Убегающий вдаль бородавочник и представить себе не мог, сколь острую боль потери сейчас испытывал старший лейтенант Джек Сэллендж. Горькая печаль, смешанная с обидой заполонила всё сознание офицера. Осознание произошедшего ещё не нахлынуло давящим страхом, лишь зияла пустота от потери. И эта черная пустота, таящаяся под закрытыми веками, не давала лейтенанту выпустить из рук тело Энн Пэтроу. Так он просидел, потеряв счет времени. Он то прижимал её ближе к себе, то пытался поставить на ноги и оживить. Временами он вскрикивал и начинал раскачиваться сильнее.

Наконец, почувствовав, что его ноги совсем затекли, Джек, вдруг как будто опомнился. Он открыл глаза, сообразив, что уже прошло не менее трёх часов. Джек попытался привстать. Всё это время трапечник покорно ждал команды. Уловив движение, он принялся издавать приветственные звуковые сигналы, но оперативно сообразив композитными искусственными мозгами, что офицер не настроен на общение, тут же смолк.

С трудом поднявшись на затёкшие до мурашек ноги, Джек понёс Энн в дом. Там он уложил её на кровать и стал собирать личные вещи в контейнер теперь уже покойной полковника Пэтроу.

Разбирая постель Энн, Джек увидел маленькую серебристую тубу, спрятанную под подушкой. Он поднял её, повертел в трясущихся руках, на секунду вспомнив запах клиники своего отца. Он видел такие тубы у пациентов с сильными болями. Это было хоть и старое, но проверенное средство, убирающее любую боль на сутки. «И тут она оставалась мужественной до последних дней, и тут она не доставляла хлопот, ему, лейтенанту Сэлленджу. Она просто запивала боль капсулами, да ещё умудрялась делать это так, чтобы он не видел», – размышлял Джек, крутя в правой руке тубу.

Согласно протоколу I-844 тело Энн предполагалось поместить в консервирующий мембранный материал. Хоронить или сжигать тело умершего на чужой планете разрешалось только в случае биологической угрозы. Это была самая крайняя мера.

Пытаясь преодолеть волнение, Джек отыскал футляр с мембраной. Трясущимися руками он поместил на панельную пустую кровать раздетое тело Энн и обтянул его сиреневой прозрачной мембраной. От этого ее кожа приобрела противоестественный сине-фиолетовый оттенок. Затем он накрыл его простынёй и, сев за стол, обхватил руками затылок. Ощущение покойника в доме невольно вызвало внутреннюю дрожь во всём теле.

«Что мне прикажут с ней сделать? Заберут ли когда-нибудь её тело отсюда? Или дождутся пока и я тут окочурюсь?» – мысли прорезали сознание лейтенанта, как острые бритвенные лезвия. В голове пронеслась ещё одна мерзкая мыслишка, но он постарался отогнать её. Ему не хотелось думать, что теперь у него еды больше, чем на три месяца.

Чтобы отвлечься от тяжёлых мыслей, Джек решил выйти наружу. Лучи солнца, проникая сквозь мутную пелену зеленовато-жёлтого неба, рассеивались по верхушкам скалистых гряд. Снаружи стояли полное безветрие и мертвенная тишина, будто специально под стать трагичности момента. Шаркая ногами, Джек шёл в сторону ручья, всё глубже погружаясь в свои мысли. Ему нужно было увести себя в другое место, в другое время, в другой мир, вернуться к чему-то светлому и приятному.

На какой-то момент он мысленно перенесся на Землю, в Академию, вспомнив, как допоздна возился с учебными прототипами исследовательских устройств, ожидая, пока у Глэдис закончатся ее занятия по пилотированию. Затем они гуляли в парке вокруг Академии, молодые, счастливые и беспечные. Однажды он вдруг подхватил её и так высоко поднял, что она вскрикнула от неожиданности и засмеялась. Дежурные дроны-смотрители тотчас же подлетели к ним, пытаясь выхватить Глэдис из сильных рук Джека. Он опустил Глэдис на землю, а затем подпрыгнул и сильно пнул одного из дронов. Потеряв координацию, робот сперва отлетел в сторону, но, восстановив равновесие, двинулся к ним. Второй дрон последовал его примеру. Джек скомандовал Глэдис: «Бежим!», и они долго убегали от тех двух «четырёхлапых уродцев».

Они прятались между высоких камней и густых, сплетённых между собой ветвей кустарника парка. Когда они решили, что уже оторвались, Джек ещё раз схватил Глэдис и поднял, но она не вскрикнула, а серьёзно посмотрела на него своими серо-зелёными глазами. Он поймал её взгляд, медленно опустил на землю и аккуратно поцеловал. Это был поцелуй, который он помнил очень долго. Целых два следующих месяца Джек провёл в исправительном батальоне Академии без поцелуев, свиданий и какой-либо романтики.

Руководство Академии не могло так запросто простить Джеку подобный проступок. Пнуть рабочего дрона-смотрителя, который приравнивался к стражу порядка, было неслыханной наглостью, своего рода вызовом всему кодексу порядка и дисциплины, и как сказал декан на публичном совете «выходкой невиданной дерзости и бестактной глупости». После того случая курсанты Академии стали называть дронов не только «четырёхлапыми уродцами», но ещё и «ябедами» и «стукачами».

Джек заметил, что прошел по дуге и ноги сами вынесли его назад к павильону, пока он не упёрся в зависший в воздухе эйрбайк.

– Ждёшь, дружище? – спросил он, подтягивая к себе нижнюю ступень.

Битыми стёклами врезались в его мозг воспоминания об их совместном с Энн полёте на аппарате. Джек стиснул зубы и, сжав кисть в кулак, ударил себя по ноге. «Я должен быть сильным, – сказал он себе. – Энн явно бы не оценила такой кисель». В это же мгновение он вспомнил о её теле, лежащем в павильоне и, поёжившись, передёрнул плечами.