– Папа, – решилась спросить девушка после того, как они уселись в старенькую папину карету, – сколько лет невесте Реси?

– Немногим более двадцати. – снисходительно ответил отец. – Замечательная выйдет пара, скажу я тебе. К тому же барон уже стар и болен. Должен же кто-то приглядеть за его владениями. Я думаю, что мне это будет по плечу, – самодовольно добавил он.

– Папа! Но Реси исполнилось всего пятнадцать!

– И что? Только поэтому нужно отказываться от баронства?

– А… но как же любовь, папа?!

– Забудь такие глупые слова, дурёха! – прикрикнул на неё месс Райтен. – Начитаетесь всякой дряни, палками потом выбивать приходится!

Лаатая вспомнила зачастую красное от слёз лицо матери и тщательно замазанные синяки на нём. То, как мамочка всегда сжималась, если отец находился рядом, как она всегда старалась прикрыть старшую дочь собой, как подставляла себя под удары пьяного мужа, предназначавшиеся маленькой девочке. Как убеждала малышку, что в пансионе ей будет лучше. Значит, мама просто начиталась глупых книжек о любви и поверила им. Никогда, никогда Лаатая не возьмёт в руки эти грязные книжки! Зачем читать о том, чего нет и быть не может. Отец решил судьбу малыша Реесана, хотя какой он малыш, пятнадцать лет, небось уже больше её, старшей сестры! Теперь решит и её судьбу. Вот бы попался добрый жених, чтобы не обижал, а лучше, чтобы сразу же уехал на какую-нибудь войну, и там и остался… или был настолько старый, что быстро умер. А, может, не так уж и плох младший брат короля Каалет? Достаточно стар, и терпеть его придётся недолго? Лаатая вздохнула и крепче прижала к груди брошюру мессы Латиры.

– А ну, что у тебя там, дай проверю! – и отец выхватил книжицу из рук.

Он брезгливо листал опус с нравоучениями и презрительно морщился, затем отодвинул пропылённую шторку и выкинул брошюрку в окошко.

– Смирение, благовоспитанность, послушание… надеюсь, не только для этого призывает тебя сам король! Под кого подложит… да что там, приедем и всё узнаем!

***

Ночевать остановились на постоялом дворе. Отец провёл Лаатаю в комнату с единственной большой кроватью, заявил, что ночевать они будут вместе, так дешевле, велел дожидаться ужина и вышел из комнаты.

Вскоре расторопная служанка принесла поднос с ужином. Тарелка наваристого овощного рагу с мясом, мягкая лепёшка и стакан настоящего, не снятого, как в пансионе, молока. Давно девушка так не пировала, она даже не смогла съесть и половины. После ужина заняться было совершенно нечем, даже той занудной брошюрки, которая бы сгодилась для того, чтобы скоротать вечер и побыстрее заснуть, у неё теперь не было. Поштопать одежду? Но её вещи в полном порядке. А может, стоит подлатать папины вещи? С такими мыслями она раскрыла отцовский саквояж. Сверху лежала аккуратно сложенная рубаха, Лаатая внимательно осмотрела её. Рубаха была новой и в починке не нуждалась. Девушка хотела проверить следующую вещь, как вдруг взгляд зацепился за гладкий чёрный шёлковый шарф, в который было что-то завёрнуто. Папина помощница слегка тряхнула его, и на колени выпали странные вещи. Первой в глаза бросилась плётка с крепко затянутыми узелками по всей длине и прикреплённым свинцовым шариком на конце. Зачем в отцовском саквояже плеть? У них же есть кучер? И эта плеть слишком мала для понукания лошадей? Рядом с плетью лежали браслеты, к которым были присоединены тонкие длинные цепочки. Два побольше и два немного меньше. Не ошейники, это точно, да и такие слабенькие цепи не удержат собак. Для кого же всё это? Лаатая решила не испытывать судьбу, завернула всё обратно в шарф, который и уложила на прежнее место, а сверху так же аккуратно уложила рубашку.

Делать было совершенно нечего, за окном давно потемнело, и Лаатая, как прилежная пансионерка, привыкшая рано ложиться и рано вставать, решила лечь спать, хоть она и достаточно выспалась в дороге. Девушка сняла своё платье, оставшись в длинной рубахе и таких же длинных, до щиколоток панталонах. Затем, закрывшись изнутри на замок, быстро сбросила их и протёрла тело мягкой тряпицей, смачивая её остывшей водой из таза, предназначенного для этих целей. Подумав, она надела свежие панталоны, а прежние простирнула в оставшейся воде и повесила их на спинке колченогого стула, стоящего около окна. Затем забралась под одеяло и незаметно для себя крепко заснула.

***

Проснулась Лаатая оттого, что почувствовала, как её левую ногу у щиколотки обмотали чем-то плотным и тянут вниз и немного в сторону. Она попыталась дёрнуться, но оказалось, что обе руки и правая нога крепко привязаны к прикроватным столбикам. Девушка попробовала освободиться и пнуть того, кто пыхтел в изножии кровати, но там что-то щёлкнуло, и её левая нога тоже лишилась свободы манёвра. Она поняла, что лицо полностью замотано плотной тканью. Продолжая извиваться, Лаатая глухо позвала:

– Папа!

– Тихо! Не ори, дура, а то заткну рот! – раздался голос отца.

– Папа? – удивлённо произнесла девушка.

– Папа, папа, – хрипло ответил он. – Полежи немного так, я должен проверить сам, что же я везу королю, достойный ли подарок, а вдруг у тебя есть какой-нибудь незамеченный ранее изъян, и король потом будет на меня гневаться.

– Папа, развяжи меня, мне страшно, папа!

– Тебе нечего бояться, моя малышка, это же я, твой папка, – продолжал взволнованно шептать отец, и Лаатая почувствовала, как он подползает к изголовью, одновременно задирая подол её длинной рубахи. – Все отцы так делают, доченька, перед тем, как отдать свою кровиночку в другие руки, я должен убедиться, что предлагаю королю наилучший товар!

Его рука медленно поднималась вверх по телу девушки, он совсем задрал рубашку, накинув её на голову дочери. Лаатая почувствовала, как трясущиеся пальцы обводят её грудь, приближаясь к её соску, затем он ущипнул сосок так, что девушка вскрикнула.

– Папа, не надо, – сквозь слёзы попросила она.

– Я действую согласно наставлениям, которые нам выдали в брошюре для юных кавалеров, – каркающе рассмеялся он, – будем ласкать твои сосочки, пока они не затвердеют, непослушная девчонка!