодаря сеансам с Руфусом: он научил меня абстрагироваться от эмоциональной боли, не «раскачивать» ее по спирали, бесконечно себя накручивая.

Да и занятия йогой не проходят даром. О да, Карлайл всерьез взялся за развитие моего духа и тела, и только черт знает, зачем ему это нужно. Я, конечно, послушно вставала в шесть утра, и бежала к океану добросовестно изучать новые асаны, но я не вкладывала в свои движения никакого смысла, в отличие от Карлайла, для которого йога, казалось, была чем-то обязательным, вроде чистки зубов.

– Мы столько работаем. А в тебе ничего не меняется. Вина, злость, обида, страх. Этого пока достаточно. Ты должна поймать позитивную волну, – и это говорит человек, который сначала довел меня до глубокой депрессии и неврозов, проявляющихся в использовании огнестрельного оружия.

Мак тяжело вздыхает, пока я, вслед за ним принимаю позу кобры (я начинаю запоминать эти сложные названия – бхуджангасана).

К слову, когда мы занимаемся йогой, моего тела для него словно не существует. Даже если надеть самые обтягивающие «рush uр» легинсы и спортивный топ, приподнимающий грудь, Карлайл будет смотреть мне только в глаза, и следить за правильным положением тела. Этот диссонанс меня всегда поражает: то он строит из себя чуть ли не монаха, питающимся энергией солнца, то становится диким животным… питающимся мной. Жуть какая.

– Только не надо мне опять втирать про свои чакры, – бубню я, ощущая боль в пояснице, прогибаясь сильнее и опираясь на руки. Макколэй говорит, что это прекрасное упражнение, помогающее справиться со стрессом, так как у меня очень много зажатости в зоне лопаток и шеи – основные «следы» пожизненного страха. – Я все равно толком не понимаю, что это и зачем ты к ним привязался… как наука может сочетаться с такими вещами? Ты ведь гений, ученый, в конце концов. Что за страсть к паранормальным вещам? – негодую я, и уголки его губ медленно приподнимаются. Ох уж этот его загадочный взгляд. Словно он знает какой-то секрет мироздания, о котором я, дура, не имею понятия.

– Я изучаю много вещей, Энигма. Область, на которой я сейчас сосредоточен, плотно переплетается с энергией в теле человека, – он поворачивает голову в сторону воды. – Закрой глаза и представь, что ты океан.

Я отвечаю ему возмущенно скептическим взглядом… но язык прикусываю, чтобы не ляпнуть лишнего. Тяжело вздыхаю, и зеркалю его новую позу, сложив ноги по-турецки.

– Ты уверен? – я чувствую себя глупо, прикрыв только один глаз.

– Больно не будет.

– Итак, ты – океан, – пытаюсь сдержать смех.

– Мы – океан, – произносит Мак, и, несмотря на то, что его слова звучат очень тихо, он умеет пронзить ими в самое сердце. Я закрываю веки, ощущая прикосновения бриза к щекам.

– Как думаешь, сколько в тебе воды?

– Ммм… так и не скажешь. Бесконечно много?

– Да. А теперь я хочу, чтобы ты представила одну из воронок на поверхности океана. Их много и ты никогда не смогла их посчитать. Но есть семь основных, самых мощных и глубоких. Водовороты… именно туда стекают все отходы, грязь, мусор, все, что выбрасывают в океан. Ты знаешь, что там, под толщей воды, живут…

– Киты? Красивые и большие…

– Допустим, Киты, – соглашается Мак, и я улыбаюсь, представив себе все так ярко и красочно, словно сама оказалась в подводном царстве. – Киты, рыбы, коралловые рифы – все это часть тебя, часть океана. Но всегда наступает момент, когда мусора становится слишком много, если ты позволяешь ему проникнуть глубже. Ответь мне, что происходит.

По моему телу проходит дрожь, и я чувствую соленый вкус слез у себя на губах.

– Они болеют, – продолжает Мак, пока я представляю себе, как столь прекрасное млекопитающее, как кит, погибает, отравившись ядовитыми для него отходами.