– На людях он воплощался в личность жесткую, бескомпромиссную, на первый взгляд откровенно пренебрежительно эксплуатирующую человеческий материал, – рассказывал журналистам Геннадий Бурбулис, который когда-то был очень близок к Ельцину. – Но наедине он был совсем другим человеком: достаточно мягким, внимательно относящимся к своему собеседнику…

Эдуард Россель, губернатор Свердловской области, рассказывал журналистам, как в семидесятые годы, когда он работал на комбинате «Тагилтяжстрой», его пытались сделать председателем горисполкома в Нижнем Тагиле. Ельцин, тогда еще секретарь обкома, приехал в город, вызвал Росселя и сказал:

– Вы, конечно, знаете, что у нас нет председателя горисполкома?

– Знаю.

– Так вот, я переговорил с секретарями райкомов партии, парткомов, рабочими, Советом директоров Нижнего Тагила – все единогласно рекомендуют вас.

И Россель вдруг отказался. Ельцин был изумлен. Он всегда вертел в левой руке, на которой не хватало двух пальцев, карандаш. Услышав отказ, Ельцин от раздражения сломал карандаш и металлическим голосом произнес:

– Я ваш отказ запомню и не прощу.

Тем не менее Ельцин продолжал ценить Росселя и продвигал его по строительной части.

Генералу Николаеву президент сказал:

– Вы будете ко мне приходить раз в неделю в такой-то день.

Николаев попросил сделать так, чтобы он имел возможность обращаться к президенту по делам службы в любое время.

– Поэтому мы достаточно часто встречались, – вспоминает Николаев. – К каждой встрече предварительно готовили материалы, которые позволяли президенту заранее вникнуть в тему. Как правило, начало разговора показывало, что он читал, разобрался и понимает, о чем идет речь и какие проблемы я бы хотел решить. Я надеялся обсудить один-два вопроса, самых важных, но в беседе мы выходили на решение, может быть, и десяти вопросов. Он сразу давал необходимые поручения.

– Вам приходилось его заставлять принимать нужные вам решения? – спросил я. – Или он в принципе прислушивался к вам как к специалисту?

– В девяти случаях из десяти принимал мои предложения. Мы никогда не предлагали президенту непродуманные, спонтанные решения. Если он не считал возможным согласиться, то говорил: «Давайте еще подумаем, а вы посоветуйтесь». И называл имена людей, с которыми я должен встретиться. Добавлял: «Вернемся к этому вопросу через две недели». Не было случая, чтобы он не вернулся к этому вопросу в условленное время. Пустых разговоров, не связанных с темой, у нас практически никогда не было. Никаких бесед о жизни. Только то, что касалось работы и службы.

– То есть президент не испытывал желания просто поговорить, расспросить, что-то рассказать?

– Нет. И у меня никогда не было в мыслях использовать время, которое мне было предоставлено, для того чтобы решать какие-либо иные вопросы, кроме службы.

– Вы могли разбудить его среди ночи? Была такая техническая возможность?

– Если возникала нужда, то да.

– Он не обижался?

– Он просто знал, что я никогда не сделаю этого зря. Если Николаев звонит ночью (а это случалось, может быть, раза два), значит, это совершенно необходимо.

– А не было случая, когда он реагировал эмоционально: ну что вы ко мне с этим пристаете?..

– Нет. Никогда не было. Он знал, что я не пристану к нему, как вы выразились, с чем-то несерьезным…

Многие знающие Ельцина отмечали его очень сильное качество – умение слушать. Тот, кто умел убедительно говорить, способен был добиться от президента большего, чем тот, кто представил самый точный и разумный анализ, но в письменном виде. Ельцин предпочитал не читать, а слушать.

Но, как известно, недостатки – это продолжение наших достоинств. Тот, кому удавалось втереться в доверие, кто научился убеждать президента, использовал свое умение себе во благо. Когда Ельцин прислушивался к таким людям, это приводило к печальным последствиям.

– Я понимаю, что руководитель все в голове держать не может, – говорит Сергей Филатов. – Он доверяет своим помощникам, доверяет тем, с кем общается, кто к нему приходит. Не случайно говорили: у Ельцина мнение последнего посетителя.

– Да вы поймите, что в тот момент решения принимались с ходу, времени на анализ не было! – возражает Андрей Козырев. – История не отпускала времени на долгие размышления. Было так: человек приходил к президенту не с идеей, а с последней новостью – что-то случилось! Это же меняет ситуацию, верно? Если дом горит, надо вещи выносить. А человек, который утром приходил, он еще не знал, что дом сгорит. И советовал проводить капитальный ремонт. Решение изменилось, но изменилась и ситуация. Так что не совсем честно его за это упрекать.

Люди, добравшиеся до вершины власти, кажутся нам какими-то особенными. В определенной степени это так и есть. Испытывал ли Борис Николаевич какие-то обычные чувства, доступные всем нам? Точный ответ могут дать только самые близкие люди. Он был закрытым человеком и скрывал эмоции. Но ни чувством юмора, ни чем-либо иным природа его не обделила.

Осенью 1995 года на пресс-конференции Ельцину прислали записку: «Думаете ли вы о Боге, Борис Николаевич?»

Ельцин удивленно переспросил: