— While yours is still with you. (Пока ваша до сих пор при вас.)

— I never hide. (Никогда не прячусь.)

— For sure. (Несомненно) Forgive my poor German… I’ll try to remember the motto of your noble family. Meine Ehre heisst Treue* (Простите мой слабый немецкий… я постараюсь припомнить девиз вашей благородной семьи. Моя честь называется «верность»)

*девиз танковой дивизии СС «Мёртвая голова» (нем. SS-Panzer-Division «Totenkopf»)

— I am afraid this motto never belonged to our family. Where have you heard about it? Maybe on the islands? (Боюсь этот девиз никогда не принадлежал нашей семье. Где вы о нем услышали? Возможно, на островах?)

— I am not a pirate. I don’t nest myself on the islands. (Я не пират. Не вью гнезда на островах.)

— But you own at least one. (Но, по крайней мере, одним владеете.)

— You’re mistaken. (Ошибаетесь.)

— Not this time. (Не в этот раз.)

— You bite more than one can chew. (Вы переоцениваете свои силы.)

— I bite as much as I am able to bite*. (Оцениваю то, что могу.)

*чуть более буквальный перевод:

— Вы кусаете больше, чем можно прожевать.

— Кусаю столько, сколько могу.

— It is only the beginning. (Это только начало.)

— First serious round. (Первый серьезный раунд.)

— Good luck, mister Wallenberg. (Удачи, господин Валленберг.)

— Thank you, lord Morton. (Благодарю, лорд Мортон.)

Сейчас трудно представить, что несколько месяцев назад моей самой большой проблемой было то, как правильно надеть силиконовый лифчик и не потерять его по дороге. Кстати, весьма ответственное задание, в котором ваша покорная слуга бездарно провалилась.

Но теперь ситуация стала гораздо серьезнее и резко усложнилась.

Стою на линии огня, в эпицентре конфликта заклятых врагов, у жерла действующего вулкана. Ничего не понимаю. Способна перевести фразы на родной язык, даже кое-где уловить скрытый смысл, но от этого не легче.

Краски сгущаются, затягивают в пугающую воронку неизвестности. Мрачные тени клубятся надо мной, не пускают двигаться вперед, подсмотреть в замочную скважину.

Сильные мира сего ревностно охраняют собственные секреты. Непосвященным вход строго воспрещен.

Вроде бы эти двое не обвиняют и не оскорбляют друг друга, но их разговор создает ощущение жестокого мордобоя. Настоящего, такого, где не жалеют кулаки, а борьба ведется до последней капли крови.

Когда Мортон удаляется, фон Вейганд разворачивает меня лицом к себе, пристально вглядывается в мои глаза.

— Как ты? — произносит очень тихо, читаю по губам.

Пожимаю плечами, вымученно улыбаюсь.

— Я устала.

Устала держать спину прямо, сохранять спокойствие и возвращать самоконтроль. Устала от посторонних людей вокруг, цепких взглядов и презрительных шепотков. Устала искать правду, стучаться в закрытую дверь и не находить ответов. Выносить унижения с гордо поднятой головой, изворачиваться и лгать, подозревать в предательстве и уличать в обмане. Существовать по ненормальным, нечеловеческим законам. Правилам, чуждым моим убеждениям.

— Сильвия успела многое рассказать? — спрашивает фон Вейганд, увлекая меня за собой, прочь от пар, которые вновь возобновляют танец.

— Не знаю. Наверное, не очень многое, — оживаю рядом с ним, обретаю силу духа. — Про то, что ты спишь со всеми подряд, никогда не станешь хранить верность. Про то, что вы крепко связаны и не сможете развестись. Про историю с запиской, что было специально подстроено, и Мортон не простит случившегося… ну, то, что ты ударил… и… про шпиона, который, надеюсь, остался жив.

— Надейся, моя маленькая, — смеется он.

— Ты… ты не хочешь прокомментировать подробнее?

Фон Вейганд останавливается, некоторое время медлит, будто намечает план последующих действий, а потом наклоняется и скороговоркой, точно копируя мой стиль в моменты спонтанных откровений, заявляет:

— Шпион скорее жив, чем мертв. Я не спускаю измен, он был об этом прекрасно осведомлен. Сам сделал свой выбор, сам и расплатился. Мортон действительно не простит, но мне его прощение без надобности. Сильвия считает себя умнее других, но это не так, и если ей везло раньше, то это все равно не означает, что будет везти всегда. Верность… разве я давал повод сомневаться?

— Бросил меня посреди зала, убежал к неизвестной дамочке и развлекался с ней под зажигательные ритмы вальса, а меня даже единственного па не удостоил и это после изнурительных занятий на протяжении целой недели, — выстраиваю четкий список грехов и выношу суровый вердикт: — Тянет на пожизненный срок.

— Возвратимся танцевать, или начнем делать то, чего я действительно хочу? — нагло искушает он.

Благоразумие отступает на второй план. Вот не умею долго обижаться. Отказываюсь трезво мыслить.