За те несколько дней, что она не выходила в эфир, он мог обзавестись новыми знакомствами, благо, интернет пестрит фотографиями славянок, которых якобы так любят иностранцы. Потом он мог встретить какую-нибудь рыжеволосую прелестницу в своем Ганновере. И, на худой конец, он мог просто ее забыть.

Но, как бы там ни было, именно с её монитора смотрели все те же близко посаженные карие глаза на удлиненном лице Юрия, которое заострялось к подбородку. Девушка рассматривала непослушные, коротко стриженные, чуть взъерошенные темные волосы и слушала быструю речь Юрия. Его узкие с широким разрезом губы редко улыбались, что, впрочем, ничуть не смущало Эмму. Девушке казалось, что она нашла своего человека.

Из короткой переписки Эмма узнала о деталях последнего рейса Юрия, в который раз выслушала его брюзжание по поводу итальянцев, поляков и представителей других национальностей, которых, по мнению Юрия, никто туда, то есть, в Германию не приглашал. Ознакомилась с планами Юрия на ближайшие выходные, получив детальное описание его обычного времяпровождения в клубе голубятников. Она знала, что у Юрия нет голубей, но также она знала, что увлечение голубями – это чисто немецкая привычка, что лишний раз позволяло Юрию находиться «среди своих».

Она пожелала спокойной ночи, и они оба выключили свои компьютеры, один – в Германии, вторая – в далекой России. Её совсем не удивляло, что он не интересовался её делами, не задавал вопросов, не пытался узнать что-либо из её жизни. За время их общения она выучила его привычки, характер, отношение ко всевозможным мелочам. И, что удивительно, она не испытывала обиды от его невнимания к ней. Он был ничем не лучше и не хуже других. Разве кто-то поступал с ней иначе?

Эмма сняла заколку, встряхнула головой, запустила руки в волосы, массажируя голову. Монитор погас, комната погрузилась в темноту. Она натянула одеяло до самого подбородка, спрятала голые ноги под пуховое тепло, свернувшись калачиком. От постельного белья веяло легким цветочным ароматом, который она открыла для себя в маленьких подушечках со средством для стирки. Удивительный запах, – утвердилась в мысли Эмма, одиноко засыпая в постели. И, уже основательно погружаясь в сон, успела подумать: надо не забыть положить их в чемодан, вдруг там таких нет.

Вся жизнь Эммы была постоянной погоней за счастьем. Но все ее усилия приводили к закономерным в ее судьбе крушениям. Правда, к счастью, природа наградила ее несгибаемым при всех неудачах оптимизмом. На этом она и держалась. И тогда в девяностых, когда попыталась вырвать семью из нищеты, и добилась разрешения на выносную торговлю. Когда вокруг ее торговой точки в виде раскладушки, как на дрожжах, росли киоски, в бывших государственных помещениях открывались магазины, которые хваткие чиновники приватизировали, превращая все вокруг в личную собственность. Когда она, неделями не высыпаясь, закупала на ночном оптовом рынке женское белье, которым плотно набивала большие клетчатые сумки.

Дожидаясь электричку, она прямо на улице засыпала на тех же клетчатых сумках, понимая, что зал ожидания на вокзале не резиновый. Рядом были такие же, как и она, саквояжники. Самые волевые из них, находили в себе силы сквозь сон следить за сохранностью багажа, не забывая отгонять крыс.

– Да, проснитесь вы! – раздавался крик и громкие хлопки в ладоши. – Вон подбирается уже одна!

Спящие открывали глаза, визжали, кто-то смеялся, кто-то чертыхался, а Эмма, замечая крысу, вскарабкивалась на массивные сумки с ногами, до тех пор, пока снова не погружалась в сон, – просыпаясь через время от тех же хлопков и криков.

Оплаченная на месяц вперед торговая точка закрепилась за ней, и она, возвратившись в свой город, раскладывала белье на раскладушке, придавая тому эстетичный, товарный вид. Вырученных денег хватало только на то, чтобы расплатиться за новую партию белья, оплатить дорогу, и купить поесть. В конце концов, мать Эммы признала ее торговлю нерентабельной, открывая глаза дочери на успешно работающие соседние магазины, где прибыль превращалась в приобретенные, хоть и поддержанные, но иномарки.

Трусы и лифчики особенно народ не интересовали, Эмма понимала, что люди хотят есть. И вот однажды она сдала весь непроданный товар за полцены и решительно закупила продукты. Все в тех же клетчатых сумках она приволокла сливочное масло, окорочки, мелкие фасованные сладости и, вместо раскладушки, на ее пятачке появился небольшой столик со старыми, взятыми напрокат весами. В тот же день, возвратившись домой, Эмма пересчитала выручку и от волнения не смогла удержать ложку, хлебая суп, – руки дрожали. К ночи она придумала план, мать завтра допродаст оставшиеся продукты, а Эмма поедет за новой партией товара.

Прошло две недели, и Эмма поняла, что жизнь наладилась. Несмотря на изнуренность и хроническое недосыпание, она почувствовала себя акулой торгового бизнеса. Она смогла, она сделала это!

– Запишусь на курсы вождения, – сообщила она матери. – Машину возьмем поддержанную, сейчас все так делают. Давай Вольво, как у Рыковых, не с нуля, конечно, но выглядит классно.

– Когда это будет, – улыбнулась мать. – На машину еще работать и работать надо.

– Тогда наймем водителя с личной машиной, – тут же сообразила Эмма, прикидывая на калькуляторе расходы. – Поговори с дядей Сашей, все равно он на пенсии без дела. И ему хорошо будет, и нам.

– А вот это идея, – оживилась мать, – да-да, это было бы хорошо. Я прямо завтра поговорю с ним, думаю, сестре он не откажет. Да и сам заработает.

Эмма наблюдала, как у матери загорелись глаза, она подсела к ней поближе и тихонько сказала:

– Мам, а помнишь, как мы лук жарили?

– Ну, жарили и жарили… – с подбадривающей улыбкой невесело ответила мать. – Чего вспоминать, жизнь такая была, лука вон сколько уродило, а денег не было. Вот и жарили. Теперь, в случае чего, можем бизнес делать, мы-то знаем, как вкусно лук пожарить, хлебом юшечку промокнуть и голодными не остаться. – И вдруг мать заплакала.