Я невольно вздрогнула: мне вдруг стало не по себе. «Что все это значит? – мгновенно пронеслось в моем воспаленном сознании. – Ужели это проклятое безумие никогда не отступится от меня? Ужели вовеки не будет желанного покоя моей обездоленной душе? Покоя, бесконечно далекого от привычного стереотипа этого понятия. Покоя светлого и умиротворенного, в отрадном целенаправленном движении, в сознательном, живом действии, а отнюдь не в закоснелом прозябании в безнадежных путах совершеннейшей апатии».

Подобные свирепые грозовые ночи были знакомы мне весьма близко. Они буквально преследовали меня по жизни, с поразительной точностью знаменуя каждую ее новую фазу. С невыразимым ужасом ожидала я очередной бури, ибо каждое ее приближение стало для меня неизбежным предвестником судьбоносных перемен. Так было трижды. Впервые это случилось со мною в ночь перед моим замужеством. Я прекрасно запомнила ту ночь, хотя тогда еще не обнаружила для себя тех мистических таинств, какие были сокрыты в ее непостижимой глубине. Та гроза отгремела довольно быстро. Вскоре все стихло и благополучно потонуло на время в недрах моего сознания.

Однако пришел срок, когда неизменный глашатай моей Судьбы снова напомнил мне о своем существовании. Теперь он избрал для своего урочного визита ночь перед рождением моего сына – первого и единственного ребенка, дарованного мне Провидением. Буря поднялась совершенно неожиданно, – казалось, ничто не предвещало ее, – как, впрочем, было и в первый раз. Но необузданные яростные порывы этой стихии не смолкали гораздо дольше. На сей раз я крепко призадумалась, зная, что близится срок моих родов. В памяти моей тут же встала предсвадебная ночь. Ее отчаянные деяния возникали перед моим мысленным взором в своей изначальной живости, будто бы все произошло не далее чем вчера.

И тут мне явилась дерзкая мысль о тайных знамениях, вестниках Судьбы, регулярно навещающих своих удельных избранников в незримом облике всемогущих нетленных сил истинной прародительницы всего живого – могучей величественной Природы. Я приняла эту ночь как условный знак, посланный мне свыше, и без малейшего удивления в продолжение последующих же суток легко разрешилась сыном.

Те памятные бурные ночные ненастья предшествовали самым счастливым, горячо желанным событиям моей жизни. Однако их неизбежные и притом незамедлительные последствия уже в ту пору поселили в моем сердце некую смутную тревогу, которая с каждым днем разрасталась, становясь все ощутимее. В конце концов тревога эта достигла неимоверных размеров, стремительно оттеснив на задний план все иные помыслы и совершенно обуздав мое сознание. С нарастающим леденящим ужасом ожидала я очередного случайного столкновения с моим непостижимым таинственным гостем – бурей.

Мои тревожные ожидания не замедлили оправдаться. Это произошло совсем недавно. Стихия разбушевалась со всей возможной безрассудной неистовостью. Как сейчас помню непрерывные грозные завывания дико свирепствующего по всей округе восточного ветра, оглушительные громовые раскаты и ослепительные полыхания молний. Гроза буйствовала все пуще и пуще; ее шальное разгулье продолжалось всю ночь. Неизъяснимый суеверный страх поразил тогда мое сознание; ужасные предчувствия с неотступной силой теснили мне грудь. Наконец занялась утренняя заря, и злополучное ненастье как будто улеглось. Новый день постепенно вступал в свои законные права… День, породивший ту глубочайшую скорбь и бесконечную печаль, что прочно обосновались в моем растоптанном сердце, где и суждено им пребывать отныне и вовек.

И вот теперь моя изможденная плоть распласталась по земле и покорнейше сносила все те мучительные напасти, что выпали на ее долю, в то время как все мои помыслы в стремительном порыве возносились к Творцу в отчаянной страстной молитве призвать мою душу в его вечную обитель. Ибо (как мне тогда казалось) ничто уже не держало меня на земле, покуда я лишена надежды на встречу с теми, кто составлял смысл моей жизни; разве что их бесплотные души соблаговолят явиться мне в ином облике – в облике призраков.

Странное дело: в то время как тело мое мокло под неистовым ливнем, скованное холодом и немощью, сознание мое, дотоле дремавшее в совершеннейшей апатии, внезапно пробудилось, ожило. В нем развернулась яростная борьба двух противостоящих позиций. С одной стороны, меня обуяло смутное упование, что нынешняя буря – предвестие моей неотвратимо грядущей смерти. С другой же стороны – в противовес этому упованию – я с неизъяснимым трепетом в сердце ожидала, что коварные неумолимые силы Судьбы готовят мне новые суровые испытания, знаменуя очередную веху моего унылого и безотрадного земного бытия. При этой мысли я содрогнулась от ужаса: в настоящих условиях подобная перспектива казалась мне наихудшей.

Неужели Провидение снова сыграет со мной злую шутку, насмеется над моими чувствами, приумножит мои страдания? «Хотя, – поразмыслила я, – моя печаль столь глубока, а отчаяние столь неизмеримо в своей безграничности, что, пожалуй, любые дальнейшие уловки Судьбы окажутся бессильными в своем стремлении сделать меня несчастнее, чем я есть сейчас и буду всегда, доколе теплится еще во мне тусклый отсвет моей жалкой никчемной жизни. А посему самое разумное, что остается могущественному Провидению, – это направить свои коварные насмешки на другой, более достойный предмет, меня же оно весьма облагодетельствует, послав мне вожделенную Смерть». Эти мысли принесли мне наконец некоторое успокоение, и вскоре глубокий сон безраздельно завладел моим сознанием.