Шрифт:
– Ай-ай-ай, старик! – бормотал Левандовский, прижимая к груди ящичек. – Ай-ай-ай! С окрестных гор уже снега… сбежали.
В одном месте из подвального оконца дома выпрыгнула мышь. Она села на крышку канализационного колодца и быстро зашевелила носиком. В Левандовском вдруг проснулся охотник.
– Гу! – закричал он и погнался за мышью. Мышь, спасаясь, сделала крутой зигзаг. Левандовский затормозил, высекая подкованными ботинками искры из асфальта. Мышь улепетывала в переулок.
– Ы-эх! – крикнул Левандовский и метнул в нее шапкой. Но промахнулся… – Ты видел? – возбужденно сказал он, вытряхивая шапку о колено. – Мышь! Живая! В городе! Ах, черт, не накрыл! Вот бы Алешке ее. Представляешь?..
Возле дома Левандовского пацаны гоняли грязный мяч.
– Кыня, пасуй! – забегая сбоку, умолял тоненький, интеллигентный мальчик. Но красномордый индивидуалист Кыня не пасовал. Тяжело сопя и валяя защитников, он ломился к воротам в одиночку.
– Пасуй, Кыня! – страдал тоненький. – Ну, пасуй же!
Кыня все-таки пасанул, и тоненький с ходу пробил по воротам. Плохо надутый мяч прошел выше воображаемой штанги и угодил в лицо невольному зрителю Левандовскому.
– Весна, – сформулировал, наконец, Левандовский, оскребая со щеки лепешку грязи.
Тут из подъезда вышла Левандовская, посмотрела на травмированного мужа и сказала:
– Опять натрескался?
– Клава, посмотрика, что у нас, – заулыбался Левандовский и открыл ящичек с мормышем.
– У тебя семья есть? – дрожащим от негодования голосом спросила Клава.
– А что такое? – обеспокоился Левандовский.
– Есть у тебя семья? Долг? Обязанности?.. Я тебя просила соли купить, а ты!..
– А я купил! – обрадовался Левандовский. – Вот! – Он достал из кармана пачку соли.
– Потвоему, это «Экстра»? «Экстра» это, мучитель?! – И Клава шмякнула пачкой о землю. Пачка взорвалась, и крупная непервосортная соль застучала по бурым штанам Левандовского.
– Тэкс, – сказал он, провожая взглядом жену. – Слушай, ты не знаешь, к чему это, когда соль рассыплется?
Правый глаз его, в который било отраженное от мормышей солнце, казался зеленым и озорным; левый из центра грязного пятна смотрел печально и растерянно.
НАШ ХОЛОСТОЙ ДРУГ
Семен Разгоняев поискал глазами – куда бы бросить окурок, ничего подходящего не нашел и пульнул его в дальний угол комнаты. После этого Семен брезгливо сказал:
– Ну и озверел же ты здесь! Ужас просто. Жениться тебе надо, а то совсем очертенеешь.
– А правда, Игореша! – оживился Левандовский. – Что это ты теряешься? Квартиру ты раньше всех нас получил – уже лет шесть у тебя в преферанс играем… Шесть или семь?
– Семь, – сказал Трущеткин.
– Ну вот, видишь! Семь лет. Мы уже детей понарожали, а ты все как был.
– Да я не против, – зарумянился Трущеткин. – Я разве против. Женили бы вы меня, ребята, а?
– Женим, женим, – рассеянно пообещал Миша Побойник. – Почему не женить…
Тут Побойник раскрыл карты и увидел, что ему пришло шесть пикей…
– Раз! – сказал он. Остальные спасовали. Миша взял прикуп – и тем обнаружил еще пикового туза.
– Женим, старик! – бодрым голосом заверил Миша Трущеткина. – Еще как женим! В ногах валяться будешь. Приходи завтра к нам – я тебя с подругой жены познакомлю…
В следующую пятницу, вечером, к томившимся во дворе на скамеечке Мише Побойнику и Семену Разгоняеву подошел Левандовский.
– Привет! – поздоровался он. – Слыхали новость? Трущеткин женится.
– Иди ты! – не поверил Семен.
– Точно, – сказал Левандовский. – Больше не на что подумать. Второй день моет полы.
– Заливаешь, – отмахнулся Разгоняев. – Чтобы Трущеткин пол мыл!..
– Не веришь – позвони, – сказал Левандовский. Семен пошел к автомату и набрал номер Трущеткина.
– Здорово! – крикнул он в трубку. – Чем занимаемся?
– Пол мою! – счастливым голосом ответил Трущеткин.
– Чего это ты? – неодобрительно поинтересовался Семен. – До октябрьских еще далеко.
– Женюсь, Сема! – хихикнул Трущеткин. – Вроде как женюсь.
– Ах, женишься! – протянул Разгоняев. – Ну, давай, давай… Дело хозяйское. Жениться – не напасть, как бы женившись не пропасть.
– Это ты о чем? – насторожился Трущеткин.
– Да нет, ничего, – сказал Разгоняев. – Так я… Тут ведь раз на раз не приходится. Некоторым, бывает, даже повезет. Редко кому, правда… Ты-то свою давно знаешь?
– Да уже… неделю, – сказал Трущеткин – С того дня, как у Миши познакомились.
– Неделю! – ужаснулся Семен. – Вот это стаж! Ты хоть запомнил, какого она цвета? Небось, на улице встретишь – не узнаешь.