Шрифт:
Бедняжка — добрый, милый щенок. Ей будет трудно сделать это.
— Не спится?
Она оглянулась. Джеймс улыбнулся ей и подавил зевок.
— Нет, прости, — сказала Гвен. Она посмотрела на него и подняла брови.
— Что?
— То, как ты выглядишь, моя мама обычно называет «очень голый», — сказала она.
— Ты тоже такая.
Гвен вдруг смутилась.
— Всё в порядке, — сказал Джеймс.
— Я знаю. Я просто не помню, когда я в последний раз расхаживала дома голой.
Она заметила, что Джеймс пропустил мимо ушей это «дома».
— Правда? — сказал он.
— Я просто больше не делаю этого.
— Ему в голову пришли бы какие-нибудь забавные идеи, да?
Она пожала плечами.
— Думаю, беспокоиться следовало скорее о том, что эти забавные идеи не придут ему в голову.
Джеймс кивнул.
— Тогда вернёмся в постель?
Они обнялись в темноте под одеялом. Дождь стучал в окно.
— Ничего, что я здесь? — спросила она.
— А ты как думаешь?
— Я не хотела так. Я навязываюсь. Свалилась тебе на голову.
— Всё хорошо. Мне это нравится.
Повисла тишина.
— Ты должна поговорить с ним, это будет честно, — сказал Джеймс. — Я имею в виду, когда ты придёшь в себя.
— Я понимаю. Я сделаю это. Завтра или послезавтра. Я ненавижу врать. Я ненавижу ложь больше всего на свете. Мне придётся вернуться и ответить за всё.
Она запнулась.
— И, может быть, забрать кое-какие вещи.
— Например?
— Я не знаю. Все мои вещи?
Он прижал её к себе.
Заградительный огонь приближался, огромные белые цветы в ночи, вызывающие больше напряжения, чем шум; грохот был слишком громким для человеческого уха. Мир трясся и гремел. В нос ударили грязные пары, ужас вцепился ему в грудь, словно кошка, пытаясь вырваться на свободу.
Дэйви Морган проснулся. Вокруг было черно, черно, как во время светомаскировки. Стрелки его маленького будильника распространяли слабое зеленоватое свечение. Дэйви нащупал свои очки и нацепил их на нос. Четыре часа утра.
Шум, который разбудил его, шум, который вмешался в его сон и перенёс его обратно в 44-й год, оказался всего лишь грозой. Проливной дождь и вспышки молнии. Что-то настойчиво стучало и стучало.
Дрожа от холода, Дэйви медленно вылез из-под одеяла и поставил ноги на облезлый, покрытый проплешинами ковёр. Он нашёл свои тапочки и халат. Колено заболело, когда Дэйви встал и перенёс свой вес на него.
Стук раздавался где-то поблизости. Как будто дверь или ворота хлопали на ветру. Или как будто какой-то хулиган стучал в заднюю дверь его дома. Какой-то хулиган, который напился пива и решил поразвлечься за счёт Таффа Моргана.
Так поздно? В такую погоду? Это казалось маловероятным, но Дэйви всё ещё нервничал. Он никак не мог забыть свой сон, весь этот кошмар. Слишком реальный. Забавно, прошло много лет с тех пор, как он мечтал о военной службе, и с тех пор, как он спрятал воспоминания о плацдармах и боях в самый дальний уголок своей памяти, чтобы больше не возвращаться к ним.
Почему они снова вернулись, спустя столько времени?
Он направился вниз, откуда доносился стук. В полумраке вокруг него плясали тени: ветер раскачивал три ветки росшего рядом с домом дерева в свете уличного фонаря.
Прихрамывая, он поплёлся вниз по узкой лестнице. Стук усилился.
— Всё в порядке, — успокоил он фотографию, стоящую на столике в прихожей.
Дэйви вошёл в кухню. Потоки дождевой воды, стекавшие вниз по окну, были такими сильными, что казалось, будто стекло плавится. Бум! Бум-бум!
— Кто это? — крикнул он. — Кто здесь?
Бум! Бум! Бум-бум!
Дэйви сделал шаг в сторону задней двери.
Дверь и окна взорвались прямо перед ним, подняв вихрь стекла и огня. С плиты попадали кастрюли. Чашки сорвались с крючков, на которых висели, и разбились.
Дэйви Морган лежал на спине, онемев; в ушах у него звенело. Лицо было влажным. Дождь? Кровь?
Он чувствовал запах горелой земли и жара. Это был запах, который он никогда не сумел бы забыть, запах 44-го года.
Он слышал потрескивание огня, звон стеклянных осколков, выпадающих из разбитых оконных рам.
Как-то ему удалось встать на ноги, держась за дверь. С улицы лился яркий свет, мерцающее оранжевое сияние. Сквозь проём, где когда-то была задняя дверь, просачивались струйки дыма.