Проводя ее взглядом, точно так же как и недавних прохожих ранее, Старик открыл старый портфель, который всегда был его спутником во время прогулок, и был потрепан не меньше своего обладателя, извлек из него бутылку кефира и две небольших булочки. Наверняка данный ритуал проделывался им здесь ежедневно. Отломив от одной булочки кусок, он покрошил его у себя в руке, и принялся бросать эти крошки перед собой на асфальт. Не успели и первые из крошек упасть на землю, как несколько голубей уже приземлились недалеко от скамейки и осторожными шажками двинулись навстречу падающим крошкам.

– Кушайте, мои хорошие, – Старик улыбался и продолжал крошить булочку. – Уже заждались меня? Я сегодня задержался, нужно было зайти еще в несколько мест.

Голуби, число которых успело удвоиться, осмелев, уже не ходили, а бегали перед самым Стариком и громко ворковали, попутно склевывая попадающиеся на их пути крошки.

– Ну, не ругайте меня, милые, – с улыбкой продолжал мужчина. – Я к Оле на могилку зашел, Кирюшку и Маму с Папой проведал, сегодня у меня начнется новая жизнь, они должны об этом знать! Пусть за меня порадуются, – он продолжал говорить, услышав, что голубиное воркованье притихло.

Выкинув все крошки, что были в руке, Старик открыл кефир и принялся за еду сам, хотя делал он это нехотя, больше не потому что хотелось, а потому что он делал это всегда, когда сидел на этой скамейке. После нескольких глотков любимого напитка, он все-таки отставил в сторону бутылку и принялся бросать новые крошки на асфальт, чем вызвал новую волну оживления у голубей.

– Кушайте, родные, кушайте! Сколько мы уже с вами знакомы? Уже целое лето, попривыкли друг к другу. – Старик улыбался и спокойно бросал крошки, стараясь их сделать как можно меньше, чтобы хватило на всех. – Уж не знаю, как там дальше сложится, но я постараюсь вас навещать, да и вы меня не забывайте, вдруг сможете найти путь-дорожку ко мне, кто знает, может еще смогу я вас булочкой покормить, – говорил он очень по-доброму, пропитывая искренностью каждое свое слово.

Голуби вновь оживленно «заговорили» меж собой, отчего Старик улыбнулся, видя в этом лишь подтверждение своих слов, и бросил птицам остатки булочки.

Немного помедлив и отхлебнув еще несколько глотков кефира, он повернулся назад и посмотрел наверх, туда, где рос исполинский старик-дуб.

– Сейчас мы и с тобой поговорим, пообщаемся, – мужчина, кряхтя, поднялся со скамейки и повернулся в сторону дуба. – Давно я хотел с тобой поговорить, наверняка и тебе этого тоже хочется, а то каждый день смотрим друг на друга только, пора бы уже и познакомиться!

Старик вновь открыл свой портфель и извлек из него небольшой пакет, содержимое которого он не спешил доставать, и медленными шагами побрел вверх по склону к дереву. Каждый шаг давался особенно тяжело, вся легкость, которая была в теле еще несколько минут назад, улетучилась вместе с ветром, оставляя Старику лишь старость и непослушное тело. Остановившись на мгновенье, он сделал глубокий вдох, прогоняя волнение, на которое мужчина списывал эту слабость, и так же медленно продолжил свое восхождение наверх.

Мысли вновь пролетели по ярким запомнившимся событиям жизни Старика, он снова видел своих родителей, жену, ребенка, себя, друзей, все люди изменялись, старели, приходили и уходили, не оставляя после себя и следа в жизни Старика, сменяя друг друга в бесконечной цепочке точно таких же образов. Мысли прыгали с одного на другое, стараясь ухватить как можно больше, но не вырисовывая целостность картинки, словно панически мечась в воспоминаниях, желая что-то предотвратить или остановить, с каждым тяжелым старческим шагом картинки воспоминаний выскакивали перед глазами все ярче и острее, делая ноги идущего мягкими, отказывающимися слушаться своего хозяина.

И в этот момент в воспоминания Старика вошел Парк. И все вокруг стихло, воспоминания и мысли в голове, и ветер с шуршащими листьями вокруг. Все стихло, рождая тишину и пустоту, но, в отличие от той пустоты, которая ждала Старика дома, эта была наполнена величием, чем-то важным и значимым. Возможно, этой тишиной Дуб (или сам Парк) приветствовал своего гостя, решившего познакомиться поближе.

Старик, преодолев уже половину пути, захотел остановиться и перевести дух. Путь, который он прошел, казался намного длиннее того, что виделся в момент, когда Старик отошел от лавочки, а ведь впереди еще столько же. Он оглянулся, посмотрев на скамейку и на голубей, продолжавших крутиться на том же месте, выискивая уже последние крошки. Старику стало спокойнее. Ведь все это – голуби, скамейка, чудесный вид города и Парк – помогли ему понять, кто он есть, помогли осознать то, кем он стал и во что превратился, а, самое главное, что ему нужно делать дальше. Все случившееся уже не исправить, но можно сделать так, чтобы у истории был хороший конец, от этого возможно и все обернувшееся покажется лишь кошмарным сном, который забудется сразу после пробуждения.

Кем же он стал? Старик посмотрел на себя, с грустью и стыдом. Кем же он стал?

Грязный, потертый плащ, с разорванной и кое-как сшитой подмышкой. Пятна грязи въелись настолько, что уже не очищались и не отстирывались, пуская узоры своей нескончаемой паутинкой, и с каждым годом разрастаясь все сильнее, все больше делая плащ схожим с ветошью. Под плащом был костюм: пиджак, выгоревший на солнце, в нескольких местах заштопанный, с засаленными локтями и дико пропахший стариковским потом; брюки, такие же засаленные, протертые до дыр в самых неприличных местах, ничем не отличались от плаща с пиджаком, да и ото всей одежды, которая была у Старика. Грязь, запах пота и старости, и увядание могли смело послужить описанием ко всему гардеробу посетителя парка. Кем же он стал? Он стал нищим.