Я осторожно протягиваю кусок Грете. Та смотрит на него с обожанием.

— А ты? Тебе ведь тоже положен кусок!

— Через минутку. А ты пока ешь свой. Сначала я хочу поговорить с этими людьми.

Она вопрошающе смотрит на меня. Я киваю. Получив мое одобрение, она впивается зубами в торт и улыбается мне огромной шоколадной улыбкой. Она уже перемазалась вся — даже щеки и те в коричневых мазках шоколада.

Пару секунд Лора и Кадир с теплой улыбкой смотрят на нее, затем молча переглядываются и поворачиваются ко мне.

— Итак, — говорю я, глядя то на одну, то на другого. — А теперь скажите мне, что, собственно, происходит?

По идее, мне положено что-то чувствовать, видя перед собой после долгой разлуки отца и Фрэнсиса. Но я ничего не чувствую. Вообще ничего.

Сильвио хлопает в ладоши и кричит артистам на сцене:

— Уйдите!

Они подчиняются его приказу и уходят, неловко унося неподвижное тело Шона. Он так и не очнулся.

— Нам нужен отчет о ходе перевоспитания, — требовательно заявляет моя мать и холодно смотрит на меня. — По словам твоего отца, я слишком жестоко обошлась с тобой.

В отцовских глазах стоят слезы. Сам он дрожит. Он как будто стал ниже ростом и теперь похож на слабого, беспомощного старика.

— Что они сделали с тобой? — спрашивает он.

Я встречаюсь с ним взглядом и, ни разу не моргнув, смотрю ему в глаза.

— Ничего страшного. Бросили в тюремную камеру, охраняемую волками, насильно заставили меня пытать током невинных людей, ввели мне какой-то наркотик, когда я отказался. Все, как обычно. По крайней мере, ничего такого, что они сделали с парнем, которого сейчас унесли со сцены. Думаю, он уже мертв, если тебе это интересно. — Я шлепаю себя ладонью по лбу. — Черт, как же я позабыл! Он ведь всего лишь Отброс! С какой стати тебя должно волновать, что с ним?

Мой отец поворачивается к матери.

— Я же тебе говорил. Я предупреждал тебя, что Сабатини перегнет палку, — говорит он и неприязненно смотрит на Сильвио.

Я поворачиваюсь к Фрэнсису. Брат совсем не изменился. На его физиономии все та же мерзкая улыбочка, что и в последний раз, когда я спросил у него, не он ли настучал на Прию.

Это он донес о наших беседах с ней. Это из-за него ее выволокли из нашего дома и убили. Это из-за него ее превратили в цирковой экспонат.

Меня душит ярость. Я больше не в силах ее сдержать. Я хватаю его за шкирку и тут же отпихиваю от себя. Как же я рад видеть испуг на его физиономии! Я замахиваюсь, намереваясь ударить брата.

Увы, прежде чем я успеваю впечатать кулак ему в морду, вмешиваются охранники. Двое верзил под руки оттаскивают меня прочь от него. Похоже, даже моя мать в шоке. Ее и без того бледное лицо делается бледнее обычного, ноздри сердито раздуваются.

— Бенедикт! Неужели время, проведенное в обществе Отбросов, превратило тебя в животное? — возмущенно спрашивает она.

Мой отец выходит вперед и берет меня за локоть. Я смотрю на его руку.

— Возвращайся домой, сынок, — говорит он. — Давай начнем все сначала. Прошу тебя, возвращайся домой!

— Домой? — Я буквально выплевываю это слово. — У меня нет дома вместе с тобой, вместе с ней. — Я поворачиваюсь к матери. — Мне все равно, что ты со мной сделаешь! Неужели тебе это непонятно? Можешь быть доброй, можешь быть злой — мне без разницы! Я больше не твой маленький послушный мальчик и никогда им не буду! Я никогда не буду частью тебя, частью того, кто ты есть! Тебе на меня наплевать! Ты даже меня не знаешь! Тебе нужен картонный человечек, который стоял бы рядом с тобой и улыбался во время твоей дурацкой избирательной кампании. Кто-то, кто вернул бы тебе образ дружной семьи, который ты создавала все эти годы! Знаешь, что я тебе скажу? Я надеюсь, что ты проиграешь! Я молю Бога, чтобы ты проиграла! Кстати, почему бы не послать Лоре Минтон для анализа мою ДНК? Чтобы выяснить, что ты скрываешь?

Ее глаза пылают ненавистью. Она смотрит на меня точно таким же взглядом, каким она смотрит на Сильвио, каким смотрит на любого из Отбросов. Я вызываю в ней омерзение. Гадливость.

— Я же говорила тебе. Говорила, что это необходимо, — обращается она к моему отцу. — Теперь ты видишь? Ты понимаешь, в кого он превратился?

Отец по-прежнему смотрит на меня, как будто не в силах отвести от меня глаз.

— Должен же быть другой путь! — Он умоляет, но только не ее, а меня. — Что мы можем сделать? Как мы можем вернуть тебя домой?

Чего он от меня хочет?

Я знаю, чего хотят от меня другие. Их намерения легко прочесть.

Мать хочет согнуть меня, подчинить своей воле — ей всегда хотелось только этого. Фрэнсис, который стоит вон там с вечной своей улыбочкой, — я точно знаю, чего он хочет.

Забавная вещь в том, что касается Фрэнсиса и меня: мы всегда были совершенно разные. Мы никогда не ладили, никогда не были близки. Я ненавижу его за то, что он сделал с Прией, ненавижу всеми фибрами души. Точно так же как ненавижу мать, как ненавижу Сильвио. Я ненавижу его больше, чем кого-либо еще… и все же… я знаю его лучше, чем кого-то другого. Я знаю его даже лучше, чем Хоши.