Луисцар с беспокойством заглянул Маше в глаза, а потом дотянулся до одного ее запястья, нажал на черный камень, и браслет со щелчком раскрылся. Луисцар проделал тоже самое со вторым, и когда оба браслета оказались на полу, а Маша свободна, он подхватил ее на руки и переложил на кровать. Маша заметила, как он всеми силами старается не смотреть на ее обнаженное тело, но у него плохо получалось. Глаза то и дело блуждали по ее груди, животу и самому интимному месту.

Заботливо накрыв Машу тонким одеялом, Луисцар сел на край кровати и свесил голову. Он не был похож на неуверенного мальчишку. Маша чувствовала его внутреннюю силу и решимость. Однако что-то в ней обезоруживало его.

— Это память расы, — заговорил Луисцар, вновь посмотрев на Машу. — Сейчас, когда ты излечилась, твои чувства обострились. Браслеты стимулировали восстановление памяти, поэтому первая вспышка воспоминаний оказалась для тебя болезненной. Что ты вспомнила?

Маша напряглась, подтянула одеяло к самой шее и произнесла:

— Ничего. Меня как будто по голове чем-то огрели.

— Нахлынуло много и сразу, поэтому ты не разобралась. Если хочешь, мы можем снова надеть браслеты. С ними твоя память восстановится быстрее.

— Но болезненнее. Ты сам сказал, — напомнила Маша. — Нет. Не надо. Мне кажется, в мою память врезалось что-то страшное, что-то, что я не хочу вспоминать.

— Возможно, гибель вашего мира. Ты, как единственная хранительница памяти расы, пропустишь через себя всю их боль.

Маша приподнялась и, прижав подушку к изголовью кровати, села. Ей стало легче, и она уже могла трезво соображать.

— Мои родители погибли при пожаре. Отец сразу, а мама несколько суток мучилась в больнице, медленно умирая от ожогов. Мне об этом воспитательница детского дома рассказывала. — Маша потупила взгляд на розовые следы от браслетов на своих запястьях. — При ней не было документов. Никто не знал, кто она и откуда. В бреду она повторяла одно имя. Мари. Вот меня и назвали Мари. Мария. Маша. В детстве меня мучили странные сны. Иногда красивые, иногда кошмары. Сейчас я их даже не помню. Осталось лишь послевкусие. Горькое и сладкое.

— Живя в окружении слабой расы, ты тоже ослабла. Поэтому утратила свою индивидуальность, за исключением волос.

— Меня коротко стригли. Как мальчишек. Заставляли ходить в платке. Удочерять меня не хотели. Люди боятся необъяснимого. После выпуска из детского дома я пошла работать и поступила учиться заочно. Я толком ничему не научилась. Работа отнимала все время. Надо было платить за жилье, учебу, кушать и одеваться. Но диплом я все же получила. А потом сумела устроиться в хорошую фирму. Шеф помог оформить мне ипотеку и не обижал зарплатой. Я даже получила второе высшее, — Маша грустно улыбнулась, подумав о том, как еще полдня назад успех, признание и деньги были для нее превыше всего. — Я не глупая. Знаю, что сказки для дурочек. Но иногда на меня накатывала такая ожесточенная тоска, что мне казалось, будто рядом со мной все не настоящее, не мое, чужое. Будто я живу не своей жизнью, а где-то вдали меня что-то или кто-то ждет.

— Импринтинг, — вдруг произнес Луисцар.

— Что?

— Это запечатление. Оно крайне редко и является символом особенной пары. Последняя запечатленная пара стала родителями первого изменника.

— Первого агла?

— Да. Но запечатление не всегда несет вред. Например, основатели Междумирья тоже были запечатленными. — Луисцар взглянул на Машу с безмолвной мольбой приготовиться к новому откровению. — Ты хоть раз задавалась вопросом, почему до сих пор не нашла себе пару? Мы с тобой запечатлены. Твоя боль — моя боль. Почувствовав ее, я оказался здесь. Чем дальше мы друг от друга, тем слабее связь, но не чувства. Мы никогда не полюбим кого-то другого.

Для кого-то нечто подобное прозвучало бы как приговор. Маша же восприняла это как вызов. Она признала, что она та самая Мариэль. Слишком много совпадений. Признала, что ее участь неизбежна. Но ни за что не признает ущемления своих сердечных прав! Луисцар ей не просто нравился. Ее действительно неистово тянуло к нему. Он стал чуть ли не ее кислородом. Но ей хотелось узнать его получше. Да и потенциальная свекровь не особо симпатизировала.

— Вероятно, — прервал Луисцар нависшее молчание, — твоя мама спаслась с тобой, используя телепортационную капсулу. Ваш мир был выжжен дотла. Там она и получила ожоги. Странно, почему она не отправилась в Опретаун, а задала курс на Землю? Палал и опреты всегда дружили.

Позвонившая в дверь девушка с ресепшена вошла с позволения Луисцара и оповестила, что Совет готов встретить их через полчаса. Когда она снова ушла, Маша рассеянно спросила:

— Что будет на Совете?

Луисцар встал с кровати и, подойдя к зеркальной дверце шкафа, стал подбирать для Маши наряд.

— Члены Совета рассмотрят твое дело и предложат тебе приют в мирах, готовых принять тебя. Хотя, кажется, этот вопрос решен. Ты моя невеста. Твое место в Опретауне.

Дверца шкафа отъехала в сторону, и Луисцар достал из его недр искрящееся платье изумрудного цвета на бретелях и с прозрачным шлейфом.

— Мило, — улыбнулась Маша.

Он положил платье на кровать и скрестил руки на широкой груди.

— Я знаю, ты хочешь домой. Вот только Земля — не твой дом. Она была временным убежищем. Ты Мариэль. Совет это подтвердит, но задаст тебе один прямой вопрос: признаешь ли ты себя хранительницей памяти расы палал? Если ты ответишь «нет», тебя признают изменницей и отправят в Трейс. К аглам. Мари, я… не хочу снова тебя потерять.

Это признание прозвучало из уст Луисцара с такой нежностью, что у Маши защемило сердце. Он был искренен. От него исходила невероятная забота, теплом окутывающая Машу.