Может показаться удивительным, что Дик вообще читал работы Брауна. На самом деле интересы мальчика не ограничивались математикой. Колледж Эзопа предоставлял ученикам массу свободного времени, и Дик был одним из тех, кто умел правильно распорядиться столь щедрым подарком. Он с огромным интересом читал самые разнообразные книги по истории, литературе и естествознанию как на родном, так и на нескольких иностранных языках. Дик проявлял исключительные умственные способности.

«Гринау – интеллектуал, – надменно заключил мистер Копторн-Слезинджер. – К несчастью, со мной в доме проживает пара-тройка таких же. Его друзья. На мой взгляд, Гринау дурно влияет на учеников». Мистер Копторн-Слезинджер считал себя идеальным примером высказывания «mens sana in corpore sano» [4] – истинным духом английского джентльмена, заключенным в тело греческого бога. Правда, с коротковатыми ногами и выступающей вперед нижней губой, придающей лицу мистера Копторн-Слезинджера сходство с лососем.

Дик и вправду собрал вокруг себя компанию единомышленников. В этот круг входили: Партингтон, будущий историк; Гай, прочитавший всю классику Золотого века и страстно увлеченный изучением средневековой латыни; Флеттон, человек выдающегося ума, который довел искусство ничегонеделания до невероятных высот, коих еще не достигал никто из учащихся колледжа Эзопа. Четверка закадычных друзей представляла собой довольно любопытное зрелище – Дик, маленький, темноволосый и нервный, Партингтон, сплошная округлость (с круглыми, как две луны, очками на круглом же лице), Гай с деревянной старческой походкой и Флеттон, копия диккенсовского мистера Джингля [5] , такой же тощий и длинный, со смешной гримасой на лице. «Шайка уродливых бездельников», – цедил сквозь зубы при виде ребят мистер Копторн-Слезинджер, уверенный в своем божественном великолепии.

В компании верных друзей Дик мог бы чувствовать себя абсолютно счастливым. (По большей части так и было.) Интеллектуально дополняя друг друга, ребята с успехом обсуждали любые вопросы. В ходе этих бесед они в непринужденной форме еще больше расширяли свой кругозор. И все же временами Дик чувствовал странную тоску. Ему чего-то не хватало в общении с друзьями. Но чего именно? Тоска, словно скрытый недуг, отравляла жизнь. Причиной бурного проявления загадочных симптомов стал лорд Фрэнсис Кварлс.

Фрэнсис Кварлс обладал потрясающей внешностью: широкий, как у быка, лоб, обрамленный вьющимися локонами, достойное античной статуи тело. Чего стоила его манера взирать на окружающий мир сквозь полуопущенные веки, эта сонная надменность! Он в действительности представлял собой то, чем мнил себя мистер Копторн-Слезинджер, и разделял неприязнь последнего к Дику и его друзьям. «Трусливые безбожники», – презрительно называл их Кварлс. Он всегда грудью вставал на защиту Бога, Веры и Англиканской церкви – неотъемлемых атрибутов аристократии. Кварлсы считали Господа чуть ли не членом семьи, и недостаток веры воспринимался ими как личное оскорбление.

Дику исполнилось шестнадцать. Шла середина летнего семестра. Стоял один из замечательных дней, когда на небе ни облачка и яркий солнечный свет особенно безжалостен к старинным зданиям. Их почтенный возраст и тихая грусть являли разительный контраст с буйством летней природы. Ученики колледжа Эзопа беззаботно веселились в тени овеянных столетиями камней. «О будущей не мысля части, играют резво меж собой» [6] , – нельзя не вспомнить замечательные строки Грея.

Дик бесцельно прогуливался по квадратному двору, образованному стенами зданий, и невольно любовался окружающей красотой – смотрел на золотисто-серую часовню с резкими геометрическими тенями, черневшими между контрфорсами, разглядывал великолепные сооружения из розового кирпича, выстроенные в тюдоровском стиле [7] . На крышах в ярких солнечных лучах блестели флюгеры, где-то с шумом вспархивали голуби. На Дика с новой силой напала тоска, и сегодня, на фоне всей этой благодати, ему было особенно тяжело.

Неожиданно из темной пасти туннеля, в конце которого скрывалась маленькая дверь (одна из двух, расположенных по краям жилого корпуса), на свет вышел человек. Это был Фрэнсис Кварлс, облаченный в белую фланель и солнечное сияние. Он возник перед глазами Дика, словно откровение, – яркий, красивый, стремительный. У Дика перехватило дыхание, сердце екнуло, желудок сжался, слегка закружилась голова. Гринау влюбился.

Фрэнсис прошел мимо, даже не обернувшись. Он шагал с гордо поднятой головой, сонно глядя из-под полуопущенных век. Фрэнсис удалился, и для Дика померк солнечный свет, любимый квадратный двор превратился в тюремный «колодец», а голуби – в отвратительных поедателей мертвечины. Позади раздались приветственные возгласы Партингтона и Гая, но Дик молча ушел прочь. Господи! Как же он ненавидел этих ребят, их желтые, некрасивые лица, их жалкую, глупую болтовню!

Несколько недель после происшествия во дворе с Диком творились странные вещи – впервые в жизни он взялся писать стихи. Один из сонетов начинался так:

Он снова и снова повторял про себя фразы «с холмов Аркадии» и «божественному слуху наслажденье» и после долгих размышлений решил оставить первый вариант «для своей лиры вдохновенье» – он более гладко и мелодично ложился в строку. Какой замечательный вышел сонет! Почти, как у Китса [8] . Нет, даже лучше – ведь Дик сочинил эти строки сам!