В палате было светло и тихо, лишь многочисленные приборы тихо пищали в углу. Айрин, подключенная к капельнице, сидела в кровати, играя с мягкой игрушкой, которую я подарила ей на последний день рождения, когда надежда на спасение была еще так велика.

Услышав шаги, она резко повернулась. Светлые кудряшки, большие карие глаза и яркая улыбка на бледном, осунувшемся лице.

— Мама…

Лихорадка Алларии получила свое название не в честь какого-то ученого, а обычной девушки, которая стала первой жертвой этого страшного недуга.

Аллария Жастин была одной из первых подружек дрейга. И не просто дрейга, а верховного А'Рэ Стантана Дрроу. Из-за того, что дрейги, чтобы не потерять силу и выносливость на чужой планете с иным климатом, пьют энергию из обычных людей, она не сразу поняла, что происходит.

Усталость, слабость, бессонница и пассивность. Все это было симптомами воздействия монстров, и никто не заподозрил начало кошмара. За слабостью пришли обмороки, легкая сыпь по телу, больше похожая на аллергию. Скачки температуры. То высокая, то низкая и так несколько раз в день.

Именно дрейг заставил девушку пройти обследование, но было слишком поздно. Она сгорела за пару месяцев, так и не узнав, что именно произошло и стало причиной болезни. Наши врачи никогда не встречали подобного вируса, а дрейги просто ушли в сторону, отказываясь признавать вину.

Не прошло и полугода, как болезнь свалила еще двух девушек, тоже из любовниц дрейгов, но рангом поменьше.

Тогда сомнений не было ни у кого: это дрейги заразили их, но затем лихорадка переключилась на обычных людей. Она не щадила никого. Ни взрослых, ни детей. Ей было плевать на пол, возраст и материальное положение жертвы

Я даже в кошмарном сне не могла представить, что моя малышка станет одной из них. Только не она.

Айрин всего шесть лет. Она только начала жить и такой удар.

Все эти мысли пронеслись в голове за доли секунды, и я тут же переключилась на дочку.

— Привет, солнышко, — широко улыбнулась, пересекая палату и присаживаясь на краешек койки, чтобы осторожно обнять Айрин. — Как же я соскучилась.

— И я.

Мои руки скользили по худенькому тельцу с выступающими позвонками, а сердце сжималось от тоски и боли.

— У тебя новая палата? — с улыбкой спросила я, отстраняясь и поправляя светлый завиток, который упал Айрин на лицо.

— Да, доктор сказал, что я пока побуду тут, — кивнула малышка, улыбнувшись в ответ и чуть приподняла игрушку, демонстрируя мне. — Нам с Таффи нравится.

— Таффи больше не боится?

— Он обещал быть смелым и сильным.

— Ему надо поучиться у тебя.

Айрин кивнула и устало откинулась на подушки. В последние пару месяцев сил у нее было мало и малышка почти все время лежала или спала.

— Мне здесь нравится, — произнесла дочка, прижимая игрушку к себе.

— Да, тут довольно красиво, — скользнув взглядом по приборам, кивнула я. — Просторно и светло.

— И вид хороший. Но ночам я вижу луны.

— Тогда вид действительно очень хороший, — согласилась я.

— Ферона такая яркая, а Кайя уже бледнеет. Зато все ярче загорается Айра, ее контуры такие четкие.

— Совсем скоро они все три засияют на небосводе.

Айрин кивнула, повернувшись к окну и изучая серое небо.

— Да, праздник Трех Лун. Пять дней в году, когда все три луны вместе… Мам?

— Да, милая? — отозвалась я, поглаживая детскую ладошку.

— А я увижу это?

— Что? — жадно изучая ее профиль, спросила я осторожно.

— Праздник. — Айрин повернулась ко мне, и я вздрогнула от неожиданно серьезного взгляда на детском личике. — Я слышала, как медсестры шептались между собой. Они говорят, что мне осталось немного.

Языки бы поотрывать этим болтушкам. За годы работы должны были научиться помалкивать. Особенно, когда рядом ребенок.

— Они что-то перепутали, — горячо возразила я и начала перечислять, срывающимся голосом. — Мы с тобой еще потанцуем, погуляем на празднике Трех лун. Наедимся сладостей и купим множество игрушек. Каких только захочешь…

— Я не боюсь, — неожиданно прервала меня дочка. — Там же будет папа. Только без тебя будет тяжело.

Сердце будто провалилось и ком у горла мешал не только говорить, но даже дышать. Моя малышка, которая так рано стала взрослой.

— Никому тебя не отдам, — наклоняясь к ней и целуя в бледный лобик, заверила ее. — Ты моя.