Поэтому Джози, как пьяная, ходила по кругу связанных с ним воспоминаний: от смутных картин, предшествовавших катастрофе, к самым ужасным моментам и обратно. Ей постоянно вспоминалась строчка из «Ромео и Джульетты», которая так бесила ее в девятом классе. «Здесь поселюсь я, в обществе червей, твоих служанок новых» [8] , – говорит Ромео над телом Джульетты в склепе Капулетти. Прах к праху… Но ведь человек обращается в прах не сразу… Ночью, когда возле нее никого не было, Джози принялась думать о том, сколько времени должно пройти, прежде чем истлеют кожа и мясо, что происходит с глазами и похож ли еще Мэтт на самого себя или уже нет… На ее крик сбежались врачи и медсестры, вкололи ей успокоительное, а она все спрашивала себя: если отдать кому-нибудь свое сердце и этот человек умрет, ты так и будешь всю оставшуюся жизнь ходить с незаделанной дырой в груди?

Дверь палаты открылась, вошла мама.

– Ну? – произнесла она, и фальшивая улыбка разделила ее лицо, как экватор. – Готова?

Было всего семь утра, но Джози уже выписали. Она кивнула матери, которую теперь почти ненавидела за то, что та стала такой заботливой – не слишком ли поздно. Неужели без этого кровавого ужаса нельзя было понять, что между ними нет совершенно никаких отношений? Мать постоянно говорила: «Я всегда тебя выслушаю, если захочешь поговорить». Какая нелепость! Во-первых, Джози не хотела говорить, во-вторых, если бы даже и захотела, то уж точно не с мамой. Мама не поняла бы ее, да и никто бы не понял, кроме ребят, которые лежали в соседних палатах. Просто какое-то убийство на улице – это было бы страшно. Но произошло то, что страшнее страшного, причем там, куда Джози, хочет она того или нет, придется вернуться.

На ней была не та одежда, в которой она была в школе. Та непостижимым образом исчезла. Никто ни в чем не признавался, но Джози предполагала, что джемпер и джинсы забрызганы кровью Мэтта. В таком случае их действительно следовало выбросить: сколько ни стирай, сколько отбеливателя ни лей, Джози все равно видела бы пятна.

Голова все еще болела от ушиба. Потеряв сознание, Джози упала и рассекла себе висок. Швы решили не накладывать, но врачи все же настояли на том, чтобы она провела ночь под их присмотром. «Зачем? – думала Джози. – На случай удара? Тромба? Суицида?»

Как только она встала, мать подскочила к ней и обняла, чтобы поддержать. Это заставило ее вспомнить, как летом они с Мэттом гуляли по улицам, засунув руки в задние карманы джинсов друг друга.

– Джози! – протянула мама, заметив, что дочь опять плачет; в последнее время слез было столько, что и не разберешь, когда они начинают капать, а когда перестают. – Вернемся домой, – мама достала из сумочки бумажный платок, – и тебе станет лучше. Вот увидишь.

Надо полагать. Уж хуже-то точно быть не может. Тем не менее Джози состроила гримасу, которая, если не приглядываться, могла сойти за улыбку. Она знала: маме сейчас это нужно. Пройдя пятнадцать шагов от кровати до двери палаты, Джози оказалась в коридоре, где одна из медсестер сказала ей:

– Береги себя, милая!

Другая – она давала Джози сосать ледяное драже и нравилась ей больше всех – улыбнулась:

– Не попадай к нам больше!

Джози медленно побрела к лифту, который с каждым шагом как будто все сильнее удалялся от нее. Проходя мимо одной из палат, она прочла на двери знакомое имя: «Хейли Уивер». Хейли училась в выпускном классе и уже два года считалась королевой школы. Джози надеялась, что скоро они с Мэттом унаследуют титул звездной пары от Хейли и ее парня Брейди. В том, что эти двое встречаются, была некая справедливость, очевидная даже для девчонок, которые сами засматривались на туманную улыбку и скульптурный торс Брейди. Уж очень Хейли, первая красавица школы, ему подходила. Голубоглазая, с белокурыми локонами, которые струились водопадом, она всегда напоминала Джози фею из сказки – чудесное безмятежное существо, спустившееся на землю, чтобы исполнять чьи-то желания.

О них рассказывали многое: что Брейди, как футболисту, несколько колледжей предлагали стипендию, но он отказывался ехать туда, где нет искусствоведческой программы для Хейли; что она сделала себе тату с его инициалами в интимном месте; что перед первым свиданием он усыпал пассажирское сиденье своей «хонды» лепестками роз. Джози вращалась с Хейли в одной компании и знала: все это в основном чепуха. Хейли сама призналась, что татушка временная и на сиденье были не лепестки роз, а сирень, которую Брейди наломал в соседском саду.

– Джози? – шепотом позвала ее Хейли из палаты. – Это ты?

Алекс взяла Джози за руку, стараясь удержать, но родители Хейли, заслонявшие кровать, расступились. Волосы сбриты, вся правая половина лица забинтована, нос сломан, открытый глаз налит кровью. Джози попыталась улыбнуться, а ее мама только медленно втянула в себя воздух.

– Он убил их, – сказала Хейли. – Кортни и Мэдди. Потом наставил пистолет на меня, но Брейди меня заслонил. – По щеке, свободной от бинтов, скатилась слеза. – Ты ведь знаешь, они часто говорят, что на все готовы ради нас…

Джози затряслась. Она задала бы Хейли сотню вопросов, но зубы так стучали, что она не могла выговорить ни слова. Хейли взяла Джози за руку, и Джози вздрогнула. Ей захотелось отпрянуть. Захотелось притвориться, будто она никогда не видела школьную королеву красоты в таком состоянии.

– Если я тебя кое о чем спрошу, – прошептала Хейли, – ты ведь ответишь мне честно, да? – (Джози кивнула.) – Мое лицо. Оно совсем изуродовано?

Джози посмотрела на Хейли:

– Нет, все в порядке.