В ответ получил сопение Нефедьева и его помощника. Значит, не искали.

– Сделаем предположение, что ключ забрал тот, кто запер дверь…

Вот тут уж пристав не спустил.

– Не надо такого предполагать, – строго потребовал он. – Доктор наш участковый осмотрел тело и сделал окончательный вывод: естественная смерть.

– Какую причину поставил доктор, не произведя осмотр тела?

Вопрос совсем разозлил пристава. Потому что был правдой: доктор Преображенский заявился, глянул и сообщил, что дама умерла от ожирения сердца. С таким весом и в таких летах дело обычное. Съела на праздники лишнего – и готово. Нефедьеву пришлось заявить, что доктор знал покойную давно, а его заключение верное, потому что правильное.

– Время смерти поставлено – более суток назад? – спросил Пушкин, чтобы не давить на мозоль.

– Именно так. В ночь на первое января… Вам откуда известно?

– Свечи догорели до конца. Тот, кто уходил из дома, не погасил их.

– Да с чего вы взяли, что у нее кто-то был? – не сдавался пристав.

– Игорь Львович, в таком случае поясните мне другую странность: чашка Терновской стоит перед ней. Почему другая чашка, разбитая, у ножки ее стула? Если она закрыла дверь сама, неужели оставила битое стекло? Квартира говорит, что Терновская держалась порядка.

Нефедьев глянул на разбитую чашку, на Трашантого, который замер над походной конторкой, и не нашелся, что ответить. Зато наверняка теперь знал, что нельзя было сыск подпускать. Простое дело начало принимать дурной оборот.

– Может, Анна Васильевна взяла чашку, ей стало плохо, вот чашка из рук и выскользнула…

Трашантый поддержал догадливость пристава одобрительным хмыканьем.

– Нет, не могла.

– Вам-то откуда знать?

– Если бы Терновская выронила чашку, она бы не разбилась: слишком низко. Об этом говорит положение руки. Да и чашка разбита немного дальше, чем должна была…

Пристав уже плохо сдерживал раздражение: да какие руки, чашки, огарки? Все ясно как белый день…

– Что вы хотите сказать, господин Пушкин?

– Я – ничего. Факты говорят, что смерть эта мало похожа на естественную.

– А на какую же?! – воскликнул Нефедьев. – Убили, что ли, по-вашему? Да кому это нужно! Анна Васильевна – милейшая женщина, мухи не обидит. Ну допустим, кто-то хотел лишить ее жизни. Так подкарауль в саду, тюкни по голове, и конец даме… Никаких следов, никаких разбитых чашек… Что же, думаете, отравили, что ли?

Пушкин понюхал чашку, оставшуюся на столе. Чайный осадок с чаинками почти высох. Немногие, очень немногие яды оставляют характерный запах. Чашка пахла чаем. Определить без химической экспертизы, было ли в ней что-то еще, кроме танина, невозможно. И вскрытия тела, конечно. Что Пушкин предложил приставу. И получил решительный отказ: нет существенных причин вскрывать Анну Васильевну. Нефедьев мог бы еще добавить: раз не убийство, то дело ведет участок, и соваться сыску с советами незачем. Такой аргумент он приберег на крайний случай.

Упертость пристава не сильно удивляла. Зачем участку лишнее убийство? Совершенно незачем. Эту нехитрую логику Пушкин давно выучил. Вот только у него не было серьезной улики, чтобы заставить сделать по-своему. Он еще раз глянул на разбитую посуду и присел перед телом на корточки.

Пристав категорически не понял, что вытворяет чиновник сыска. А Пушкин разглядывал платье чуть ниже левой груди Терновской.

– Господин Нефедьев, прошу взглянуть сюда…

Скорее заинтригованный, чем напуганный, пристав присел рядом с ним. Указательный палец Пушкина направлял его взгляд.

– Видите?

По чести, Игорь Львович не видел ничего.

– Смотрите внимательно на платье – коричневое пятно на нем скрывается.

Стоило немного напрячь зрение, как пристав заметил: на материале расплылось крохотное бурое пятнышко. Вокруг еле заметной рваной дырочки. Как раз в области сердца.

– Это что же такое? – вырвалось у него.

Пушкин поднялся и отряхнул руки, будто запачкался.

– Должно установить вскрытие, – сказал он. – Дело переводится в разряд насильственной смерти.

Что означало не только начало проблем пристава, но и юрисдикцию сыска. Теперь от него вот так запросто не отмахнешься.

– С протоколом как быть? – спросил Трашантый, глубоко печальный. Помощник знал, что теперь пристав с него спросит за вызов сыска.

– Оформляйте новый, по месту совершенного преступления, – ответил Пушкин. – Заодно поищите ключ от дома, господин подпоручик… А кто тело нашел?

Уязвленный Нефедьев отвечать не желал. Пришлось отдуваться Трашантому.

– Почтальон тревогу поднял, Анна Васильевна ему не открыла.