— Да, он мне тоже, — ответил Макс, и королева улыбнулась, оценив его невозмутимое лицо.

Макс думал, они поедут на рудники, но они снова поползли по серпантину в горы. Когда со скрипом за ними захлопнулись крепкие ворота, он подумал, что они в монастыре.

Закутанная в чёрное по самые брови женщина так внимательно рассматривала его, что он невольно потянулся поправить пятернёй свои растрёпанные волосы. Королева молча стояла рядом и ждала, когда это очередное испытание для него закончится. Наконец, женщина коротко кивнула ей и повела их вглубь узкими извилистыми коридорами, выдолбленными в скале. Потолки в них были такими низкими, что пару раз в темноте Макс приложился лбом об очередной проём. Он вышел последним, потирая ушибленную голову.

Маленькая комната с двумя зарешеченными окнами с двух сторон от небольшого стола и массивным деревянным стулом перед ним.

— Вижу у вас не так плохо с деревом, — сказал он, пытаясь отодвинуть неподъёмное кресло, похожее на трон.

— Да, когда-то этот остров был покрыт лесами, а не воронками месторождений, — ответила королева, глядя в маленькое окно.

Она вздрогнула, когда монахиня бухнула на стол фолиант в старинном деревянном футляре. Мэга собственноручно повернула в замке, протянутый ей ключ и извлекла на свет альбом.

Макс смотрел на него с недоумением. Обычный школьный альбом для рисования. С какими-то японскими мотивами на обложке. Лисёнок любит такие, для акварели, с плотными белыми листами, за то, что рисовать в них можно чем угодно, даже фломастеры не просвечивают. Макс купил ей не один такой. Он невольно положил руку на кулон. От воспоминаний о сестре и той жизни, что осталась где-то там, неизвестно где, комок встал в горле.

Альбом был не новый, изрядно потёртый, с загнутыми уголками, отпечатками грязных пальцев и следами шариковой ручки на обложке. Он протянул к нему руку — почему-то все ждали, что это сделает именно он.

И да простят его эти женщины, когда, открыв первую страницу, он, поправ все правила приличия, сел на монументальный стул. С гладкого листа на него смотрел его собственный портрет.

Ещё такой юный, лопоухий, с короткой стрижкой, перерисованный с фотографии. Макс пытался вспомнить сколько ему там лет. Двадцать? Двадцать один? Да, тогда, чтобы казаться взрослее, он начал отращивать усы и бороду.

Он листал альбом и уносился в прошлое. В своё прошлое, в то, которое он не хотел вспоминать.

Он в свитере на замке с высоким воротником. Он купил его сам и он так нравился Верочке. Весь пропитанный её кровью, Макс сжёг его на пустыре в старой бочке вместе с фотографиями.

Его старый байк с пузатым шмелём на проволочке, прикреплённый к зеркалу. Шмель оторвался во время падения и Макс поднял его и сунул в карман. Он сгорел в той же бочке. Помятый байк он отдал с расчётом на то, что больше никогда его не увидит.

Но кто-то помнил это и рисовал. Он перевернул страницу и замер. Эту фотографию он не сжёг. Он помнил, когда её сделали, помнил, как упирался, стеснялся, а она настаивала, смешила его, и всё равно он вышел чересчур серьёзным. У него не сохранилось ни этой фотографии, ни любой другой, на которой была эта девочка. Верочка Пряжкина. Вечно юная и погибшая по его вине.

Стиснув зубы, он продолжал листать дальше.

Она рисовала его лучше, чем он был. В тёмных очках и без. Серьёзным и улыбающимся. В анфас и профиль. С щетиной и без. На байке и на коне. В строгом костюме и рыцарских доспехах. Точными линиями выводила его губы, глаза, нос. Изображая его таким, каким ему никогда не стать.

Он хотел захлопнуть альбом. Это слишком тяжело, это невыносимо. К счастью, следующим рисунком оказался пейзаж. Скалы. Но не такие безжизненные и перепаханные вдоль и поперёк как сейчас, а покрытые лесами. Величественные и строгие, они отражались в большом озере вместе с облаками, позолоченными солнцем. И на самом краю одной из них Макс увидел перевёрнутое вверх ногами изображение монастыря.

— Но это же, — сказал он, тыкая пальцем в рисунок и словно просыпаясь от глубокого сна своих тяжёлых воспоминаний.

— Да, горный монастырь, в котором мы сейчас находимся, — сказала Мэга.

— В чистейшей воде этого озера когда-то даже водилась рыба, — сказала скромная женщина в рясе, вдохнув. — Но леса вырубили, а озеро высохло и превратилось в безжизненную пустыню. Я днём и ночью молила богиню-мать ниспослать нам спасение. И, кажется она меня услышала.

Макс с недоумением посмотрел на Мэгу, она кивнула ему на альбом, и он перевернул ещё одну страницу.

Шахта. Обвалившиеся деревянные подпорки. Осыпавшиеся стены, сплошь искрящиеся разноцветными камнями. Копи царя Соломона выглядели беднее. «Ну, вот же, вот!» — хотел показать им Макс, что они сами не понимают своего счастья. Ведь это драгоценные камни! Но повинуясь нетерпеливому жесту королевы, снова и снова переворачивал страницы, успевая выхватить из них сцены жизни пустошей: табуны лошадей, мускулистых девушек с кирками, гружёные повозки, и — неожиданно! — мужской труп на дне глубокой ямы.