Наконец, сердце наше одарено способностью ощущать приятность или неприятность различных впечатлений и стремлением к блаженству, к безмятежному и блаженному состоянию. Но кто из смертных наслаждается чистым, безмятежным блаженством в этой жизни? Мы видим, что все животные наслаждаются свойственным им блаженством и остаются довольны тем состоянием, какое им предназначено Творцом. Рыбы довольны своим обитанием в недрах вод; птицы удовлетворяются свободой парить в воздухе; четвероногие не простирают дальше своих желаний, как только, чтобы земля производила все, нужное для их пропитания. Один только человек не может удовольствоваться временными благами, которые должны быть также и его долей. Спросите, например, богача, доволен ли он своим состоянием, он ответит вам: «Нет, не доволен». Различные опасения лишают его покоя, различные обстоятельства причиняют ему много беспокойств и огорчений. Вообще, на земле нет человека, вполне довольного своим состоянием, который бы не желал лучшей жизни. Но невозможно же, чтобы для удовлетворения только человека, этого высшего по своему достоинству в мире существа, ничего не восхотел создать Творец, в преизбытке наделивший Своими дарами и самые малые из Своих созданий. Даже нравственное преуспеяние, добродетель, чем так возвышается человек над всеми земными тварями, не могут доставить человеку счастья. Правда, в добродетели для человека – великое счастье, которое помогает равнодушно переносить многие житейские неприятности и смотреть на самые высокие блага мира, как на не имеющие особенного значения. Но, во-первых, добродетель приобретается не без тяжкой борьбы, не без сильных страданий, которые причиняют великую скорбь, составляют величайшее бедствие жизни. Притом и среди утешений, доставляемых добродетелью, человек не находится в безопасности от скорбей, причиняемых телесными болезнями, голодом, потерей близких и дорогих сердцу и т. п., которые не могут не чувствоваться болезненно и тяжело. Наконец, само наше бытие и ненасытная жажда к нему, которые и сами по себе доставляют человеку истинное блаженство, и другие блага жизни усугубляются чувством блаженства, и они не доставляют нам полного блаженства. Вся наша земная жизнь не более, как первое лишь вкушение сладости бытия. И едва только мы успеваем вкусить и почувствовать всю сладость его, как Господь в нашей смерти лишает нас этого высокого дара любви Своей. Итак, если человек, при всем изобилии земных и духовных благ, простирает свои желания выше того, чем он теперь обладает, то это значит, что не эти только одни блага для него предназначены. Премудрость Божия, даровавшая нам сердце, не могущее удовольствоваться этим видимым миром, осталась бы к нам несправедливой, если бы она не назначала для этого сердца какого-то иного счастья, способного удовлетворить его желания. Если бы человек был создан только для земли, то он в праве был бы жаловаться, что о нем мало позаботились. Или следовало бы дать ему все, что нужно для удобства земной жизни, или же не следовало давать ему таких желаний блаженства, удовлетворить которые не могут все блага мира. Бог бесконечно благ, и как таковой, Он не мог, даровав нам ненасытимую жажду блаженства, не удовлетворяемую никакими благами земными, не создать для нас иной жизни, где бы наша жажда блаженства нашла утоление.

Но мало того. В здешней жизни мы постоянно встречаемся с таким явлением, которое как будто свидетельствует, что человек создан совсем не для блаженства. В самом деле, не постоянно ли мы наблюдаем, что добродетель гонят, преследуют, а порок торжествует, наслаждается. Где же здесь блаженство? И правосуден ли Бог, награждая тех, кто должен терпеть наказание, и наказывая тех, кто должен быть награжден? Справедливость требует, чтобы между нравственностью и блаженством человека было полное соответствие, т. е. чтобы люди добродетельные блаженствовали, а злые несли заслуженное ими наказание. Но в настоящей жизни мы не видим такого соответствия между нравственностью и блаженством. Если бы жизнь эта оканчивалась смертью, то мы должны бы, в таком случае, считать Бога, как бы покровительствующего величайшим преступлениям, венчающего порок и гнушающегося добродетелью, считать Его чуждым благости и правосудия. Но нет, Бог бесконечно правосуден. Не отказавшись от своего ума и здравых понятий о Боге, мы не можем подумать, что не будет другой жизни, где правосуднейший Судья небесный воздаст каждому по заслугам [14] .

Необходима другая жизнь за гробом, необходимо бессмертие для того, чтобы человек мог и осуществить присущий ему нравственный закон, и получить заслуженное воздаяние за жизнь свою. А в настоящей жизни Бог, по премудрому Своему промыслу, допускает добродетельным переносить многоразличные бедствия с той премудрой целью, чтобы они, через скорби и лишения, более и более усовершались в добре, очищались от греховных наклонностей и привычек, как золото очищается на огне. Полное же воздаяние за свою добродетель они получат в будущей вечной жизни. Блажени плачущии, яко тии утешатся, обещает Спаситель (Мф. 5, 4). Также и порочным Бог допускает наслаждаться счастьем, по Своему долготерпению ожидая от них исправления, и если они не исправятся, в будущей загробной жизни осудить их по правосудию Своему. Горе вам смеющимся ныне, сказал Спаситель, яко возрыдаете и восплачете (Лк. 6, 25).

Таким образом, природа наша, одаренная способностью и стремлением к совершенству, но не могущая достигнуть его в настоящей жизни, требует другой, будущей загробной жизни и чувствует, что она имеет некогда настать. И поэтому эта настоящая жизнь по отношению к той, имеющей некогда настать, представляет не что иное, как подготовительную ступень. Св. отцы Церкви, говоря о настоящей жизни и о будущей, приводят прекрасное подобие. Находясь в утробе матери, в форме зародыша, человек уже имеет готовыми все чувства для восприятия впечатлений из внешнего мира. Но все эти чувства не приходят еще в действие и даже как бы не существуют, и утробную жизнь младенца, находящегося во чреве матери, едва можно назвать жизнью по сравнению с тем временем, когда он появляется на белом свете. Явившись же в Божий мир, человек тотчас же начинает ощущать и воспринимать ощущения. Он с каждым часом, еще более с каждым днем и вполне с летами, развивается и совершенствуется в своих способностях. Но и здесь он не получает того развития, к какому он способен по своей природе, и здесь его способности не дают ему того, что они могут и должны ему дать, но что дадут они только в посмертной жизни. Так наша настоящая жизнь по отношению к жизни загробной является тем же, чем является утробная жизнь по отношению к самостоятельной жизни на земле. Там-то, в будущей жизни, собственно и начинается истинная жизнь человеческая, сообразная с тем богоподобным достоинством, к которому назначен человек. Сбросив узы бренной и немощной плоти, человеческий дух воспаряет за вратами смерти и быстро устремляется к своему нескончаемому совершенству [15] .

Вот как, например, говорит об этом св. Григорий Нисский. «Творец создал нас, – говорит он, – не для того, чтобы мы всегда оставались зародышами в утробе матерней; цель природы не та, чтобы нам, вышедши из утробы матерней, оставаться в детстве или в последующих за ним возрастах, которые друг за другом приходят и уходят; нет, все возрасты, все изменения нашего бытия суть только части того пути, которым мы теперь идем; а главная цель, конец нашего путешествия по разным периодам жизни – это достижение нашего древнего, первобытного состояния, которое есть не другое что, как наше богоподобие» [16] .

Итак, несомненно, что мы бессмертны по душе своей, и несомненна будущая загробная жизнь. Но основание нашего бессмертия находится в Боге. Он Един имеет бессмертие Сам в Себе, и обитает в неприступном свете (Тм. 6, 16). Все прочие творения, одаренные разумом, ангелы, архангелы, все небесные силы, все люди, и праведные, и неправедные, получают это бессмертие по воле и благодати Иисуса Христа, Спасителя нашего, взывающего: Аз есть воскрешение и живот: веруяй вМя, аще и умрет, оживет: и всяк живый и веруяй в Мя, не умрет во веки (Ин. 11, 25, 26). Аще любите Мя, заповеди Моя соблюдите. Не оставлю вас сиры: прииду к вам… и… вы… увидите Мя: якоАз живу, и вы живы будете (Ин. 14, 15, 18, 19). И св. Апостол, видя во Христе залог нашего бессмертия, так восклицает: аще в животе сем точию уповающе есмы во Христе, окаяннейши всех человек есмы… тще убо проповедание наше, тща же и вера наша (1 Кор. 15, 14, 19).

Как только душа человека освобождается от бренной телесной оболочки, для нее наступает другая, загробная, жизнь. Эта жизнь неодинакова для душ всех людей, праведных и неправедных. Напротив, состояние души человека после смерти существенным образом зависит от того, как жил и как поступал человек во время земной жизни. Сам человек готовит себе такую или иную участь по смерти. Настоящая земная жизнь есть время сеяния, а будущая – жатва. Еще аще сеет человек, тожде и пожнет, – говорит Апостол, – яко сеяй в плоть свою, от плоти пожнет истление: а сеяй в дух, от духа пожнет живот вечный (Гл. 6, 7–8). Эта жатва наступает тотчас же по смерти. Она некоторым образом проявляется даже в самой смерти человека, которая бывает не для всех одинакова.

Праведники ожидают смерти с великой радостью. Св. апостол Павел так говорил о себе: желание имам разрешитися и со Христом быти (Флп. 1, 23). В житиях святых находим много прекрасных образцов того, что святые не только не боялись смерти, но и встречали ее с великой радостью и с радостными видениями кончали жизнь свою. прп. Сисой великий, лежа на смертном одре, ожидает последней минуты, когда душа его разлучится с телом. Вдруг говорит он окружающей его братии: «Вот отецАнтоний прошел!» Потом, несколько помолчав, сказал: «Вот лик пророков пришел!» Наконец, еще немного помолчав, проговорил: «Вот Сам Господь грядет!» При этих словах лицо его просветилось, как солнце, и он тотчас предал дух свой Богу [17] .