Вскоре я выяснил, что в 1990-е годы портативные GPS-приемники были еще довольно примитивными и часто давали ошибочные результаты (отчасти потому, что GPS-технологии были разработаны для нужд военных и ошибки были намеренно внедрены в архитектуру системы на случай перехвата информации). Итак, это означало: чтобы увидеть с Google Earth известные мне местонахождения (всего более 130), необходимо было вручную исправлять координаты каждого из них.

Пришлось тщательно просматривать, буквально прочесывать местность на экране. Поначалу я был сильно расстроен – ведь нужно было исправлять результаты многолетней работы. Однако мало-помалу я стал замечать, что ошибки в координатах заставили меня взглянуть на объекты своих исследований под другим углом, а именно – с высоты птичьего полета. Рассматривая одну стоянку за другой, я подумал, что всякий раз место чем-то отмечено: либо есть скопление деревьев, либо те или иные повреждения земной коры. Порой пещеры располагались практически вплотную друг к другу почти в линейном порядке, отражавшем разломы и прочие геологические повреждения, благодаря которым они и образовывались. Я все яснее представлял себе, что в районе Колыбели человечества должно находиться большое количество неизвестных доселе пещер.

На огромном пласте доломитового известняка располагаются 250 тысяч гектаров Колыбели. Крайне прочная, мало подверженная эрозии порода (местные жители называют ее «слоновья шкура») часто пробивается сквозь толщу земли, образуя каменистый ландшафт, богатый скалами и утесами. Разломы и трещины позволяют воде попадать внутрь доломитовых слоев, постепенно, за миллионы лет, создавая впадины и расщелины. Тысячелетиями множество самых разных животных пользовались для своих нужд этими углублениями в породе, часто оставляя там кости – свои или своей добычи. По мере того как вода просачивалась внутрь, кости, перемешиваясь с камнем и землей, образовывали плотно спрессованную, цементообразную массу, которую называют «брекчия». Брекчии Колыбели подарили мировой науке множество бесценных находок, значительно расширивших наши представления об эволюции человека.

В феврале 2008 года я начал проверять свою гипотезу о неизвестных пещерах старым добрым опытным путем, пешком обходя все места. Оказалось, что примерно в каждом десятом случае моя гипотеза подтверждалась – показатели, чрезвычайно высокие для археологии. К июлю 2008 года мне удалось обнаружить почти 600 доселе неизвестных пещер и местонахождений окаменелостей, и это в одном из наиболее исследованных археологами мест на Земле!

Место, к которому Мэтт, Джоб и я шли тем августовским днем 2008 года, я наметил двумя неделями раньше. Мое внимание привлекло тогда обилие деревьев. Оливы и нектандры с давних пор сделались моими верными проводниками по Колыбели. Они часто росли вблизи входов в пещеры: из-за разломов в породе в местах образования пещер корни деревьев имели доступ к воде даже в период засухи.

Эти деревья впереди ничем не отличались от прочих. По дороге, вдоль которой они росли, я проезжал сотни раз. Но тут же, совсем рядом с ними, пролегала и старая шахтерская тропа, которую я никогда раньше не замечал, предполагавшая наличие пещер. Местные шахтеры добывали не золото – здесь велась богатая добыча известняка. Динамитом взрывали толщу породы, поднятые взрывом на поверхность куски кальцита обжигали в печах и получали негашеную известь, нужную для производства цемента или добычи золота из руды. В общем, широкая разработка известняка в местных пещерах не прошла бесследно для ландшафта, однако я, не теряя надежды, без устали изучил пещеру за пещерой. В конце концов, я любил это место – оно было моей лабораторией и моим домом, я знал каждый здешний уголок, наверное, лучше, чем кто бы то ни было.

Лишь небольшой холм отделял нас от Глэдисвэйл – пещеры, где я безуспешно пытался отыскать останки гомининов. За долгие годы работы я повидал сотни подобных мест и был готов к рутинному исследованию камней, обломков костей и всему такому. Словом, находясь на потенциальном местонахождении окаменелостей, я не питал ложных надежд, но готов был к кропотливой исследовательской работе.

– Ну что, посмотрим? – произнес я, сдвинув шляпу к затылку. Вопрос был риторическим, ведь именно за этим мы здесь и оказались.

Пока мы шли, я внимательно рассматривал почву под ногами на предмет любых аномалий ландшафта. Повсюду лежали мелкие известковые осколки, указывая на шахтерскую тропу, будто хлебные крошки в сказке. Крупные куски брекчии, вероятно, вынесенные наружу взрывной волной, лежали повсюду вдоль нашего пути к основной яме, появившейся в результате взрывных работ. Я заметил интересный кусок брекчии размером с баскетбольный мяч и жестом пригласил Джоба взглянуть. Мэттью и Тау тоже глядели на нас с любопытством.

– А вот и первая находка, – произнес я, поворачивая камень так, чтобы Джобу и Мэтту было лучше видно, и провел пальцем вдоль оранжеватой кости внутри шоколадно-коричневой брекчии.

– Метаподия антилопы? – произнес Джоб.

Я кивнул. Джоб – эксперт в области живой и ископаемой фауны, этим утром он присоединился к нам в надежде дополнить свои исследования описанием новых находок.

– И ведь вечно одни антилопы… – Я с усмешкой покачал головой. – Так много антилоп, и так мало гомининов.

Я знал людей, совершивших крупные научные открытия – крупные настолько, что после них мир уже не мог быть прежним. У меня, к сожалению, таких не было. Но все же я считал, что мне повезло: к 42 годам я был успешным ученым с внушительным послужным списком печатных и полевых работ. За 19 лет кропотливых поисков среди тысяч костей животных мне удалось найти около дюжины фрагментов скелетов гомининов.

Палеоантропология – наука о происхождении человека – нелегкая, с крайне высоким уровнем соперничества, безжалостная дисциплина. Один мой коллега как-то пошутил, что палеоантропология, вероятно, единственная наука, в которой больше исследователей, чем объектов исследования. И это, пожалуй, действительно так: в условиях такого дефицита данных даже крошечная находка – какая-нибудь челюсть или что-нибудь в этом духе – может сделать вам имя.