Похоже, ее доводы подействовали на буров. Я слышал с разных сторон:

– Ja, правильно, правильно.

– Неужели мы бросим в беде товарища? – воскликнул Марэ. – Человека нашей крови?

– Mein Gott! – фыркнула фру Принслоо. – Этот дурно пахнущий португалец уж точно не моей крови! Это вы с ним родня, хеер Марэ, раз он сын вашей сестры. Сами за ним, значит, и отправляйтесь.

– Я бы так и поступил, фру Принслоо, – ответил Марэ спокойным тоном, что было обычно для него, когда он не волновался и не раздражался. – Но у меня дочь, о которой я должен позаботиться.

– Ага, он тоже заботился, покуда не сообразил, что его драгоценная шкура может пострадать, и сбежал на нашей единственной лошади, прихватив с собою весь порох! А Мари и всех остальных оставил умирать с голоду! Что ж, вы не поедете, Принслоо тоже не поедет, я его никуда не отпущу; выходит, ехать кому-то из Мейеров.

– Нет-нет, добрая фру, – возразил старший Мейер. – У меня дети, за которыми некому присмотреть.

– Вот и все! – торжествующе проговорила фру Принслоо. – Никто не поедет, и забудем об этом трусе, как он забыл о нас.

– Скажите, хеер Марэ, – вмешался я, перехватив умоляющий взгляд фермера, – с какой стати мне – да, мне! – искать хеера Перейру? Ведь он, помните, обошелся со мной не слишком хорошо.

– У меня нет ответа, Аллан. Но Библия учит нас подставлять другую щеку и прощать обиды. Разумеется, решать вам, не мне, но помните, что всех нас ждет последний суд, на котором Всевышний будет взвешивать дурные и благие дела. Будь я в вашем возрасте и не имей на руках дочери, за которую несу ответственность, я бы поехал.

– Зачем вы меня уговариваете? – продолжал упорствовать я. – Езжайте сами, вы же знаете, что я в состоянии приглядеть за Мари. – (Тут фру Принслоо и прочие буры захихикали.) – И почему не пытаетесь уговорить своих товарищей, они ведь дружили с вашим племянником и делили с ним тяготы пути?

Старшие Мейер и Принслоо вдруг вспомнили, что у них важные дела, и поспешно удалились.

– Как я уже сказал, Аллан, решать вам, но спросите себя, готовы ли вы предстать перед Творцом с кровью товарища на руках? Если вы, подобно другим жестокосердным мужчинам из нашего лагеря, откажетесь, я поеду сам, пусть я немолод и слаб от перенесенных испытаний.

– Вот и славно, – вмешалась фру Принслоо, – сразу бы и вызывались. Вам быстро надоест его искать, хеер Марэ, и мы окончательно избавимся от этого подлеца.

Марэ высокомерно вскинул голову, но отвечать не стал, понимая, что с фру Принслоо ему не тягаться. Вместо этого он обратился к дочери:

– Прощай, Мари. Если я не вернусь, помни о моих пожеланиях, а мое завещание ты найдешь между первыми страницами Священного Писания. Пошли, Клаус, веди меня к своему хозяину.

Бедняге-готтентоту, по-прежнему лежавшему на земле, достался увесистый пинок.

Мари, которая молча слушала все эти пререкания, тронула меня за плечо:

– Аллан, разве можно отпускать отца одного? Поезжай с ним, пожалуйста.

– Конечно, – весело ответил я. – Но двух человек будет мало, надо взять кафров, чтобы помогали нести Перейру, если он еще жив.

Закончилась эта история следующим образом. Поскольку готтентот Клаус был слишком истощен, чтобы выдвигаться в ночь, выступить решили с восходом солнца. Я встал еще до рассвета и доедал свой завтрак, когда к моему фургону подошла Мари. Я поднялся, приветствуя ее, и, поскольку рядом никого не было, мы обменялись несколькими поцелуями.

– Хватит, любовь моя, – выдохнула она наконец, отталкивая мои руки. – Меня прислал отец. Он страдает животом, но хочет тебя видеть.

– Сдается мне, я поеду за твоим кузеном в одиночку, – проворчал я раздраженно.

Мари покачала головой и повела меня к крохотному домику, в котором ночевала вместе с отцом. В тусклом утреннем свете я сквозь дверной проем (окон в домике не было) разглядел Марэ, который сидел на деревянном табурете, прижимая руки к животу.

– Доброе утро, Аллан, – проговорил он со стоном. – Я заболел, серьезно заболел. Наверное, что-то съел – или застудил живот. Так часто бывает перед лихорадкой и дизентерией.

– Возможно, вам станет лучше по пути, минхеер, – сказал я.

Признаться, эта внезапная хворь вызывала у меня сильные подозрения: ел он ровно то же самое, что все остальные, то есть полезную и вкусную еду.

– По пути?! Один Господь ведает, как я поеду, когда мои внутренности словно зажаты в тиски фургонщика! Но я не отступлюсь, ведь нельзя допустить, чтобы бедняга Эрнан умер в одиночестве. А если я не поеду за ним, никто другой, похоже, не соберется.

– Почему бы не послать кафров вместе с Клаусом? – спросил я.