— Пообедать не хочешь? — поинтересовался Владимир Николаевич. — А то ты какая-то зеленая. Ты вообще сегодня ела?

— Кофе пила… — неопределенно ответила я, пытаясь вспомнить, было ли это. — Наверное, можно и пообедать.

— Не слышу энтузиазма в голосе! В твоем возрасте…

— Слушай, давай оставим в покое мой возраст, — почти спокойно попросила я. — Эту тему ты уже затрепал, как щенок зубную щетку…

— По-моему, ты начинаешь хамить.

От внезапно сделавшегося ледяным голоса Владимира Николаевича у меня по коже побежали настоящие мурашки. Похоже, я действительно зарвалась, во всяком случае, на данном этапе наших отношений. Забыла, что имею дело не с ровесником и даже не с коллегой.

— Извини, пожалуйста, больше не буду, но мне действительно как-то не по себе. Я боюсь.

— Чего, господи? — несколько смягчился Владимир Николаевич. — Ладно, давай я тебя покормлю, поговорим в процессе. У меня ровно час свободного времени.

«Счастливые часов не наблюдают, — ехидно шепнул внутренний голос. — ты-то, голубушка, точно забыла о времени. А это тебе не Белоконь, у которого все время — свободное, если не от дела, то от досуга. Привыкай».

«Оставь меня в покое! — мысленно возмутилась я. — Ты меня достал! Почему нужно все время намекать на какие-то гадости?»

«Потому, что без них не обойтись, и ты сама все понимаешь. Спроси, в чем будут заключаться твои обязанности фотокорреспондента. Слабо спросить? Боишься услышать, что по совместительству придется на работе заниматься ещё чем-нибудь? Помимо второй древнейшей профессии, осваивать ещё и первую?»

Так, это становилось уже интересным. Сколько себя помню, внутренний голос существовал и время от времени давал о себе знать, но в диалог с ним, да ещё в такой развернутый, я, кажется, вступила впервые. Раздвоение личности, классический симптом шизофрении. Тихо сам с собою я веду беседу. Нормально. Следующим номером программы будут, наверное, чертики зеленые или пауки. Что там ещё входит в стандартный набор для психов? Здравствуй, паранойя, я твой тонкий колосок…

Жизнь между тем продолжалась. На сей раз Владимир Николаевич не стал потрясать мое воображение изысканными заведениями, а выбрал обыкновенное кафе, ну — почти обыкновенное — под названием «Арагви» при одноименном ресторане. Я машинально глянула в подсунутое официанткой меню и тут же непроизвольно зажмурилась. Нет, вот к этому я никогда не привыкну. И не стану привыкать, не дождутся. Точно ведь потом отвыкать придется, а это окажется посложнее.

— Ты неподражаема! — усмехнулся Владимир Николаевич. — Смотри не на цифры, а на буквы. Там написано, что можно заказать, остальное тебя волновать не должно. Если, конечно, ты находишься в обществе настоящего мужчины.

Будь я постарше и поопытнее, меня бы позабавило такое подчеркивание половой принадлежности. Или — разозлило бы. Тогда же я все восприняла совершенно спокойно, тем более что мысли мои были очень далеки от подобных проблем.

— Знаешь, меня сейчас волнует совсем другое, а не гастрономические радости, — пожала я плечами. — Пожалуйста, закажи на свой вкус, мне совершенно все равно, что есть. Вот покурю я с удовольствием, а то мне просто плохо станет.

— Плохо тебе станет, если ты не бросишь курить, — проворчал Владимир Николаевич, пододвигая ко мне пепельницу. — Откуда в таком молодом существе столько пороков, ума не приложу.

Опять мы начали съезжать на тему моего возраста! Точно пластинку заело, ей-богу! А сейчас ещё Минздрав предупреждает… Я вовремя прикусила язык, чтобы не нахамить на антиникотиновую тему, а как-то продолжить разговор. Но огрызнуться, конечно, огрызнулась:

— У меня ещё масса достоинств, я не афиширую их из врожденной скромности. Скажи, пожалуйста…

Я замолчала, пытаясь как можно более корректно сформулировать мучивший меня вопрос. Обычно мне это удавалось достаточно легко, но тут имел место как бы мозговой ступор. Хотелось надеяться — временный и потому преходящий.

— Что тебе сказать?

В этот момент очень вовремя вернулась официантка, и я получила столь необходимую мне передышку. Нет, дело было не в ступоре, я элементарно боялась. Боялась человека, сидевшего напротив меня. Почему? На этот вопрос ответа я не находила… пока. Но почему-то чувствовала, что малейший неверный шаг с моей стороны повлечет за собой немедленное возмездие. Хорошо, если только в словесной форме. А что, если после моего вопроса Владимир Николаевич просто пожмет плечами, скажет что-нибудь ласковое, типа «Дура», встанет и уйдет. Насовсем. И ведь я даже не знаю, где его потом искать… если он согласится быть найденным. Даже фамилии его, между прочим, не знаю. Точно, совместно проведенная ночь — ещё не повод для близкого знакомства, не мною первой подмечено.

— Так что я должен тебе сказать? — с некоторым уже раздражением в голосе повторил он свой вопрос. — Имей в виду, с лирикой у меня неважно. И если ты хочешь спросить о моем отношении к тебе… О таких вещах я предпочитаю не говорить, если можно доказать по-другому.

Несмотря на напряженность ситуации, я чуть не прыснула со смеху. Это у него-то плохо с лирикой? У человека, который за один вечер наговорил мне больше ласковых слов, чем я слышала за всю свою предыдущую жизнь? А главное, я не собиралась обсуждать эту тему, потому что заботило и беспокоило меня сейчас совершенно другое, связанное, с лирикой, но косвенно. Хотелось бы верить, что — косвенно и именно с лирикой, а не с отсутствием таковой.