Однако вплоть до настоящего момента непогода нисколько не волновала дочерей гавортского священника. Девочки пребывали в непоколебимой уверенности, что вся окружающая природа ликует вместе с ними, что ее единое могучее дыхание теснит их грудь дивным восторгом и что ее великое нетленное сердце бьется в своем стремительном бесконечном пульсе в тон их маленьким чутким сердцам.

Теперь же сестры как нельзя более отчетливо увидели реальную действительность окружающего мира – всю как она есть на самом деле, отнюдь не в том идеальном свете, в каком она грезилась им считанные минуты назад. Таинственный Фантом Природы мгновенно скинул свое пленительное призрачное одеяние, оставив, пожалуй, лишь малую часть – случайный мимолетный след былой роскоши, что пролег на дальней части луга чередой редко насаженных вдоль высокой деревянной ограды действительно прелестных вересковых кустарников.

С гнетущей, мучительной тоской взирали три сестры на голые просторы сада, тонувшие в туманной мгле, но с еще большей тоской ощущали они, как неведомая пустота ширится, неотвратимо разрастаясь, внутри них самих, мгновенно вытеснив еще так недавно переполнявшую их светлую радость.

– Кто эта девочка? – обратилась Шарлотта к сестрам, нарушив наконец затянувшееся молчание.

– О! – оживилась Элизабет. – Это одна из самых странных воспитанниц нашего пансиона. Ее имя – Кэтрин18 Моорлэнд19.

– Ты права, Лиззи, – поддержала сестру Шарлотта. – Эта Кэтрин Моорлэнд и в самом деле показалась мне, по меньшей мере, странной… весьма странной особой! – Шарлотта сделала нарочитый акцент на слове «весьма». – Она приостановилась, по-видимому, о чем-то задумавшись, и машинально повторила: – Кэтрин Моорлэнд… Кто она такая? Откуда родом? И как очутилась здесь?

– Вероятно, она здесь по той же причине, что и все мы, – простодушно ответила Мария.

– Ну, это как посмотреть, – возразила Элизабет. – Конечно, цель пребывания в Коуэн-Бридже, так же, как и условия, на которых мы вынуждены здесь находиться, – совершенно одинаковы для всех воспитанниц; ни одна из нас не вправе рассчитывать на какую-нибудь поблажку, и Кэтрин Моорлэнд в этом смысле – не исключение. Однако, я полагаю, Кэтрин – случай особый и, надо сказать, достойный самого детального обсуждения. Нет, честное слово! Здесь определенно есть, о чем потолковать.

– О чем ты, дорогая? – спросила Шарлотта.

– Ну что ж, отдернем завесу тайны… Наша милая Кэтрин, похоже, может похвастаться весьма знатным происхождением, хоть она и считается дочерью приходского священника, так же как и мы с вами и как все прочие воспитанницы нашей школы. Однако смею вас заверить, за видимой границей этого фасада скрывается нечто крайне важное, нечто значительное. Это достаточно сложно постигнуть… Мне и самой не верилось в подлинную правдивость этой странной, таинственной истории о благородном происхождении Кэтрин Моорлэнд. Особенно в тот момент, когда я впервые ее услышала, став невольным свидетелем откровенного разговора между двумя старшими пансионерками – теми, что входят в узкий круг избранных воспитанниц, с кем Кэтрин как будто поддерживает видимость дружеских отношений. Позднее мне представилась еще одна возможность услышать невероятную историю о родословной Кэтрин Моорлэнд – и на сей раз источник информации был куда более надежным: сама Кэтрин как-то потихоньку поведала мне свою великую тайну, взяв с меня честное слово не выдавать ее никому, кроме моих близких.

Тот день, когда мне суждено было стать поверенной великой тайны Кэтрин Моорлэнд, выдался особенно тоскливым, – задумчиво продолжала Элизабет. – Во всяком случае, таким он запомнился мне. Я пребывала в своем привычном подавленном состоянии духа. Страшная тоска грызла мое угнетенное сознание; ее неизбывная безысходность давила на меня мертвым грузом… Не могу объяснить, откуда она взялась, но я готова поклясться на Библии, что пережила тогда самые жуткие мгновения своего земного бытия… Меня одолевали неведомые странные предчувствия, и они были поистине ужасными. Моему внутреннему взору предстало едва осязаемое призрачное видение. Я могу поделиться впечатлениями, вызванными во мне теми незабываемыми ощущениями, какие мне довелось испытать тогда, только с вами, сестрицы, по большому секрету… Я отвлекусь ненадолго от истории Кэтрин Моорлэнд – прошу прощения.

…Итак, возвращаюсь к своему странному видению. Я долго силилась постичь его скрытый смысл, но, похоже, так и не смогла этого сделать. Теперь же, оглянувшись назад, я, к своему немалому удивлению, обнаружила, что действительно помню, притом достаточно отчетливо, что чувства, обуздавшие меня в тот момент, – как оказалось, видение продолжалось всего мгновение, хотя я готова была поручиться, что минула целая вечность, – так вот, эти буйные чувства, а также порождаемые ими мрачные мысли, судорожно скользили исключительно вокруг одного предмета – нашего с вами туманного будущего.

Даже не знаю, что на меня нашло тогда, а главное – отчего это случилось, но тотчас по свершении сего таинственного происшествия мне внезапно явилась дерзкая мысль, что сам Господь послал мне условный знак. В самом деле, все было настолько странным, что я не могла подыскать этому иного, более логичного объяснения, и моя первоначальная догадка укреплялась во мне с каждым днем все сильнее, до тех пор, пока не превратилась в непоколебимое убеждение. Определенно, то было знамение свыше, не иначе.

Сказав это, Элизабет внезапно побледнела, глаза ее закатились. Казалось, она была близка к тому, чтобы лишиться сознания. Сестры заботливо взяли ее под руки с двух сторон, чтобы предотвратить падение. Через какое-то время взгляд Элизабет прояснился, а лицо обрело прежнюю живость.

– Что с тобой, Лиззи? – спросила Мария, побледневшая, должно быть, не меньше Элизабет. – Тебе было нехорошо?

– Это просто невероятно! – Элизабет судорожно дышала. – Я снова его увидела!

– Увидела что? – в один голос повторили ее сестры.