Лига Чистоты

Аннотация

Остросюжетный шпионский роман, написанный во времена и в духе холодной войны. Британский суперагент расследует серию убийств, которая неожиданно выводит его на международный заговор, в который оказывается втянуто верховное военное руководство ряда сопредельных стран.

I. Когда дурные люди объединяются… Ранним утром Джек Пейн, водитель грузовика, писал заявление в Беркширскую полицию: «Я ехал из Лондона по автодороге М-4, делая примерно сорок пять миль в час, и находился как раз перед поворотом на Уайт-Уолтхем, когда меня обогнала машина. Она шла на громадной скорости. Я даже не заметил, какой она была модели, за исключением того, что это был большой автомобиль с закрытым кузовом. Шел дождь, ветровое стекло моего грузовика было покрыто грязью. К тому времени, как стекло очистились, машина опередила меня примерно на четверть мили. Я видел, как ее передние фары осветили Уатт-Уолтхемскую эстакаду, а потом центральная опора эстакады (мне показалось, что машина врезалась в нее слева) тут же взорвалась и упала. Во время взрыва яркая вспышка осветила все вокруг. Затем раздался грохот. Его не мог заглушить работающий мотор грузовика. Точнее сначала раздался хлопок, как от ружейного выстрела, потом глухой стук, потом послышалось ужасное металлическое лязганье, и все. Я не видел, чтобы включались габаритные огни при торможение и не заметил, был ли еще кто-нибудь на дороге. Казалось, что машина прямо врезалась в эстакаду». Пейн подъехал поближе к месту происшествия, но оставался там ровно столько, чтобы увидеть отброшенный взрывом двигатель, пробивший багажник. Остальное выглядело как комок копировальной бумаги. В наступившей тишине звуки, казалось, зависали в воздухе, как дым после взрыва. В темноте что-то тихо постукивало, где-то капало, потом раздалось – трак! – словно где-то лопнувшая пружина прорвала натянутую кожу. Уже светало, когда бригада пожарников с помощью газосварочного аппарата смогла, наконец, увезти обломки машины и останки погибших – основную часть в кузове грузовика, остальное – в карете скорой помощи. Какое-либо опознание могло быть произведено не раннее чем через несколько часов. 1 Для Магнуса Оуэна день начался скверно. Когда в одиннадцать двадцать он подъехал на такси – с двадцатиминутным опозданием – к мрачному зданию в Хай-Холборн, у него жгло глаза, а ноги, казалось, не чувствовали тротуара. Часом раньше, в своей квартире на Альберт-Бридж-роуд он проглотил две таблетки витамина, выпил бокал рассола из банки венгерских маринованных огурцов и принял ванну с хвойным экстрактом, чтобы приготовиться к бритью – весьма сложной для него процедуре из-за длинного рваного шрама вдоль подбородка. Завершив полпинтой свежего черного кофе, он был почти готов отправиться на работу. Все шло более или менее терпимо, пока не случилось это досадное происшествие чуть дальше Стренда. Такси остановилось рядом с припаркованной спортивной машиной как раз в тот момент, когда прямо перед темным, хищным, прижатым к стеклу валлийским лицом Магнуса появилась длинноногая девица в белой мини-юбке – она неуклюже выбиралась с заднего сиденья, завлекательно вращая своими бедрами. Эта картина, представавшая в голове Магнуса с мучительной ясностью, преследовала его на всем остальном пути до редакции. Было холодное, сырое утро, но, выйдя из такси, он сразу же снял, как он сам именовал, «мой легчайший макинтош» – хрустящую черную пластиковую накидку с погончиками на плечах и дырочками для вентиляции под мышками, навевавшую воспоминания о сводниках с парижской площади Пигаль и информаторах гестапо. Это одеяние выглядело особенно несуразным рядом со зданием, где размещалась редакция «Пейпер». Его приличное пальто вместе с потрепанным «ситроеном» исчезли предыдущей ночью. Завернув оскорбляющий его достоинство «макинтош» в утренние газеты, он пошел вверх по ступенькам, заметно припадая на левую ногу. Вестибюль напоминал старомодный банк: начищенная медь решеток, строгие столбцы объявлений, швейцар, охранявший готический портик, ведущий к лифту и на антресоли. По обе стороны от швейцара были укреплены две гравированные металлические дощечки. На первой из них, настолько потускневшей, что с трудом проглядывали буквы, можно было прочитать изречение: «Могущественное оружие, печатное слово, никогда не должно быть использовано во имя злобы, страха или пристрастия. Оно служит только во имя правды». Сэр Уильям Финлейсон. Учредитель. 1896.» Другая, сияющая золотом, просто гласила: «Честность, трудолюбие, порядок. Джеймс Брум». Швейцар, которого звали Босток, отставной сержант с усами как у фельдмаршала Китченера, умудрялся придавать своим словам какую-то нелепую значительность. Стоя навытяжку, с выпученными глазами, он наблюдал, как Магнус Оуэн ковылял по мраморному полу, направляясь к нему. Никто из входящих в редакцию «Пейпер» или покидающих ее не мог скрыться от бдительного ока Бостока. Этот человек не пропускал ни одного дня шестидневной рабочей недели, исключая ежегодный двухнедельный отпуск, когда его место занимал похожий на него как брат-близнец такой же отставник. Иногда на Магнуса находило сомнение, состоит ли этот человек из плоти и крови, работают ли его внутренние органы, в частности, ходит ли он в туалет. Но Босток был настоящим; в своей, пусть ограниченной сфере деятельности, он был даже в некотором смысле могущественным. Как-то раз произошел достопамятный случай, когда блестящий, постоянно выступающий по телевизору молодой член парламента, желая поговорить с редакционным начальством, провел целых десять минут, слоняясь по вестибюлю, пока Босток обзванивал по телефону трех разных лиц, прежде чем пропустить его наверх. До сих пор осталось неясным, то ли сержант просто исполнял свои обязанности, то ли он отреагировал на то, что член парламента поверх коричневого жилета носил замшевый пиджак. Босток кивнул Магнусу, внимательно оглядев его темный галстук, камвольный костюм, начищенные до блеска черные ботинки. Магнус выдержал это испытание. Но пять ступенек, ведущих к лифту, показались ему в это утро бесконечными. Нога болела больше обычного, он задыхался, что лишний раз убедило его в том, что на свете есть нечто похуже самого тяжелого похмелья. А именно наличие только одного легкого и трех стальных шпилек в колене. Он уставился на печатное объявление на стенке лифта: «Каждый, кто громко кричит или плюет на пол, подлежит немедленному увольнению». Оно висело здесь еще с тех пор, как четыре года назад Магнус поступил в редакцию; однако в то утро угроза показалась ему необычайно неприятной, будто она относилась лично к нему. Это было как предупреждение о том, что вести себя надо более осторожно, не только на работе, но и в личной жизни. Вчера к нему на квартиру приходил тот самый человек, тощая личность в макинтоше. Он назвался сотрудником службы газа и сказал, что поступили жалобы на утечку, однако ничего не нашел ни в квартире Магнуса, ни где-либо еще. Он даже ушел до того, как Магнус окончил бритье. Но он сновал на кухне достаточно долго, чтобы заглянуть в бар, обнаружить в холодильнике водку, увидеть в открытую дверь двуспальную кровать. Лифт остановился на третьем этаже, где золотыми буквами было написано: «Редакция». Покрытый ковровой дорожкой коридор, ряд дверей с матовыми стеклами, за которыми трудились редакционные работники – безымянные личности, общавшиеся с владельцем газеты и главным редактором, сэром Джеймсом Брауном, посредством телефонов и запечатанных посланий. В конце коридора находился отдел новостей. По стенам там стояли книжные шкафы, заставленные переплетенными подшивками различных газет, обтянутые кожей, столы со старинными пишущими машинками, своим видом и шумом напоминающими кассовые аппараты. В конце комнаты находилась дверь, ведущая в кабинет редактора отдела новостей: уютную маленькую комнатенку с газовым камином, где стоял письменный стол-бюро с крышкой на роликах, два кресла и металлическая вешалка. Комната походила бы на кабинет школьного учителя, если бы не панель в стене, которая открывалась в комнату помощников редактора, каждый раз приводя их в бешенство. Эта редакционная комната была полна яркого неонового света и треска телетайпов. Редактор отдела новостей мистер Хью Риссел, был худым мрачным человеком. Он приезжал на работу точно в десять часов и каждое утро проводил полчаса у газового камина за изучением сообщений агентств, передаваемых ему через отверстие в стене, затем он поднимался этажом выше, чтобы присутствовать на редакционном совещании. Этим утром он был еще наверху, когда Магнус вошел в отдел новостей. В это самое время журналист Томас Пайк занимал одно из мест, отведенных для прессы в помещении Юго-западного окружного суда в Найтсбридже на расстоянии шести с небольшим миль от редакции «Пейпер». В то утро первым именем в списке арестованных было «Несбит». Но в десять тридцать, когда началось заседание суда, оказалось, что обвиняемый отсутствует. Часом позже судья, немного посовещавшись с главным секретарем, обратился к белокурому молодому человеку в спортивном пиджаке, стоявшему с кожаной папкой в руках у дальней стены. – Это ваш случай, сержант Склирос? На лице молодого человека отразилось внимание. – Да, ваша милость. Судья обратился к находящемуся здесь же адвокату: – Вряд ли мы сможем тратить на это время, мистер Джемсон. Поскольку ваш клиент отсутствует, лучше отложить это слушание на завтра. – Пока он говорил, из боковой двери появился полицейский в форме, подошел к светловолосому сержанту из сыскной полиции и передал ему листок бумаги. Сержант взглянул на бумагу и сделал несколько шагов вперед. В зале стояла тишина, все смотрели на него. Он заговорил ровным бесстрастным голосом, по которому ничего нельзя было определить: – Ваша милость, только что я получил информацию, что этой ночью мистер Несбит получил смертельную травму в автомобильной катастрофе близ Слоу. Томас Пайк тут же сорвался со своего места в ряду для представителей прессы и помчался мимо скучающих блюстителей порядка к двери в вестибюль, где находился общественный телефон. Лично ему имя Несбита ничего не говорило, но присутствие известного адвоката означало нечто значительное. В конце вестибюля он заметил молодого сержанта, покидающего здание через главный вход. Пайк бросился к нему, кивая головой в почтительном приветствии. – Сержант Склирос? Я Пайк, из агентства новостей «Южная звезда». Склирос остановился. Рядом с Пайком он выглядел очень аккуратным; его светлые волосы отливали серебром под стеклянным куполом крыши. – Да, мистер Пайк? – Как я понял, именно вы занимаетесь делом Несбита? На мгновение молодой человек улыбнулся, чуть растянув губы, в то время как его глаза остались холодными. Светло-серые, жесткие, они были слишком старыми для его лица и чуть прищуренными, как будто он постоянно вглядывался в даль. – Итак, вам хотелось бы узнать о покойном мистере Несбите, не правда ли? Он оглядел вестибюль, чтобы убедиться, что они одни. – Лучше вам заглянуть сюда, мистер Пайк. Улыбка еще растягивала его сухие губы, когда из-под локтя он извлек кожаную папку и открыл ее. * * * Магнус Оуэн промычал что-то своим коллегам, плюхнулся на стул и занялся своей почтой: грудой текстов заявлений для печати, письмом, напечатанным красными буквами, где его оскорбительно именовали «типичным самонадеянным маленьким тайным фашистом», и очередным посланием от адвоката его жены. Эту, последнюю бумажку он скомкал и небрежно швырнул в корзину для бумаг, затем чуть наклонился вперед, готовясь совладать с начинающейся головной болью. Прошло уже шесть месяцев с тех пор как она оставила Магнуса – маленькая шустрая дебютантка, наскочившая на него в поисках дальнейших удовольствий. Все потому, что он был умен и отличался от других: лучший выпускник исторического отделения Кембриджского университета, виновник небольшого политического скандала и автор бестселлера, ставший известным журналистом. Она нашла его восхитительным; он был ранен на военной службе, о чем говорили шрамы на теле. Он представлял для нее нечто новое, но новизна длилась недолго. Вскоре она обнаружила, что замужество связывает ее и абсолютно не соответствует стилю ее жизни. Она нашла нового избранника, преуспевающего модного фотографа. Магнусу она тоже была уже не нужна, но он не хотел и развода. Срабатывало валлийское пуританство, сформировавшееся у зажиточного класса под влиянием церкви, учение, которое внешне он отвергал, но никогда не смог бы вырвать из себя полностью. Он научился грешить, но не сострадать. Он извлек кучу газет, на прочтение которых у него не хватало сил за завтраком, и, захватив их, отправился к облицованной дубовыми панелями двери, на которой значилось «Принципал» – эвфемизм, выбранный в редакции для туалетной комнаты. Это было темное помещение, едва ли пригодное для размышлений. Единственными надписями на его стенах были записи рассеянного репортера, пытавшегося разгадать кроссворд в газете «Таймс». Магнус сел на унитаз и начал читать. Этим утром в «Пейпер» была напечатана вторая редакционная статья, озаглавленная «Позорное отречение от обязанностей», нападающая на «Би-Би-Си» за последнюю телевизионную пьесу о банковском менеджере, которого каждую ночь купала его мамочка. Магнус тяжело вздохнул и закрыл глаза; головная боль нарастала, а скверное настроение только усиливало ее. В такие моменты он сам удивлялся тому, что работает на «Пейпер». В глубине души Магнус презирал ее за благочестивую нравственность, за чопорные высокопарные поучения и интеллектуальную ортодоксальность. Правда, в прошлом она славилась оригинальностью и эксцентричностью. В стародавние времена там был один редактор-чудак, который отрастил себе необычайной длины ноготь, расщепил его и использовал в качестве пера. Но все это было давно. В конце пятидесятых годов дела «Пейпер» пришли в упадок, поползли слухи, что компании «Финлейсон Траст» угрожает самоликвидация и газета будет продана. В конце концов после серии секретных сделок «Пейпер» перешла в руки Джеймса Брума, миллионера с темным прошлым. Вскоре появился новый макет газеты, включающий страничку для женщин, высокие заработки привлекли блестящих молодых журналистов, появились и другие нововведения. Тем не менее «Пейпер» сохранила свою старую приверженность добропорядочности. Редакционные статьи продолжали выступать против падения нравов, в то время как политический отдел выжидательно восседал на своем Олимпе, упорно не желая занимать какую-либо решительную позицию из боязни прослыть необъективными. Возможно, одна из действительно странных особенностей «Пейпер» заключалось в характере ее нового владельца и главного редактора. Несмотря на все споры, касающиеся перемен, Брум, вскоре ставший сэром Джеймсом Брумом, оставался единственным персонажем всей драмы, не появившемся на сцене – он никогда не выступал публично, никогда не давал интервью. Кажется, была опубликована всего одна его фотография, где можно было увидеть сильно затемненное лицо человека средних лет, которое могло принадлежать любому бизнесмену. Справочник «Кто есть кто» уделил ему только несколько строк, а его адресом значился Финлейсон Хаус, офис «Пейпер». Он не посещал клубы, не искал развлечений. По слухам, он был выходцем из Центральной Европы, первых успехов добился в Южной Америке, вел дела в Австралии, пока наконец не достиг значительных высот в британской общественной жизни. Хотя подробности его карьеры были окутаны тайной, его влияние в кругах истэблишмента было значительным; и пусть некоторые считали его выскочкой, купившем «Пейпер» просто, как билет в палату лордов, было известно, что он пользуется доверием у ряда крупных политических деятелей обеих главных партий, а также имеет доступ в мир большого бизнеса и индустрию средств связи и информации. За четыре года работы в «Пейпер» Магнус всего лишь раз встретил Брума. Это официальное интервью, длившееся не более пяти минут, было бы совершенно обыденным, если бы не один странный случай, который сохранился в его памяти. Он поднялся на пятый этаж к главному редактору, где секретарша попросила его подождать в приемной, пока сэр Джеймс Брум не будет готов принять его. В приемной не было никого, кроме плечистого мужчины, стоявшего на стремянке и протиравшего какие-то книги. Он спросил Магнуса, что тот хочет, затем молча слез вниз и исчез за внутренней дверью. Несколько минут спустя вышел секретарь и сказал Магнусу, что сэр Джеймс ждет его. Магнус вошел в отделанную панелями комнату, освещенную единственной лампой на длинном пустом столе. Напротив сидел владелец «Пейпер» – это был тот самый человек, который только что протирал книги. Сэр Джеймс Брум задавал самые обычные вопросы, и у Магнуса не осталось о нем никакого впечатления, за исключением того, что у него отсутствовали брови: вместо них были полоски бледного пуха, которые придавали глазам незащищенное испуганное выражение. Вообще он был очень безликим, что заставило Магнуса быть осторожным. Брум принадлежал к далекому миру власти и манипуляции властью. В этом мире Магнус чувствовал себя просто песчинкой. Но хотя Магнус и презирал «Пейпер», он нуждался в ней. Это было не из-за денег или славы. А из-за чего-то более личного, такого что он смог лишь постепенно осознать после многих лет работы в редакции. Его работа в «Пейпер» стала оружием некоей личной кровной мести, вендетты. Он сидел, наклонившись вперед, глаза были все еще закрыты, лицо почти касалось коленей. Память была такой же ясной, как в первые часы, проведенные в Никозийском военном госпитале на Кипре. Он вспомнил пятна солнечного света на Медер-Майл. Нырнув под занавески из бусин над входом, они оказались в баре, который могли посещать все английские военные без ограничения после того, как медленно пройдет патруль. Их было трое мобилизованных солдат: он сам, парень по имени Брюс, который хотел вернуться в казарму, но боялся испортить веселье, и большой Джу, по прозвищу Каменная шутка, который играл на саксофоне и мог кряду одолеть восемь пинт пива. Все мирно пьют пиво, как вдруг происходит взрыв и наступает ревущая темнота. Магнус, опираясь на руки и колени, ползет по полу и слышит, словно через подушку, вопль Брюса, затем видит Джу: тот сидит напротив стойки, а у него из-под рубашки голубыми кольцами свисают кишки. Магнус вытаскивает револьвер и разряжает его в трех киприотов, сидящих за угловым столом. Так он убил всех троих, перезарядил револьвер, застрелил бармена, а потом напился до потери сознания. Оба его друга умерли, а неизвестный террорист скрылся. Магнус пять месяцев пролежал в госпитале, пока его не комиссовали. Он остался с одним легким и искалеченной ногой. Тем временем на родине поднималась шумиха среди общественности. Британское правительство уже испугалось своего провала на Кипре, а греческая пресса представляла инцидент как пример жестокости британцев по отношению к гражданскому населению Кипра. Некоторые лондонские газеты также освещали эту историю и, не называя имен, предупреждали о возрастающем усилении власти британских войск на острове; группа членов парламента, принадлежавших к левому крылу, оказывала давление на следственную комиссию и в конце концов один депутат, используя свои парламентские полномочия, передал дело младшего лейтенанта Магнуса Оуэна в суд. Основная драма развертывалась в то время, когда Магнус был особенно слаб. Заключение следственной комиссии, хотя и было весьма двусмысленным, все же сняло с него наиболее серьезные обвинения. Он помнил слова: «действовал в целях самообороны, в трудной и запутанной ситуации». Хотя со стороны военного суда не было никаких серьезных вопросов, позорное пятно осталось. Рассуждения о жестокостях в Кении, Алжире и на Кипре стали отныне обычной темой для либеральной прессы, а имя Магнуса Оуэна в связи с этим одним из часто упоминающихся. К тому времени он покинул госпиталь, чтобы продолжать обучение в Великобритании. Однако утонченное времяпрепровождение в Кембридже совершенно выбило его из колеи; к концу года у него был полный упадок сил. Второй год прошел более спокойно. Он как одержимый работал над книгой, основанной на кипрском материале. Так как основной его мишенью были ни национально-освободительное движение киприотов, ни британское правительство, а сентиментальное невежество либеральных интеллектуалов Британии, отзывы о книге были весьма разноречивыми. Те же самые газеты, которые ранее поносили никому неизвестного младшего лейтенанта Оуэна, теперь с удовольствием снова ковыряли старые раны. Обозреватели отмечали присущую автору индивидуальность и, признавая у него наличие таланта видеть все в саркастическом свете, представляли его как еще неокрепшего молодого зверя, вышедшего из нежной поросли правого крыла. Поскольку Магнус был все же молод и впечатлителен, приписываемая ему роль глубоко уязвила его. Чувство вины и обиды переросло в ненависть к нападавшим, и к тому времени, как он поступил на работу в редакцию «Пейпер», позиции его были непреклонны. Он знал своих врагов и жаждал мести. Работа в «Пейпер» давала ему шанс. Когда он вернулся в отдел новостей, Хью Риссел в ожидании Магнуса стоял в дверях своей комнатушки, помахивая трубкой. Уже внутри комнаты он протянул Магнусу отрывок телекса и, продолжая держать трубку в зубах, неразборчиво произнес: – Ивор Несбит мертв. Пришло только что. Магнус взял телекс и прочитал: «передано по телеграфу в 11 40 ивор несбит импрессарио театра вест-энд 57 лет мертв умер сегодня ранним утром (пятница) неизвестная машина потерпела аварию на автодороге м-4 за несколько часов до того как он должен был явиться в юго-западный окружной суд слушание дела по обвинению в связи со вчерашним вечерним инцидентом приостановлено, здесь в суде разыгралась драма когда мистер несбит не появился после того как был вызван дважды развитие драмы прекратилось сержант сыскной полиции питер склирос…» Магнус поднял глаза. Риссел внимательно посмотрел на него, потом спросил: – Итак, что вы думаете по этому поводу? Нападение или авария? Риссел глубоко затянулся. Уголки его рта опустились в усмешке. – Кажется, их было двое, не так ли? Магнус вновь взглянул на телекс. Подробности несчастного случая не сообщались. – Прошлой ночью шел дождь, машину могло занести, – сказал он нахмурившись. – Но как там обстоят дела с обвинением? Не изменится ход следствия после этого события? Риссел вынул изо рта трубку и стал изучать свои ботинки. – Только между нами, строго конфидециально. Сексуальные преступления, 1956, параграф 37, незаконное принуждение одного лица другим к совершению непристойных действий. Он указал трубкой на листок в руке Магнуса. – А в этом, похоже, его обвиняет полицейский. Этот парень Склирос. Магнус кивнул. Вне сомнений, переодетый сыщик. Старая история: ловкие молодые сыщики околачиваются близ клубов и кабаков в ожидании выхода престарелых покорительниц сердец. Риссел наклонил голову, наблюдая за Магнусом сквозь опущенные ресницы. – Он был довольно общительным парнем, не так ли? Сознавал свое положение? Магнус пожал плечами. – Я не знал его настолько хорошо, – пробурчал он. – Сегодня он мог быть вполне счастлив в Глиндерберне или Гудвуде, а завтра – на каком-нибудь митинге протеста на Трафальгарской площади. Но это не значит, что он покончил с собой. Каждый может попасть в автокатастрофу. Риссел выпусти через ноздри дым. – Это дело полиции и следователя. А вы напишите некролог. – Он наклонился и коснулся руки Магнуса. – Но не пишите слишком мягко. И помните, что нельзя клеветать на мертвых. К четырем часам Магнус написал шесть сотен слов о жизни и временах Ивора Несбита: покровителя современных прогрессивных искусств, основателя Театра Дьявола, известного устроителя развлекательных вечеров, друга знати и поп-мира – имя, не сходившее со столбцов светской хроники. Магнус складывал первый экземпляр и три копии, когда на столе зазвонил телефон. Мужской голос произнес: – Мистер Оуэн? Альберт Менсонс? Говорят из службы газа, северная Темза. Как я полагаю, вы наводили справки об утечке газа в вашем блоке? Прошу прощения, но об этом у нас не имеется каких-либо данных. – Но вчера ко мне заходил мужчина. Он сказал, что он из вашей службы. – Вы уверены? – Разумеется, уверен. Он пришел примерно в половине десятого утра. – Магнус пытался осознать услышанное и почувствовал первые приступы беспокойства. Человек на другом конце провода сказал: – Я ничего не понимаю, мистер Оуэн. Если бы мы кого-либо посылали, то здесь это было бы отмечено. Если вы хотите, я могу снова проверить, но думаю, произошла ошибка. – Благодарю, – сказал Магнус. – Это не имеет значения. – И повесил трубку. Итак, они засылают людей, чтобы шпионить за ним. Но какого черта они надеются найти? Какую-нибудь девчушку у него в кровати в половине десятого утра? Немытые стаканы из-под виски, порнографию на книжных полках? Этого недостаточно, чтобы скомпрометировать человека, однако было ясно: за него взялись всерьез. Они хотели его запугать, и, в силу некоторых сложных причин, он хотел быть запуганным. Он полез в карман пиджака и извлек приглашение, напечатанное на бумаге с золотым обрезом. Оно пришло на адрес «Пейпер» пять дней назад. Приглашали на тот же вечер в восемь тридцать «Вечер бокса для джентльменов. Ужин, черный галстук». В нижнем левом углу слова: «ответьте, пожалуйста. Десять гиней: Казначей Риджент-парк спортклуба» – были зачеркнуты, и четким почерком под ними было написано: «Будь моим гостем – обязательно постарайся прийти. Джон.» Магнус, хмурясь, еще раз взглянул на приглашение. Он не любил благотворительности, даже если ее оплачивал кто-то другой. Но он знал, что идти надо. Если его предчувствия правильны, и кто-то заинтересовался им настолько, что для проверки его частной жизни решился послать к нему на квартиру человека, то он, в таком, случае, кровно заинтересован в том, чтобы узнать, что же им от него надо. Это вновь заставило его подумать о человеке, который пригласил его на сегодняшний вечер. Это был Джон Остин Кейн, выпускник Оксфорда, душа общества, один из известных британских альпинистов. В тридцатых годах он был страстным идеалистом, лояльно относившемся и к крайне правым и к коммунистам; позже, в годы войны, он сделал карьеру, завершившуюся чином полковника военной разведки в оккупированной нацистами Польше. Когда война закончилась, он ушел в отставку и поселился в графстве Кент, занявшись птицеводческой фермой. Там он предпринял нравственный крестовый поход, выразившийся в написании таких памфлетов как «Человек часа», «Британия на краю пропасти», «Содом и завтра». Горячий фанатик, непостоянный и страстный, он вряд ли имел много общего с беспутным журналистом типа Магнуса Оуэна. Но их связывали узы, которые Магнус не считал возможным порвать. Это началось более семи лет назад, когда он лежал в лондонском госпитале, оправляясь от ран, а на заседаниях следственной комиссии решался его вопрос. Его собственные показания были даны им под присягой в постели, и только частично подтверждались его командиром. Но среди всех голосов только один неизвестный ему и никем не приглашенный свидетель добровольно и решительно выступил в его защиту и оправдание. Этим свидетелем был полковник Джон Остин Кейн. С тех пор Магнус чувствовал себя перед ним в долгу. Он даже начал попадать под его влияние. В первый год пребывания Магнуса в Кембридже Кейн регулярно посещал его, представляя себя чем-то вроде неофициального опекуна; и хотя Магнус любил его и чувствовал даже какую-то духовную близость к нему, он находил опеку этого человека чуть-чуть чрезмерно ревностной. Ему также не нравилось то, что втайне он чувствовал себя обязанным Кейну. Но у Кейна хватало такта, чтобы понять это, и в итоге на следующий год их встречи стали реже, а затем прекратились совсем. В течение следующих пяти лет Магнус ничего не слышал о Джоне Кейне. Но теперь, с месяц назад, безо всяких предупреждений, от Кейна стали поступать приглашения. Первой была написанная от руки открытка, адресованная в «Пейпер» и приглашающая его на коктейль в Честер-Роу на следующий день. Заинтригованный, Магнус пошел; но вечер был довольно неприятный: лишь шерри и бисквиты, и никого из знакомых. Кейн был очень приветлив, но слишком занят, чтобы обменяться чем-либо кроме обычных приветствий, и Магнус обнаружил, что он зажат в угол оживленной дамой в громадных очках, которая заставила его выслушивать свои взгляды на необходимость запрета военных игрушек и безнравственных телепрограмм. Поскольку он не имел возможности напиться, то сбежал до окончания вечера, даже не поблагодарив Кейна. Спустя несколько недель его телефон в редакции вновь зазвонил, и Кейн пригласил его на ленч на Шарлот-стрит. Там был великолепный стол, и хотя вино не лилось рекой (сам Кейн вообще не пил), похвалы в адрес Магнуса лились щедро. Казалось, Кейн прочитал все, что его друг написал, и все остальные нашли, что их взгляды вполне совпадают со взглядами автора. Может быть даже слишком совпадают. К концу второй встречи Магнусу пришла в голову мысль, что внимание хозяина не вполне бескорыстно. Еще давным-давно, в Кембридже, он подозревал, что Кейн, может быть, не давая себе в том отчета, отождествляет его с самим собой в молодом возрасте. Оба были выпускниками университета, оба служили в армии и смотрели в лицо смерти. У Кейна в детстве был полиомиелит, и он хромал. Он часто рассказывал Магнусу, как в школе его до умопомрачения дразнили из-за его хромоты, но он не сломался, занялся спортом, плаванием, альпинизмом, и в итоге стал одним из виднейших покорителей вершин. Дружба с ним Магнуса смущала, но никогда не обременяла. На этот раз у него, правда, возникло неприятное ощущение, будто он каким-то образом втянут в нечто, имеющее тайный, скрытый для него смысл. Он вновь посмотрел на помпезное приглашение и пришел к выводу, что хотел бы узнать побольше об организованном полковником Кейном вечере любительского бокса. 2 На улице перед отелем под дождем бегали щвейцары с зонтиками; в гардеробе снималась верхняя одежда, отряхивались вечерние костюмы. За массивными вращающимися дверями стояли двое молодых людей в темных шерстяных костюмах и собирали раззолоченные приглашения, предлагая каждому гостю подняться по лестнице наверх, в зал приемов. Магнус заметил, что его карточку проверили быстро, хотя и не без интереса: молодых людей явно поразил личный автограф Кейна в нижнем углу. Он поднялся наверх, но никого не узнал, знакомых лиц не было. Присутствовали только мужчины, и все, по крайней мере, лет на десять старше его. Профессионалы, безукоризненно выглядевшие в своих двубортных темно-синих костюмах, с чистым цветом лица, подтянутыми фигурами – здесь не найдешь и намека на повышенное кровяное давление или отвисший живот. И еще они отличались тем, что вообще не имели запаха – ни табачного, ни лосьона после бритья; напротив, над ними, казалось, висела и окружала их какая-то стерильная чистота, будто они не были сотворены из плоти и крови. Магнус проверил самого себя – нет, он позволил слишком разыграться своему воображению: ни в ком из них не было ничего необычного или зловещего. Просто группа людей среднего возраста и среднего положения собралась на вечеринку, чтобы собрать в благотворительных целях деньги на нужды спорта. Однако он чувствовал себя неспокойно. У себя дома, одеваясь, он взбодрил себя парой бокалов крепкой водки, и сейчас чувствовал себя легко и свободно, пребывая в лихорадочном возбуждении, которое нельзя было отнести только на счет алкоголя. Он прошел в длинную комнату, где на столах стояли легкие напитки и бутылочное пиво. Он мог бы выпить еще водки, но никак не светлого пива, которое он едва не расплескал. Он поставил стакан и огляделся, заметив, что никто не курит. Один мужчина держал в зубах трубку, но она не была зажжена. Вот тебе и веселый вечерок, подумал он и почувствовал, как кто-то дотронулся до его рукава. – Мистер Оуэн? Магнус Оуэн? Замечательно! – Это был маленький круглый человечек, розовый и ясноглазый. – Я Мервин Пум, нас не представили в этой толчее! Полковник Кейн и все остальные уже здесь. Их было трое, они стояли у стены как раз напротив других гостей. Когда Магнус подошел, один из них прервал на середине начатую фразу: – О, это вы, Магнус! Рад, что вы смогли приехать! Магнус пожимал руки, чувствуя совершенно неуместный приступ страха. Джон Кейн тепло улыбался – высокий смуглый человек с густыми бровями и волосами, в которых едва заметно пробивалась седина. Он обернулся и представил своих спутников. Тот, что стоял слева, был общественным деятелем, Магнус видел его фотографии в газетах – сэр Лайонел Хилдер, летчик-ас во время первой мировой войны, а ныне глава многих машиностроительных компаний, мультимиллионер. Это был крупный мешковатый человек лет семидесяти, со шрамом в уголке рта, придававшим его лицу выражение постоянной усмешки. Рядом с ним стоял холодно пожавший Магнусу руку мистер Генри Дип – седой человек с прозрачными глазами. – А вот и мистер Пум, вы уже встречались, – сказал Кейн, представляя третьего господина. Улыбаясь, Кейн посмотрел на стакан в руке Магнуса. – Я вижу, вы собираетесь что-нибудь выпить? – Магнус почувствовал, что покраснел, и знал, что Кейн заметил это. Улыбка Кейна стала чуть озорной. – А как остальные? – Благодарю, мне достаточно, – Магнус, злясь на себя, пытался улыбнуться в ответ. Какого черта он дал себя в это втянуть? Никто из них троих не пьет, и вдруг у него появилось ощущение, что все представление было устроено в качестве проверки. Как посылка вчера того человека, который по-видимому имел задание проверить его квартиру. Хотя было смешно даже подумать, что Кейн, с его положением, мог иметь какое-то отношение к этому инциденту. Магнус вновь отогнал дурные мысли; он потягивал пиво и с признательностью принял несколько грубоватых комплиментов сэра Лайонела Хилдера по поводу своей работы в «Пейпер». Тем временем Кейн посмотрел на часы. – Итак, джентльмены, пора идти ужинать. – Он пошел впереди, а сэр Лайонел Хилдер – на шаг позади, будто заместитель своего командира. Толпа мгновенно подалась назад, с кивками и улыбками принимая приветствия проходившего Кейна, и двинулась в зал приемов. Столик Кейна, накрытый на пять персон, находился в углу. Не было ни меню, ни бокалов для вина, стоял только кувшин с ледяной водой, которую официант разливал по высоким стаканам, пока гости садились. Магнус решил, что остается только скрипеть зубами и постараться выдержать это. С самого начала беседу вели в основном Пум и Хилдер. Мервин Пум был школьным учителем. Его имя, насколько помнил Магнус, каким-то образом было связано с каким-то весьма неприятным инцидентом, имевшим место несколько лет назад. Во время первого блюда Пум излагал свои взгляды на современное образование. Закрытые школы для мальчиков были пристанищем гомосексуализма, но так называемая прогрессивная система была еще хуже: губная помада и поп-музыка с возраста половой зрелости порождают расу слабоумных. Затем сэр Лайонел Хилдер коснулся обширной темы морального падения нации: длинноволосые продувные интеллектуалы проникали во все слои общества. Магнус молча жевал, с унынием отмечая, что в основном их взгляды были скучным пересказом его собственных сочинений в «Пейпер» – катехизис избитых фраз, которые можно было услышать на любом городском собрании или в деловом клубе. Он никак не мог избавиться от ощущения, что все это только внешняя сторона происходившей встречи. Его смущало что-то бесконечно фальшивое в четырех сидящих рядом с ним мужчинах; казалось, каждый из них надел на себя маску скучной анонимности. Генри Дип, как обнаружил Магнус, имел какое-то отношение к министерству внутренних дел. Во время ужина этот человек практически ничего не сказал, и несколько раз Магнус ловил наблюдающий взгляд его бесцветных глаз. Какое-то непонятное, странное сборище, подумал Магнус. Кейн, который также больше молчал, безусловно являлся доминирующей личностью; во время ужина у Магнуса появилось ощущение, что весь разговор был тщательно подготовлен, словно дискуссия, организованная по телевидению, с Кейном в качестве режиссера. Хотя он и сомневался, лично ему отводилась только одна роль. И он должен был ждать своей очереди, а когда она подошла, сделал все от него зависящее. Были поданы бараньи котлеты, и разговор перешел от мошенников-психиатров к безнравственным писателям и к правильному, по мнению сэра Лайонела Хилдера, подходу в Советском Союзе к виновным интеллектуалам: заключение либо в тюрьму, либо в сумасшедший дом. Неожиданно Кейн наклонился и коснулся руки Магнуса. – Магнус, мы все читали вашу работу. Совершенно ясно, что вы человек чрезвычайно строгих, даже предубежденных взглядов. Нет, не беспокойтесь! Я не критикую. У нас у всех свои предубеждения: было бы лицемерием отрицать это. Магнус отхлебнул ледяной воды. – Да, сказал он осторожно, – у меня есть предубеждения. – Его слова упали в тяжелую тишину. – Я был предубежден против этой новой самовлюбленной элиты поп-идолов, и парикмахеров, и манекенщиц, и бесстыжих молодых артистов. Был момент, когда ему показалось, что он перестарался; но остальным, казалось, это очень понравилось – они ловили каждое его слово. Кейн одобрительно похлопывал его по руке, пока он излагал свои мысли по поводу падения британской драмы. Он как раз высказывал надежду на то, что наконец-то будет предпринята попытка пресечения таких течений в искусстве, как Театр Дьявола, когда сэр Лайонел Хилдер перебил его глухим постукиванием костяшек пальцев по столу. – С ним покончено. Мы с ним разделались. Справедливость восторжествовала, больше не будет его мерзких пьес, изображающих грязные непристойные ночи!.. Кейн поднял голову: – Давайте сначала выслушаем, что хочет сказать Магнус, Лайонел. Лающий смех Хилдера перекрыл шум в комнате: – Нам больше не придется терпеть подобное! Этот шарлатан Ивор Несбит пытался подняться на верхние ступени общества со своими деньгами и манерностью. Ничего, теперь он получил по заслугам. Кейн спокойно сказал: – Мы не должны говорить слишком плохо о мертвых, Лайонел. У меня нет оснований нападать ни на мистера Ивора Несбита, ни на других, ему подобных. Не забывайте, у него осталась жена. И это ужасный конец для человека, несмотря на его грехи. Вокруг носа сэра Лайонелла словно маленькие червячки проступили сосуды. – Этот человек пил. Ужасно пил, к тому же был гомосексуалистом. Не зря вынюхивали его около подозрительного клуба… – Лайонел, прошу вас! – Лицо Кейна потемнело от ярости. – Я сказал, нельзя плохо говорить о покойном. Я нахожу это наихудшим из человеческих пороков. Магнус напряженно слушал. Он помнил, что нигде не упоминались обстоятельства задержания, – даже не принимая во внимание азартный клуб – ни в одной из вечерних газет, ни в одном из телеграфном сообщений. В этом он был уверен. Лицо его горело, сердце колотилось, пока официанты разносили сыр и кофе. Кейн сумел смягчить разговор, но в конце ужина он утратил интерес к Магнусу и казался погруженным в свои мысли. Наконец, он отпил свой кофе и встал, призывая к тишине. – Джентльмены, теперь я предлагаю отправиться на основной аттракцион нашего вечера. – Голос его звучал ровно, но рука, оставшаяся на столе с чашкой кофе, нервно двигалась. – От имени администрации отеля я прошу вас оставаться спокойными и не шуметь во время раундов, приберегать ваши аплодисменты к концу каждого поединка. Кейн провел их в темную комнату, где с высокого потолка свисали люстры. Единственная лампа освещала огороженный канатами ринг, устроенный на помосте между двумя рядами стульев. Гости занимали места будто по предварительной договоренности. Кейн и его друзья сидели в первом ряду, прямо под канатами; Кейн – в центре, Магнус – слева от него, вслед за мистером Генри Дипом. Казалось, все происходило согласно протоколу, когда государственные служащие уступали место рядом с Кейном почетным гостям. Человек в спортивной одежде с микрофоном в руке подлез под канат. – Джентльмены, приветствую вас на вечере любительского бокса, в котором примут участие шесть подающих большие надежды юношей. В легком весе первый поединок состоится между Доном Мочемом из Финлея, – на ринг вынырнул смуглый подвижный молодой человек в розовых трусах, – и Тэдом Ситоном из Камбервела. Мускулистый юноша с рыжеватыми волосами, собранными в «хвост», пролез на ринг, поклонился в темноту и сел. – Начинается первый раунд. Двое молодых людей покинули свои углы и в наступившей тишине стали слышны глухие удары перчаток. К концу первого раунда на губе у Мочема появилась капли крови и один глаз начал заплывать. Магнус взглянул на Пума, прямо сидящего на стуле: его рот приоткрывался по мере того, как тяжелое дыхание и сопение бойцов становились громче. Они напоминали вздохи двух запыхавшихся любовников и звучали довольно неприлично в тишине зала. Еще до конца второго раунда проигравшему Мочему помогли дойти до его угла; Тэд Ситон был объявлен победителем. И Кейн, и Хидлер горячо аплодировали, Магнус был вынужден к ним присоединиться. Следующий бой должен был состояться между звероподобным детиной по имени Джуд и высоким бледным юношей, больше похожим на студента-богослова. Юноша вышел на ринг, его лицо под ежиком светлых волос было печально. Наружности прилежного студента противоречила только зеленая змея, обвившаяся вокруг левого бицепса в смертельной схватке со львом, чуть ниже шла татуированная надпись «Добродетель побеждает». У Магнуса было достаточно времени, чтобы прочитать ее, пока молодой человек, представленный как Том Мередит из Кардиффа медленно прошел по рингу, посмотрел вниз под канаты и неторопливо поклонился Кейну. Джуд вышел из своего угла, протянув волосатые ручищи к Мередиту, который удерживал его на расстоянии в уверенной спокойной обороне. Бой длился три раунда, и Мередит победил по очкам. Магнус в замешательстве заерзал. Он вновь удивился, какого черта он тут делает, когда Кейн повернулся к нему и сказал: – Этот парень, Том Мередит – валлиец, отличный боец. Магнус молча кивнул. – Вы его знаете? Долю секунды Кейн колебался. – Я встречал его. Тон ответа был приветлив, но что-то в нем давало понять, что вопрос сочтен неуместным: вроде это было бы то же самое, что спрашивать у офицера, как хорошо он знает кого-нибудь из своих подчиненных. Магнус больше ничего не сказал, отметив про себя сдержанный зевок с левой стороны, где вежливо мирился со скукой мистер Генри Дип. На ринге вновь появился рефери, объявивший последний бой вечера. Магнус взглянул на Кейна, но тот, сидевший к нему в профиль, остался неподвижен. В свой угол прошел юный шотландец с кудрявыми черными волосами, а под канатами пролезал стройный светловолосый человек, когда рефери выкрикнул: – Питер Склирос из Филхэма! Схватка началась так быстро, что у Магнуса едва хватило времени, чтобы осознать подобное совпадение. Склирос дрался со спокойным и беспощадным мастерством, которое уловил даже неопытный глаз Магнуса. Боксер двигался легко, как танцор, и дрался с широко открытыми глазами. У его противника не было шансов. Склирос подпрыгивал вокруг него, нанося удары, которые казались беззвучными. Именно его, подумал Магнус, можно назвать настоящим бойцом. Шотландец, шатаясь, привалился к канатам. Он провисел так секунд пять, пока к нему не приблизился Склирос и, глядя серыми глазами в лицо противника, стал наносить ему удары по голове и по телу, работая кулаками, как поршнями. Судья остановил бой и развел их. Голова шотландца упала на грудь, и он соскользнул на пол, смешно сверкнув ягодицами в ярко-голубых трусах, затем перевернулся и остался лежать. Рефери начал счет. Магнус мельком взглянул на шотландца, когда его выносили секунданты – тяжело дышавшего, окровавленного, с закрытыми глазами, слизью, истекавшей из носа. Магнус почувствовал минутное головокружение. Все встали со своих мест, и Хилдер громко сказал: – Что случилось с этим парнем? До сих пор он не проиграл ни одного боя! – А другой? – рассеянно спросил Магнус. – Как его зовут? Кейн и Хилдер стояли к нему спиной, и ему ответил Генри Дип: – Склирос. Я думаю, он держался молодцом. – Вы о нем что-нибудь знаете? – как бы случайно спросил Магнус, когда они двигались к выходу. Дип покачал головой. – Боюсь, я не настолько хорошо разбираюсь в боксе, мистер Оуэн. Конечно нет, подумал Магнус, – за исключением того, что ты помнишь его имя. – Склирос, – громко сказал он. – Необычная фамилия. – Да, довольно необычная. – Генри Дип остановился перед дверью. – Извините, мистер Оуэн. – Он слабо улыбнулся и проскользнул к лестнице. Магнус остался стоять у двери. Вечер ошеломил его, но если уж он зашел так далеко, дело надо доводить до конца. В этот момент Кейн отходил от коротенького толстого лысого человека, чей пиджак выглядел как с чужого плеча. В человеке не было ничего примечательного, за исключением того, что Кейн обращаясь к нему, быстро говорил на каком-то иностранном языке. Они энергично пожали друг другу руки, маленький человек слегка поклонился и направился к лестнице. Любопытство Магнуса возросло. Несомненно, это не был ни один из основных европейских языков. Чешский? Может быть, финский? Он стоял позади Кейна, раздумывая, куда идти дальше, когда тот вдруг закричал: – О, приветствуем героев-победителей! Магнус обернулся и увидел двух молодых людей, спускающихся с лестничной площадки: их волосы были еще влажными после душа. Один был Том Мередит из Кардиффа, другой – Питер Склирос из Филхэма. Кейн приветствовал их с распростертыми объятиями. – Ради Бога, что случилось, Питер? Этот шотландец упал словно кегля. Смотри, в конце концов, обязательно найдется кто-нибудь, кто пустит тебе из носа кровь! Склирос усмехнулся, собрав в ямочки мелкие правильные черты лица. – Такого еще не нашлось. Кстати, Тэд Ситон просит вас извинить его. Ему нужно вернуться на работу. – Да, разумеется. Передайте ему мои поздравления. – Кейн повернулся к Мередиту. – Я думаю, вы показали прекрасный бой, Том. Только сожалею, что у вас не было более достойного противника. – А, этот кровожадный коротышка пытался уложить меня своей головой, да, да! – Он говорил с резким южноваллийским акцентом, который совершенно не соответствовал его строгим чертам. Склирос ухмыльнулся: – Том знает, что с такими делать, не так ли, Том? Мередит хитро ответил: – Черт возьми, конечно! Слушая разговор, Магнус продвинулся вперед и теперь стоял рядом со Склиросом. – Простите, сержант сыскной полиции Склирос? Аккуратное молодое лицо обернулось, оказавшись всего в нескольких дюймах от его собственного. – В чем дело? – Я думаю, случайное ли это совпадение. Я сотрудник «Пейпер». – Да? – У Склироса были светло-серые глаза. Магнус сказал: – Я только что закончил писать некролог Ивору Несбиту. Ваше имя упоминалось в одном из первичных материалов. Сообщалось, что вы были в суде этим утром. – Совершенно верно. И что из этого? Магнус хмуро посмотрел на него. – Извините. Я не должен был об этом говорить. – Почему нет? – Ну, – Магнус обнаружил, что избегает взгляда Склироса, – этот случай такого рода, что вряд ли бы вам захотелось, чтобы ваше имя упоминалось в связи с ним, не так ли? – Вы так думаете? – Серые глаза ничего не выражали; затем Склирос вдруг рассмеялся, дружески, доверительно. – Вы имеете в виду, что это был старый педик? – Он покачал головой. – Я не столь чувствителен, во всяком случае, к вещам такого рода. – Что же произошло? – Прошлой ночью с этим старым дятлом? – Склирос усмехнулся. – Обычный случай. Я позволил ему поболтать с собой, а когда он начал меня уговаривать, я арестовал его. – Это произошло на улице? Усмешка стала шире. – Совершенно верно. – Не в клубе? Склирос стоял рядом, его руки были опущены вдоль тела в каком-то странном угрожающем положении. Он очень тихо спросил: – Что-нибудь говорили о клубе? Магнус пожал плечами. – Я просто поинтересовался. Потому что Несбит был «своим парнем» в ночных заведениях. – Разве? Вы знали его? – Не очень хорошо. Несколько раз я брал у него интервью. – Понимаю. Голос его принял бесстрастную четкость, которую он видимо выработал для использования в суде, полиции, тюрьме, а может быть и дома. – Рад был встретить вас, мистер?.. – Оуэн. Кстати, когда состоится дознание? – Полагаю, в начале следующей недели. Разве «Пейпер» не информирует вас о подобных вещах? – Все в свое время, – ровно сказал Магнус. – Я просто поинтересовался, существуют ли какие-либо осложнения, которые могут задержать его. – Почему они должны существовать? – Это я задаю вопросы, сержант? Серые глаза невозмутимо встретили его взгляд. – Не упоминайте мое звание, мистер Оуэн. Сейчас я не при исполнении служебных обязанностей. – Я думал, полицейский всегда находится при исполнении служебных обязанностей. Склирос вздохнул. – Ну, как вам нравится, мистер Оуэн. Рад был вас встретить. – Он повернулся к Кейну. – Думаю, мне пора, Джон. Спокойной ночи и спасибо за все. Магнус посмотрел вслед полицейскому, сопровождаемому долговязой фигурой Мередита. Сэр Лайонел Хилдер повернулся к Кейну и проворчал: – Я отправляюсь в бильярдную, Джон. Если хотите, мой шофер отвезет вас домой. – Он взглянул на Магнуса. – Что ж, молодой человек, рад, что вы были с нами. – Он холодно улыбнулся и твердо пожал руку Магнусу. Внезапно тревожная мысль пронзила Магнуса: ведь это легендарный знак масонов – прикосновение ладони, молчаливое приветствие тайного общества. В это время Кейн взял его под руку. – Вы хотите остаться, Магнус, или предпочтете легкую беседу перед тем, как лечь спать? Вы без машины? Хорошо. – Он уже вел его к лестнице. – Мне как раз на Пикадилли. Это ведь в вашу сторону? Магнус кивнул, но ничего не сказал. Итак, Кейн знал, что он живет в Баттерси, хотя поддерживал с ним связь только через «Пейпер». В дирекции был адрес Магнуса, но он понадобился Кейну не потому, что тот захотел иметь с Магнусом более близкие отношения? Или, может быть, он понадобился для того, чтобы прислать маленького человечка для проверки утечки газа? В конце лестницы все еще стояли, как часовые, молодые люди в темных костюмах. Когда Кейн проходил мимо, каждый из них поднял руку в не совсем понятном приветствии. На улице стоял старомодный черный «роллс-ройс». Дверь придерживал шофер в кепке с козырьком и серой форме с длинным рядом пуговиц, как у казаков. Стеклянная перегородка отделяла место водителя от салона. Некоторое время они ехали в тишине, откинувшись на мягкие сиденья; уличного шума не было слышно, как и в конце ужина. Кейн казался погруженным в свои мысли, и некоторое время Магнус не прерывал его покой; но вскоре молчание начало беспокоить его. Ему ужасно захотелось выпить; ему также чрезвычайно хотелось получить ответы на целый ряд вопросов, но он знал, что преждевременное любопытство может все испортить. – Я очень доволен проведенным вечером, Джон. Этот последний бой – нечто грандиозное. – Он старался говорить как можно веселее. – Как звали того парня – Склирос? – А, Склирос! Он действительно сильный противник. – Ведь он из сыскной полиции, не так ли? – Он внимательно следил за реакцией Кейна; но тот отвернулся к окну, и Магнус мог видеть только часть его подбородка в мелькании огней встречного транспорта. Кейн даже не кивнул. Магнус немного подождал и затем продолжил: – Это, наверное, совпадение, но сегодня днем я занимался одним делом, и его имя там упоминалось. – Вот как? – Кейн не шевелился, голос его звучал спокойно и безразлично. – Каким образом? – Он связан с сегодняшним случаем в Юго-Западном окружном суде. Этот Ивор Несбит, что был убит прошлой ночью. Кейн медленно повернулся и какое-то время сидел, поглаживая подбородок; затем невнятно проговорил: – Да, грязное дело. Даже его конец должен быть запутанным и сенсационным. Теперь они стояли в транспортной пробке на Шафтсбери-Авеню, заполненной праздной толпой и довольно подозрительными личностям, появлявшимися со стороны Сохо. Кейн взглянул в окно, а затем тяжело вздохнул. – Только посмотрите. Знаменитый Вест-Энд Лондона, центр того, что когда-то было одним из красивейших городов мира! Машина немного продвинулась вперед в транспортном потоке, и мимо окна Кейна, заглядывая внутрь и хихикая, прошла компания молодежи – парни с длинными волосами, разбросанными по плечам, девушки в юбчонках, обнажавших бедра, с бусами на голых шеях. Одна из девушек остановилась напротив «роллса», провела пальцем по решетке радиатора и с усмешкой облизала его. Магнус заметил, что она была чрезвычайно хорошенькой; но у Кейна ее жест вызвал более бурные эмоции. – О, Боже мой! – воскликнул он. – Как мы это терпим? Раньше они меня только раздражали, но теперь они пугают. Если это будущее нации, то мы погибнем так же, как и Рим! Магнус не мог придумать этой вспышке гнева подходящего объяснения. Кейн погрузился в мрачное молчание. Несколькими минутами позже они выехали к Пиккадили, на Олбани. Водитель открыл дверь и стоял, внимательно глядя, как Кейн идет мимо домика привратника вдоль каменного прохода. Апартаменты Кейна помещались на последнем этаже. Один угол комнаты занимал огромный рояль «Стейнвей»; там были старинные кресла, по всем стенам высились книжные полки; масляная картина изображала всадника под лучами полуденного солнца. Мрачное жилище холостяка, освещенное двумя лампами над щитом, под которым висела окантованная фотография известного альпиниста, впервые покорившего пик Маттерхорн в Альпах. Кейн потер руки и улыбнулся. – Как насчет стаканчика на ночь? Немного шотландского виски? Магнус колебался. – А это удобно? Кейн заговорщически подмигнул: – Вполне. Мы сейчас одни. Показываться нет необходимости. Садитесь, расслабьтесь. – Он направился к буфету в углу. – Содовая или чистый виски? – Содовую, пожалуйста. Магнус сидел и смотрел на фотографию, пока Кейн не принес непочатую бутылку, сифон и один бокал. – А вы не будете? – спросил Магнус. – Нет. А вы наливайте. Кейн сел в кресло напротив и молчал, пока Магнус открывал бутылку, наливал виски в бокал, разбавив его большим количеством содовой. Когда он поднял глаза, Кейн смотрел на него с улыбкой на смуглом лице. – Пейте, Бога ради, дружище! – засмеялся он. – Не стоит притворяться, что вы не любите выпить: я вас достаточно хорошо знаю. Кстати, вы выглядите так, будто вам хватит одного бокала. Магнус плеснул себе еще немного виски, уже без содовой. – Вы устали, – сказал Кейн. – Вы сыты всем этим по горло, мой мальчик. Магнус сделал хороший глоток, стараясь преодолеть смущение. – А я здесь, чтобы помочь вам, – продолжил Кейн. – Мы все. – Все? – Мои друзья, Магнус. Я пригласил вас этим вечером, потому что хотел, чтобы вы встретились, чтобы они послушали вас. – Я не так много говорил. – О, вы говорили великолепно. На всех произвели впечатление. Я горжусь вами, Магнус. Но сейчас мне бы хотелось узнать, что вы думаете о нас? Магнус сделал еще глоток и откинулся в кресле. – Хорошо, Джон, давайте поговорим. Что я об этом думаю? Собрание престарелых анонимных алкоголиков? Отколовшаяся ветвь союза морального возрождения? Новоявленная масонская ложа, поддерживающая связи с бойскаутами? Вы сами мне расскажите. Кейн минуту посмотрел на него, хлопнул по подлокотникам и рассмеялся. – Нет, ничего столь сложного. Мы даже не являемся обществом, в том смысле, что у нас нет официального членства. Давайте назовем это свободной ассоциацией обычных людей разного происхождения и разных профессий, связанных общими взглядами и стремящихся к общей цели. Никакой политики, ничего общего с правым крылом, левым крылом; все это только ярлыки. Мы за то, что стоит выше политики – что сломает догмы и экономические барьеры. Нечто действительно замечательное, мой мальчик! Магнус тихо сидел и размышлял, то ли Кейн слегка сошел с ума, то ли это лишь его причуды. – Что же это замечательное, Джон? Но Кейн поднял руку. – Не торопитесь. Прежде, чем мы пойдем дальше, я должен предупредить вас об одной вещи, Магнус. Этим вечером вы были на высоте. Даже слишком на высоте. О, я знаю, я сказал, что мы все были под впечатлением. Да, да. Вы говорили замечательно, и полностью одурачили остальных. Но не меня. Ложь я чувствую издалека. Изобличать лжецов и обманщиков было моей работой во время войны. Вам, конечно, это известно? Последовала пауза, комната словно уменьшилась, стала темнее, будто все сосредоточилось в пристальном взгляде черных запавших глаз Кейна. – Итак, вы думаете, что я лжец? – Я так не сказал. Просто я говорю, что вы не были с нами совершенно честны. Я не говорю о ваших взглядах. Их вполне можно понять по вашим публикациям. Нет, я имею в виду нечто очень личное, вроде того, что вы представляетесь непьющим. В этом вы лгали, Магнус. У Магнуса появилось внезапное желание залпом выпить то, что оставалось в бокале и хлопнуть дверью. Его назвали лжецом и мошенником. Но что за мошенник из службы газа был вчера в его квартире? Если бы он выпил чуть больше, он бы поднял этот вопрос и навлек на себя неприятности. Но Кейн пригласил его сюда наверх по каком-то делу. Магнус хотел узнать, по какому. Кейн сидел и, не мигая, наблюдал за ним. Как Склирос, подумал Магнус, собирающийся совершить убийство за канатами, уверенный и беспощадный. Он хотел, чтобы Кейн продолжал. – Если вы пьете, то это ваше дело. А я знаю, что вы пьете слишком много. Вы пьете, потому что вы несчастливы, одиноки и боитесь самого себя. Магнус покраснел и налил себе еще виски – молча, ничего не спрашивая, и Кейн без комментариев продолжил: – Вы пьете из-за вашей жены. – Черт с ней, с моей женой. – Расскажите мне о ней. Что случилось? Что было не так? – Все не так. Все, кроме постели, да и это обычно лишь только после хорошего ленча. Он уткнулся в свой стакан, а Кейн мягко продолжил: – Но решающий момент? Всегда бывает решающая причина, правда? – Возможно. Кажется, мы были в каком-то клубе. Она отлично танцует и очень любит танцевать. А я танцевать не могу. Наверное, я слишком много выпил, вышел из себя и пытался увести ее оттуда. Она не соглашалась, затем был скандал с одним из ее друзей, и меня попросили удалиться. Все очень тривиально. – Я так не думаю. А потом? – Я назвал ее шлюхой, а она меня хромым уродом. Такая вот была сценка. Он поставил виски и положил руки на подлокотники кресла. – Но я не понимаю, какое это имеет отношение к нашему разговору, Джон. Ведь вы пригласили меня сюда не для того, чтобы поговорить о моей жене? – Я хотел побольше узнать о вас. Я хочу вам помочь. Магнус ничего не сказал, и он продолжил: – А что случилось после скандала? Вы не сразу оставили ее? – Мы пытались помириться, но ничего не получилось. Неудачный брак. Банальный случай. – Держите это при себе, Магнус. Вы и так позволили себе быть униженным женщиной. Не то, чтобы я вам не сочувствовал, заметьте. Я сам проходил через такую грязь. Но с одной разницей – я не пытался забыться в вине. Я не прятался от себя самого, не ненавидел себя и весь мир вокруг. – Нет? Магнус попытался утопить свою ярость в очередном бокале виски. Ты, ханжеская моральная проститутка, подумал он. – А с вами что произошло, Джон? Ваш брак тоже был не совсем удачен? – Да. – Что случилось? – Случилось? – Кейн быстро перевел дыхание. – Это было в тысяча девятьсот сорок втором году. Я был в Северной Африке и не мог уехать оттуда более пяти месяцев. Однажды мне сказали, что в Англию в трехчасовой срок собирается отправляться самолет. У меня был десятидневный отпуск, который я и решил использовать. Когда мы прибыли, думаю, куда-то в Хемпшир, я мог позвонить домой, но не стал. Я знал, что жена была в Лондоне, но у меня все еще был собственный ключ – я хранил его как талисман от бомбежек. Я хотел сделать ей сюрприз. Действительно, хотел. Он больше не смотрел на Магнуса, глаза его были опущены вниз, он был обращен внутрь себя; наконец он продолжил низким и странным голосом. – Она уже встала, надела халат, когда я вошел в спальню. Но мужчина был еще в кровати, натянув простыни до подбородка, будто в сцене французского фарса. Что оказалось весьма уместным, поскольку этот паразит оказался французом. Если бы не выражение лица Кейна, Магнус рассмеялся бы. – Я подумал, что он французский офицер связи из окружения де Голля. В тот момент я чувствовал себя удивительно спокойным. Я достал мой служебный револьвер и сел в кресло, глядя им в лица. Жена долго и много говорила, пыталась вымолить прощение и взывала к благоразумию. Она наговорила кучу вздора о том, что война якобы создает особые моральные условия и тому подобное. Француз молчал. Я тоже. Я оставался там почти два часа, размышляя, кого из них прикончить. В конце концов, я встал, убрал оружие и ушел, не сказав ни слова. Я долго бродил по затемненным улицам, потом сознательно напился до чертиков в клубе военно-воздушных сил. Я проснулся с наихудшим, но последним в моей жизни похмельем, а также со странным ощущением внутренней чистоты и покоя. Я очистился от гнева и мог начать жизнь сызнова. Магнус поморщился и протянул руку к бокалу. Кейн продолжил: – Вы, Магнус, еще только должны обрести покой. Вы все еще горюете и нуждаетесь в помощи. Я здесь, чтобы оказать вам эту помощь. Но прежде, чем я смогу что-либо сделать, я должен быть уверен в вашей порядочности и честности. Превыше всего честность – во всем, во все времена. И еще раз любопытство пересилило у Магнуса его гнев на этого нелепого, тщеславного человека. Он осознал, что это был вызов, и глубоко вздохнул. – Отлично, Джон. Я не счастлив. От меня ушла жена, я слишком много пью, у меня нет ясной цели в жизни. А вы говорите, что хотите мне помочь при условии, что я буду честен с вами. Хорошо, но если я буду честен с вами, я хочу того же и с вашей стороны. Он попытался посмотреть Кейну в глаза и продолжил: – Что все это значит, черт возьми? Что имел в виду сэр Лайонел, когда сказал мне: «Рад, что вы с нами?» Этот вечер был чем-то вроде введения в общество? – В какой-то степени. И мы рады, что вы были с нами – приняв меры, чтобы вы захотели прийти. Нам нужны такие люди, как вы, Магнус. Вы не плывете по течению. И вы не один из этих придурковатых либералов или сентиментальных гуманистов. Про вас нельзя сказать «Кишка тонка». – «Кишка тонка?» – пробормотал Магнус. Кейн сел напротив, его глаза светились под темными бровями. – Разрешите мне поведать вам одну маленькую историю, чтобы объяснить вам, что я имел в виду. Это случилось несколько лет назад, когда я проводил зимние праздники в Зерматте, в Швейцарии. В то время группа из четырех альпинистов пыталась совершить чрезвычайно трудное восхождение на пик Маттерхорн. Погода была отвратительная, и на третью ночь я не мог уснуть, размышляя о них. В конце концов, я встал и отправился прогуляться. Было очень поздно, и улицы были пустынны. Вдруг я заметил одинокую фигуру, идущую по главной улице. Шатаясь от стенки к стенке, человек шел, спотыкаясь и стараясь удержать равновесие. Я слышал, как он что-то невнятно бормотал, и сначала я решил, что он пьян. Когда он подошел ближе, я увидел, что его руки и ступни были замотаны в куски войлока, как у бродяги. Дойдя до меня, он упал и остался лежать на снегу, издавая стоны. Я уже собирался помочь ему, когда из темноты сказали с акцентом: – Не трогайте его! – Это был местный швейцарский полицейский. – Разумеется, я узнал в чем дело. Один из четырех пропавших где-то альпинистов возвращался в отель, и я чуть было не нарушил правило всех скалолазов: даже добравшись до вершины и благополучно спустившись вниз, не принимай никакой помощи, пока не пересечешь порог своего отеля. – Тогда я этого еще не знал, но бедняга оказался единственным оставшимся в живых членом экспедиции. Три его товарища нашли смерть на леднике, и он завершил восхождение в одиночку. Вместе с полицейским мы проводили его до дверей гостиницы, где он упал без сознания и был отправлен в госпиталь. На следующий день ему ампутировали обе руки и ногу. Он сделал паузу, чтобы дать Магнусу время представить себе одинокого героя, скрючившегося на больничной койке, искалеченного и наполовину сошедшего с ума. Затем, как бы отвечая на мысленный вопрос Магнуса, сказал: – Ничем не оправданное жертвование молодым здоровым телом, так вы думаете? Но эта жертва доказала нечто благородное и замечательное – победу человеческой стойкости над самыми ужасными силами природы. Победа духа, Магнус. Победа тела и нравственного величия. Магнус наполнил пустой стакан, а Кейн тем временем продолжал с мягкой настойчивостью: – Вот в каких людях мы все сегодня нуждаемся: в людях, обладающих достаточной силой духа, чтобы бороться со злыми силами вокруг нас. Мы слабы и нуждаемся в помощи. Мы отчаянно нуждаемся в помощи. Но времени у нас очень мало. Слишком мало, чтобы оставить это политиканам и так называемым лидерам общества. Это общество насквозь прогнило, Магнус. Но пока нам еще не угрожает повторение истории древнего Рима. Мы еще не запуганы. Но варвары не только стучат в наши ворота, варвары уже внутри! – Кейн сделал небольшую передышку и продолжал: – Я не преувеличиваю, когда говорю, что вокруг нас обдуманно, но тайно, действуют хитрые и ловкие безнравственные люди, которые поедают наше общество, подобно раковой опухоли. Эти модные вольнодумцы, эти паразиты из культурного болота, которые прославляют все – от сексуальной развращенности до прямого грабежа, распространяющие преступность, подозрительность, беспорядок, анархию в искусстве. А что же делают лидеры нашего общества, наши учителя, священники и чиновники? Они стали пассивными союзниками этих хищников, предпочитая занимать свои места и посмеиваться вместо того, чтобы быть осмеянными. Магнус уныло кивнул, со страхом обнаружив, что согласен с большей частью того, что сказал Кейн. – Раковая опухоль, Магнус, должна быть отсечена. Раковые клетки должны уничтожаться одна за другой, иначе они могут уничтожить нас. Кейн стоял, блестя глазами, но взгляд его показался Магнусу слегка встревоженным. Он вдруг вспомнил учителя в школе, который подводил его к святому причастию: суровый бакалавр, бывший армейский капеллан, который говорил о чистоте, добродетели и о дьявольском зле – занятии мастурбацией. – Вы еще молоды! – воскликнул Кейн. – Но вы тоже осознаете эту опасность. Так давайте бороться с ней вместе! Он крупным шагом пересек комнату, и Магнус поднялся из кресла ему навстречу. Кейн положил руки на плечи Магнуса, и они прижались лицами друг к другу в странном порыве близости. – В эти опасные времена, Магнус, надо помнить изречение Берка: «Когда дурные люди объединяются, хорошие люди должны действовать совместно; иначе они будут гибнуть один за другим, в безжалостном жертвоприношении презренной борьбе». Магнус сделал шаг назад, с облегчением почувствовав, что руки Кейна соскользнули с его плеч. Это был не просто человек с причудами; казалось, он просто сходил с ума. И еще в этом сумасшествии была логика, а за логикой стояла организация. Организация, в которую входили, если Магнус сделал правильные выводы, мультимиллионер, государственный служащий, школьный учитель и, по меньшей мере, один полицейский. Магнус медленно сказал: – Вы только что ссылались на Берка. Когда дурные люди объединяются, хорошие должны действовать совместно. Прекрасно. Но что дальше? Что вы на самом деле пытаетесь сделать, Джон? Пристальный взгляд Кейна переместился куда-то поверх головы Магнуса. – Мы стараемся достигнуть чистоты, Магнус. Чистоты и благопристойности в нашем мире. Но нас так мало, избранное меньшинство, и мы стоим спиной к стене. Если мы потерпим неудачу – на мгновение ослабим наши усилия, забудем о наших обязанностях при обороне из-за нехватки терпимости – тогда, говорю вам, мой мальчик, история не будет к нам милосердна. Он замолчал и посмотрел на часы. – Боже мой! Уже половина первого! Я не предполагал! Его голос зазвучал более живо, будто он резко изменил направление своих мыслей. Магнус чувствовал себя как человек, которому с трудом удалось преодолеть обольщение, но которому в решающий момент учтиво показали на дверь. Этот вечер дал ответ только на один вопрос, хотя поставил кучу других. Снаружи, на лестничной площадке, Кейн вложил ему в руку визитную карточку с единственной надписью: «Джон Остин Кейн М.А.» и двумя рядами телефонных номеров. – Мы будем поддерживать связь, Магнус. Если вдруг вы почувствуете, что нуждаетесь во мне – хотите спросить моего совета, обсудить какие-нибудь проблемы – звоните без колебаний. Вы всегда найдете меня по одному из этих номеров. В тусклом свете лестничной площадки его лицо имело изможденный вид – лицо человека, страдающего от бессонницы. – Храни вас Бог, Магнус! Будьте осторожны. К тому времени, как Магнус добрался до огней Пикадилли, его уже охватило благотворное сознание абсурдности происшедшего. Голос Кейна все еще звучал у него в ушах – голос пророка в пустыне, а шумный светящийся Лондон – обороняющийся Рим – жил своей жизнью, не обращая внимания на все предостережения Кейна. Он ускорил шаги, глядя вверх и вниз в поисках такси. Ему надо было пригнать машину оттуда, где он оставил ее прошлой ночью; но еще ему просто необходимо было выпить, и не одну порцию до того, как отправиться делать то, что, как он знал, делать придется. Магнус миновал Исландское туристическое агентство, витрины которого были заполнены фотографиями ледников и северных сияний. Они напомнили ему о чем-то, что он никак не мог определить; они волновали его всю дорогу, пока он шел вниз по Пикадилли, поглядывая по сторонам в поисках такси. Только добравшись до угла Гайд-парка, он вспомнил масляную картину на стене Кейна, изображающую ледник под полуденным солнцем. Кейн мог быть сумасшедшим, но он к тому же был романтиком, и неизвестно, что было хуже. 3 Третьим клубом, который Магнус посетил на территории Юго-Западного центрального полицейского участка в ту ночь, был клуб, похожий на узкую клетку, под псевдогеоргианским портиком и со сварными решетками на окнах. Два электрических фонаря освещали пустой холл и медную пластинку со словами «Только для членов клуба». Он позвонил. Дверь открыл высокий молодой человек в однобортном вечернем костюме. В ночном воздухе разнесся запах дорогого лосьона. – Чем могу быть полезен, сэр? Свет, бьющий Магнусу в глаза, золотил кончики коротко подстриженных волос молодого человека. Магнус громко сказал: – Добрый вечер, приятель! Это закрытый клуб? – Выбор австралийского акцента произошел спонтанно, просто сорвалось с языка, прежде чем он осознал это. – Вы не являетесь членом клуба, не так ли? Голос мужчины звучал все еще любезно. – Нет, я просто попал в старый город, а один мой дружок из Дорчестера сказал мне, что здесь отличное местечко. – Необходимо ждать сорок восемь часов, чтобы попасть в число членов клуба. Он стоял, загородив вход: левая рука сжата в кулак, чуть откинувшись назад, он упирался в дверной проем. Та самая ужасная левая, которую Магнус видел раньше и которая сегодняшним вечером наносила жуткие удары тонкому смуглому мальчику по имени Дон Мочем из Финлея. На мгновение Магнус испугался. Он знал, что если Ситон хоть раз взглянул вниз под канаты, то он вспомнит его. Но то ли ринг был плохо освещен, то ли Ситон не смотрел вниз. Молодой человек, казалось, не узнал его. Магнус дружески поглядел на него. – Я знаю, что сейчас уже поздно, дружище, но мне бы хотелось развлечься. Это же Лондон, первоклассный город. Ситон насмешливо улыбнулся: – Еще бы! Он быстро терял тон и интонации джентльмена; еще немного и будет виден простой уроженец южной части Лондона. – Ты американец? Магнус засмеялся. – Разуй глаза! Неужели я похож на янки? – Меня не волнует, на кого ты похож. Теперь уже в его тихом и сердитом от скуке голосе не было притворства. Он начал медленно удаляться, когда Магнус закричал: – Я же из Австралии, друг! Ситон остановился. – Австралиец? – Его голос чуть оттаял. – Мне приходилось встречаться на ринге с несколькими австралийцами. У них хорошие блоки. – Мы все владеем таким приемом – у нас изумительные блоки, – сказал Магнус. Ситон вдруг усмехнулся. – Заходи. Может быть, я смогу устроить тебе временное членство. Он обошел его и закрыл дверь. – Мне бы хотелось уехать в Австралию, – добавил он. – Говорят, это неплохое место. Лучше, чем эта мусорная куча. – Да? Ты не любишь Старый Свет? – С Британией покончено. Ты только оглянись вокруг. Не отличишь парней от девок, и все забито этими вонючими гомиками. – Он повернулся; на свету его лицо цветом напоминало овсянку; выделялись только темно-карие, немного телячьи глаза. – Паспорт с собой? – добавил он. – Нет. – Мы не принимаем чеков без подтверждения. – А я и не собираюсь выписывать чеки, друг. – Как? – Его голос вновь звучал озабоченно. – Как же ты собираешься играть? Магнус хитро огляделся вокруг. – Ведь именно этим и занимаются в этом местечке? А? Теперь в голосе Ситона звучало самодовольство. – Разумеется. Больше здесь ничего нет. – Как это? – Если ты не охотишься за пташками, я это имею в виду. – Самодовольство превратилось в насмешку. Магнус принужденно рассмеялся. – Ты знал когда-нибудь подозрительного австралийца? Ситон рассмеялся в ответ. – Поживу еще и узнаю. Но с тобой, думаю, все в порядке. Пошли. Магнус проследовал за ним за красную занавеску к конторке, где заплатил две гинеи за временное членство и заполнил бланк-заявку, поставив имя Келли. Игорная комната была полутемной, как пещера, там было полно загорелых молодых людей в узких брюках, стучащих кулаками по зеленому сукну. Единственными женщинами была блондинка в платье а ля Нелл Гвин у бара и голубоволосая женщина с изжеванным лицом, игравшая в шемми со ставками по пятьдесят долларов за жетон. Магнус осторожно прошел по бару. На другом конце комнаты он увидел Ситона, который чистил щеткой сукно на столах, пока меняли колоды. При ближайшем рассмотрении оказалось, что у девушки за стойкой бара усталое лицо и видны темные корни давно не подкрашиваемых светлых волос. – Все в порядке, выпивка бесплатная, – сказала она, подавая ему стакан с виски и на мгновение задержав взгляд на его шраме. – Не видела вас здесь раньше. У нее был высокий выразительный голос, что заставило его предположить, что она могла быть безработной актрисой. Он кивнул. – Вышибала помог мне получить временное членство. – Правда? Это очень мило с его стороны. – Да? – Он опять позволил появиться австралийскому выговору. – Почему вы так говорите? Она пожала плечами и достала сигарету. – Не в моем вкусе. – Он здесь давно работает? – Всего несколько недель. К бару подбежал рыжеволосый человек в белом смокинге и крикнул: – Налей нам выпить, дорогая! Она протянула ему бренди и сказала: – Привет, Гарри, как дела? – Препогано! Спустил кучу фунтов, а этот педик не дает мне больше кредита. – Тебе пора остановиться. Он слабо усмехнулся. – Дорогая, я и собираюсь остановиться. Сегодня я чувствую себя развратником и садистом. – Прости. Тебе надо найти кого-то другого. Она вновь повернулась к Магнусу, который уже выпил свой стакан и подвинулся поближе к бару. – Вы случайно не знаете человека по имени Питер Склирос? – тихо спросил он. – Он здесь бывает. Молодой парень со светлыми волосами. Она немного подумала и покачала головой. – Нет, ни по имени, ни вообще. – Он мог быть здесь прошлой ночью с человеком по имени Ивор Несбит. Она внимательно посмотрела на него. – Вы имеете в виду Ивора Несбита, который погиб в автомобильной катастрофе? Да, он был здесь прошлой ночью. Незадолго до его ареста. Она повернулась и покачала головой. – Боже, какие кровавые преступления они совершают, охотясь на этих людей! Почему они не могут оставить их в покое? К бару, пошатываясь из стороны в сторону, пробирался рыжеволосый парень, жалобно взывая: – Вперед, любовь моя, как насчет выпить и развлечься? – Вышел из игры, – сказала она, не глядя на него. Магнус подождал, пока она обслужила другого клиента, затем нагнулся к ней и спросил: – Он был один прошлой ночью? – Почему вы хотите это знать? – Мне интересно. – Вы из полиции? – Нет. Она отвернулась и приготовила еще несколько порций. Рыжеволосый парень начал стучать по стойке бара ногой в замшевом ботинке. Когда она подошла, он услышал: – Прошлой ночью я видела его только несколько минут. – Он был не один? Она наполнила его пустой стакан. – Хотите еще что-нибудь? – Пожалуйста. И постарайтесь вспомнить. Был ли с ним молодой человек с короткими светлыми волосами? На стойке рядом с ним мелькнул белый рукав, и чей-то голос произнес: – У меня был потрясный вечер. Магнус даже не оглянулся на него. Девушка вновь отошла назад. – Послушайте, я сказал, что у меня был потрясный вечер. – Рад слышать это. Молодой человек лениво осклабился. – Это мило с вашей стороны. Действительно очень приятно. – Он посмотрел на девушку, принесшую выпивку Магнусу. – Дорогая, оказывается твой друг рад тому, что у меня был потрясный вечер. Не правда ли, это очень мило с его стороны? – О, потише, Гарри. Магнус сказал: – Молодой человек, светловолосый, довольно приятной наружности?.. Он смутно услышал, как парень говорит: – Кто этот ублюдок, Сандра? – О, замолчи, Гарри. Ты слишком много выпил. Она повернулась к Магнусу: – Да, я думаю, что там был один такой. Он носит темные очки? – Может быть. Она кивнула. – Я не видела его раньше, но запомнила, потому что он пил только имбирный лимонад. Мистер Несбит пил виски. Когда он ушел, этот молодец исчез сразу вслед за ним. – За ним? На улицу? – Я так предполагаю. Больше я его не видела. Никого из них. …Магнус задохнулся и отступил назад, ослепленный болью, Несколько секунд он покачивался, не видя ничего кругом; затем почувствовал, как его схватили за локоть. Кто-то сказал: – Все в порядке, отпусти. Что случилось, Сандра? Магнус заморгал и обернулся назад. Первым он увидел стоявшего между ними Ситона; тот напружинился, приготовившись к действию. Девушка изумленно уставилась на них. – Здесь, Гарри… – начала было она. Ситон повернулся к Магнусу. – Что случилось, мистер Келли? Магнус вытер жидкость на лице, поняв, что это был коньяк. Он посмотрел на молодого человека у стойки; тот ухмыльнулся, его стакан был пуст. Магнус сделал шаг вперед, но снова почувствовал, как пальцы Ситона сжались на его локте. – Мы не хотим здесь никаких неприятностей, мистер Келли. Почему бы вам не допить и посчитать вечер законченным? Магнус осушил стакан и оглянулся. Как только он это сделал, молодой человек отчетливо произнес: – Двигай отсюда, человек со шрамом. Пока! Магнус остановился, но Ситон слегка подтолкнул его. – Пойдемте, мистер Келли. Магнус понимал, что сопротивляться бесполезно. Когда они дошли до наружной двери, Ситон похлопал его по плечу. – Сожалею, что так получилось, мистер Келли. Но ведь мы не хотим неприятностей, правда? Ситон открыл дверь. – Доброй ночи, мистер Келли. – На мгновение его скучный равнодушный взгляд остановился на Магнусе, стоящем в дверях; теперь Магнус знал, что его запомнили. Секундой позже он оказался один на улице. Библиотека в редакции «Пейпер» представляла собой длинную душную комнату, разделенную перегородками на ряд узких кабинетов. Покойницкая для миллионов забытых слов, возглавляемая неопрятным человеком по имени Пул, у которого было бельмо на глазу и фотографическая память. Он читал все, что попадало под руку, и хранил в своей голове массу знаний, пусть бессистемных, которые накопил за многие годы; его эрудиция просто обескураживала. Он мог сообщить, сколько лошадей пало в каких-либо крупных скачках, мог цитировать наизусть целые речи сэра Стаффорда Криппса, мог назвать любую из существующих ядовитых змей. Магнус часто удивлялся, почему он никогда не пытался использовать свой талант в общественных целях, но единственный выход Пула в общественную жизнь состоялся в тридцатых годах, когда он был коммунистом с постоянным местом в спикерском углу парламентского зала заседаний. Сегодня Магнус принес ему список из десяти имен. Пул отсутствовал примерно четверть часа, затем вернулся с грудой конвертов. – Чтоб мне провалиться, вот это груз! Что произошло на этот раз? Его здоровый глаз остановился на верхнем конверте, где Магнус взволнованно прочитал: «Мочем Дональд» – смотри подзаголовок Дузинская». – Здесь справки на имя Хилдера, – сказал Пул, – и две на Эдуарда Ситона. Так что же нужно? – Просто узнать происхождение. Риссел старается дать мне занятие. – А! – Его глаз понимающе блеснул. – Этот детектив, Склирос. Я читал о нем вчера. Магнус кивнул. Четыре вместительных пакета со сведениями о сэре Лайонеле Хилдере содержали биографический материал и деловые детали, которые он уже знал. Вырезки о Склиросе также были неутешительными: ничего до вчерашнего дня, да и вчерашние сообщения касались только дела Несбита. Один из двух Ситонов был судьей, другой в тысячу девятьсот тридцать девятом году убил свою жену; единственный Том Мередит попал в беду при несчастном случае с аэростатом во Франции. О Генри Дипе не было совсем ничего. Но имелся толстый конверт, на котором значилось «Гарольд-Тренгунтер Скул. Словесное оскорбление и физическое оскорбление. Доклад министру образования». Он начал с этого конверта, теперь припоминая, где слышал ранее это имя. Примерно несколько лет назад Пум был директором школы в Мидлендсе. Скандал разразился, когда мальчик и девочка, оба ученики шестого класса, поздно вернулись с танцев и были застигнуты за неблаговидным занятием. Каждый получил от Пума по шесть ударов палкой по обнаженным ягодицам в присутствии служебного персонала и десяти старших учеников, следящих за дисциплиной – пяти мальчиков и пяти девочек. Последующие события не заставили себя ждать. Обоих учеников забрали из школы, и их родители выдвинули против Пума обвинение в физическом насилии. Он был оштрафован местным магистратом, но не раскаялся в содеянном, и в итоге был смещен со своего поста министром образования. Магнус перешел к конверту с материалами о Доне Мочеме, который сопровождался еще одним пакетом с пометкой «Дузинская». И снова история была вполне обычной. Он прочитал: «Звезду кабаре из-за железного занавеса обвиняют в краже. Ядвига Дузинская, привлекательная молодая польская звезда кабаре из Варшавы, которая во вторник начала двухнедельные гастроли в Свифт-клабе, вчера днем была арестована в ювелирном магазине в Хаттон-Гарден. Она обвиняется в краже бриллиантового кольца, оцененного в триста пятьдесят долларов. Полиция была вызвана в магазин после того, как пропажу заметил помощник продавца мистер Дональд Мочем. Мисс Дузинская осматривала достопримечательности Вест-Энда в сопровождении официального представителя Ассоциации культурных связей между Востоком и Западом мистера Яна Штайнера, который организовал ее визит в Британию. Она появится в окружном суде на Боу-стрит сегодня утром». Там было много фотографий польской звезды, в основном сделанных по ее прибытию в лондонский аэропорт: голые колени над высокими сапогами и круглое лицо, улыбающееся под копной светлых волос. Факты оказались достаточно ясными. Она пришла в ювелирный магазин с мистером Яном Штайнером, натурализованным поляком, и провела около десяти минут, разглядывая выставленные кольца и броши, но ничего не купила. Когда она уходила, помощник продавца мистер Дон Мочем, догнал их и попросил ее открыть сумочку. Внутри было найдено бриллиантовое кольцо – одно из тех, что она держала в руках в магазине. Позже на нем были найдены отпечатки ее пальцев. Однако она была не в состоянии объяснить, как кольцо оказалось в ее сумочке, она настаивала на том, что кто-то ей его подложил. Судья решил трактовать этот случай как прискорбную ошибку, спровоцированную соблазнами жизни на Западе – мнение, которое она громко оспаривала, пока он не смог найти ей пятьдесят долларов и приказал покинуть страну в семидневный срок. Магнус обратился к критическим статьям по поводу ее выступления в Свифт-клабе. «Таймс» приветствовала ее как «порыв свежего воздуха, сдувший провисшую паутину с нашей собственной индустрии зрелищ… Ясное понятие о новой культурной свободе, охватившей Восточную Европу». Он отметил, что коммунистическая «Морнинг стар» держалась в стороне, а в «Пейпер» появилось лишь скупое обозрение, в котором ее игра называлась «поверхностной, злобной и даже дурного тона». Он разложил вырезки по пакетам и встал. Пул улыбнулся и подмигнул здоровым глазом: – Вы нашли то, что хотели, мистер Оуэн? – Благодарю вас, мистер Пул. Следствие по делу Ивора Несбита продолжалось не более десяти минут. Следователь зарегистрировал вердикт о смерти в результате несчастного случая. II. Фестиваль в Кардиффе 1 Питер Платт, председатель комитета Международного Кардиффского фестиваля живого искусства посмотрел на Магнуса своими большими глазами старого развратника. – Что тебе нужно, Оуэн? – Факты. Скажи. Штайнер, который входит в комитет твоего фестиваля, – это тот самый Штайнер из Ассоциации культурных связей «Восток – Запад»? – Да. – Что он делает здесь? – В фестивале участвуют несколько джазовых групп из Восточной Европы. Ассоциация Штайнера помогла организовать их приезд. Ну и что? Магнус иронически усмехнулся, глядя на стакан. – Хочешь выпить, Питер? – Извини, Оуэн, я занят… – Он уже озирался вокруг в поисках новых слушателей. Магнус тихо спросил: – Ты слышал когда-нибудь о Ядвиге Дузинской? – Платт обернулся, нахмурившись. – Польская эстрадная звезда, – продолжал Магнус. – В прошлом году она была в Лондоне… Ее оттуда выслали за кражу в магазине. Платт шагнул вперед. – Черт возьми, Оуэн, к чему ты клонишь? – Дузинскую пригласила сюда Ассоциация «Восток – Запад», и твой приятель Штайнер был с ней, когда ее арестовали. То ли от жары, царившей на приеме, то ли от шампанского на верхней губе Платта выступила испарина. – Ты же не считаешь, черт возьми… – Я ничего не считаю, Питер. Только то, что произошедшее с Дузинской было недоразумением. Надеюсь, это не случится снова. Сзади кто-то толкнул его, и содержимое стакана выплеснулось Магнусу на руку. Он осекся и стал поворачиваться, как чья-то рука твердо удержала его за локоть. Он поднялся и что-то пробормотал. Платт уже удалялся. Рука продолжала держать Магнуса и тогда, когда он повернулся и, прищурившись, увидел высокую девушку в простом черном платье. – Извините, – сказала она, – но вам не следует продолжать разговор с этими людьми. – Она повела его к выходу. Он остановился и поставил стакан на пол, потом взглянул на нее и рассмеялся. – Не рассказывайте сказки! Вы путешествуете налегке, перед ленчем пьете водку… и еще вы читаете «Инкаунтер», а это значит, что вы наконец, должно быть, еще и умны. Она тоже рассмеялась, беря его за руку. – Идем, вы уже достаточно выпили. – Не так быстро! – На ступеньках, уже на улице, он обрел равновесие. – Я глубоко верю в эпоху рыцарства, но уже давно миновал тот возраст, когда меня в пьяном виде подбирали девушки. – Я вас спасла. – Вы считаете, что меня надо было спасать? – Я считала, что вы ставите себя в глупое положение. Он стоял на ступеньках и мотал головой. – Ах да, эпоха рыцарства. Вероятно, вы подслушивали? – Я ничего не могла поделать. Видите ли, вы разговаривали довольно громко, – она улыбнулась ослепительной улыбкой, и он наклонился и коснулся рукой ее щеки. – Боже мой, настоящая, – пробормотал он, потом взглянул на ее волосы. – Настоящий Ренессанс. Откуда только берутся такие девочки, как ты? Ты не англичанка? – У меня британский паспорт. Но родилась я не здесь. Она взяла его под руку и повела по лестнице вниз. Солнце село, и над парком неслись дождевые облака. – Что ты делаешь в Кардиффе? – спросил он, вспоминая, что видел ее нынешним утром на вокзале, за ней заехал черный «хамбер» с молодым водителем, одетым в темный костюм. – Я просто нахожусь здесь, как и все остальные. – В ее речи был слышен едва различимый акцент. – Где, говоришь, ты родилась? – В Польше. Да не смотрите так удивленно. Ведь выходцы из Польши образуют самую большую эмигрантскую колонию в Великобритании. Он продолжал идти, чувствуя, как кружится голова. Поляки и в самом деле могли составлять самую большую колонию, и в Кардиффе сейчас было, по крайней мере, двое поляков, имеющих отношение к фестивалю. Но даже будучи пьяным, опытный Магнус знал, что два совпадения – уже достаточно много. – Ты имеешь отношение к Ассоциации культуры «Восток – Запад»? – наконец произнес он и увидел, что ее лицо стало жестким. – Для журналиста вы слишком неосторожны, мистер Оуэн. Он остановился: – Как, черт побери… – Ничего особенного, я тоже читаю «Пейпер». Видите ли, ваше имя достаточно хорошо известно. – На лице девушки снова вспыхнула очаровательная улыбка. Но он не улыбнулся в ответ. – Как ты догадалась, кто я? – Я узнала вас. Видите ли, у вас очень характерное лицо, – теперь улыбка стала злой и насмешливой. Магнус начинал сердиться. – Откуда ты узнала, как я выгляжу? «Пейпер» не печатала моей фотографии. Она промедлила долю секунды. – Я читала вашу книгу. Ваша фотография появилась вместе с журналами. Она очень хорошая… я имею в виду книгу. Магнус, кивая, медленно шел рядом с ней. – Итак, четыре года назад ты увидела в журнале мою фотографию и теперь едешь за мной из Лондона в Уэльс только для того, чтобы сказать, как тебе нравится моя книга? Она отпустила его руку. – Я думаю, нам следовало бы немного поговорить. Они дошли до отеля «Парк». Не спрашивая и не дожидаясь его согласия, она повернулась и прошла сквозь вращающиеся двери, исчезнув на противоположной стороне вестибюля. Девушка села возле низкого столика, вытянула ноги, вид которых заставил его судорожно сглотнуть, и вытащила пачку сигарет. – Хотите? – Не курю. – Он неловко сел напротив и взглянул на часы. – Через пять минут мы можем выпить. Она зажгла сигарету и какое-то время сидела, разглядывая его через дым. – Вы слишком много пьете. Он откинул голову назад и мрачно хохотнул в потолок. – А еще я схожу с ума! Во всяком случае, кто ты такая, черт побери? Кто прислал тебя сюда? Кто тот шофер, который встречал тебя на вокзале сегодня утром? – Вы очень наблюдательны. Что еще вы знаете обо мне? – Да я о тебе вообще ни черта не знаю! Даже имени. – Майя. – А фамилия? – Даже если я назову ее, вы не сумеете произнести. – А как насчет номера телефона? Но она не ответила. Возле них появился официант. – Стесненные обстоятельства – самое подходящее время для водки, – сказал Магнус, взглянув на часы. – Одну водку со льдом, – велел он официанту, – и один двойной бренди. Девушка со слабой улыбкой наблюдала за Магнусом, но в ее голосе не было веселья. – Вы обвиняете меня в том, что я приехала сюда за вами из Лондона. Почему вы так сказали? – Это была шутка. – Глупая шутка. – Самое лучшее, на что я способен. Но чем больше я думаю об этом, тем больше мне кажется, что это была, пожалуй, не такая уж и шутка. Ты все еще не сказала мне, что здесь делаешь. Она сидела в кресле, наклонившись вперед, держа обеими руками сигарету и опираясь локтями на колени, выступающие над столом. Но Магнус следил только за ее лицом; в нем была тайная власть, и внезапно оно стало очень неженственным и очень холодным. – Мистер Оуэн, вообще вы слишком много говорите. Сегодня днем вы ужасно много мололи языком. Почему вы кричали на Питера Платта? Он ошарашенно вытаращил на нее глаза. – Я не кричал на него, я задавал вопросы. Она кивнула. – Вопросы о Яне Штайнере. Он выпрямился на кресле. – О Штайнере! Что вы знаете о нем? – Нет, что вы знаете о нем, мистер Оуэн? – Я видел его лишь раз, в отеле в Лондоне. – Тогда почему вы им так интересуетесь? – Я интересуюсь? – воскликнул он. – Я не… Я просто задавал Платту кое-какие вопросы… – Он беспомощно пытался найти нужные слова, чувствуя, что разговор переходит в какую-то сюрреалистическую плоскость. Принесли напитки, и он получил минутную передышку. – Может быть, это совпадение, – наконец произнес он, – но не знаете ли вы Ядвигу Дузинскую? – Лично нет. Но я знаю, что с ней случилось. – А что случилось? – Вы сами прекрасно знаете. Вы же рассказывали Платту. Зачем вы это делали? Он подался вперед и сжал бокал с бренди. – Так, Майя. Значит, вы работаете в Ассоциации культуры «Восток – Запад» и хотите защитить своего приятеля Яна Штайнера от нескромных вопросов. Ее лицо посуровело, кожа обтянула широкие скулы, а глаза стали злыми и безжалостными. – Вы дурак, мистер Оуэн. Отвратительный дурак! Он кивнул и выпил. – Итак, вы подцепили меня на выставке лишь для того, чтобы сказать это? Или вы пытаетесь меня предостеречь? – Почему бы вам не перестать пить и не выслушать меня, Магнус? – Она впервые назвала его по имени, и он смутился. – Хорошо, я слушаю. Она проглотила водку, аккуратно поставила бокал обратно на стол и сказала: – Магнус, я увела вас оттуда, потому что вы трепали языком. Предполагалось, что вы здесь составляете для «Пейпер» отчет о фестивале. Вместо этого вы начинаете пить и задавать глупые вопросы людям вроде Платта. Почему вы не сидите тихо, глядя в оба и держа язык за зубами? Ведь вы здесь именно для этого, не так ли? В течение нескольких секунд он просто таращился на нее, беспомощный, почти загипнотизированный. Даже Хью Риссел вряд ли осмелился бы обращаться таким образом с кем-либо из своих сотрудников. Наконец, он откинулся назад и сунул руки между коленями. – Майя, я понятия не имею, к чему все это, я могу только сказать, что до сих пор не верю ничему из того, что вы наговорили. Я не верю, что вы запомнили мою фотографию в журнале, который вышел четыре года назад. Я не верю, что вы совершенно случайно оказались сегодня утром в Паддингтонском поезде, случайно очутились на этой выставке, случайно стояли за моей спиной, когда я расспрашивал о Яне Штайнере. По сути дела, я считаю вас прелестной, очаровательной лгуньей. Уперев локти в колени, она сидела совершенно неподвижно, наблюдая за ним; потом вдруг ее облик стал расплываться, лицо потеряло четкость. – Ну? – не выдержал он. – Что – ну? Он вяло потянулся за бренди. – Детские забавы, Майя. Вы спрашивали, почему я интересуюсь Штайнером. Теперь спрашиваю я: почему вы так интересуетесь мной? Она помолчала, закуривая очередную сигарету. – Я его плохо знаю. Встречала несколько раз в Лондоне, в польских клубах и на приемах. – Чем он занимается? – Полагаю, он какой-то чиновник в Ассоциации. Он там с тысяча девятьсот сорок восьмого года. – Вы знали, что он был с этой самой Дузинской, когда ее арестовали? Она не шелохнулась, но ее лицо напряглось, будто она сдерживала нервный тик. – Да, я действительно кое-что слышала. – Она взглянула в сторону официанта, подзывая его. – Счет, – произнесла она, открывая сумочку и подавая официанту фунтовую банкноту, и добавила, адресуясь к Магнусу: – Я заплачу. В конце концов, это я пригласила вас. Он кивнул. – Вы на службе, да? Вы действительно по пути из Лондона сюда все время следовали за мной. Она слегка улыбнулась, оставляя сдачу официанту, потом встала, и он, огибая стол, пошел за ней, безуспешно пытаясь взять инициативу в свои руки. – В семь часов я буду передавать материал в «Пейпер», – сказал он ей в спину, – к половине восьмого закончу. Если вы свободны, давайте пообедаем вместе. Она вывела его из холла и пересекла половину вестибюля, прежде чем ответила, не оборачиваясь. – Хорошо, с удовольствием. Он почувствовал, что влюбился в нее. Ему захотелось взять в руки ее лицо и поцеловать этот большой рот, ощутить, как тяжелые волосы струятся между пальцами. Он постарался, чтобы его вопрос прозвучал небрежно: – Вы где остановились? Она направилась к вращающимся дверям. – Думаю, будет проще, если я заеду за вами. Я на машине. – Парень с «хамбером»? Она засмеялась: – Он вас в самом деле беспокоит, да? Ну, хорошо. Я буду одна. Он одарил ее своей самой хищной улыбкой и сказал: – Я живу в местечке под названием Бьют, за вокзалом. Но думаю, вы это уже знаете. – Вообще-то нет. Но у вас милая компания. – Компания? – нахмурился он. – А-а, вы имеете в виду Гарта Скаммела? Сегодня утром я его видел. – Еще есть Берлинер и этот американец, Ортиц. У вас там целый театр. Вероятно, вы очень весело проводите время. Магнус внимательно посмотрел на нее. Как она могла знать, что Берлинер с друзьями и Скаммел остановились в отеле «Бьют»? И потом, после всего этого словесного поединка он так и не получил ни малейшего представления о том, почему она подошла к нему – днем подобрала его пьяного, загнала в гостиничный бар, где сразу обозвала дураком, а потом стала пытать, почему он интересуется таинственным Яном Штайнером. Что-то было не так, все произошло слишком быстро, слишком легко. – Где мы встретимся? – В «Ройял». Мне нужно быть в этой стороне, ну и, во всяком случае, это ближе к вам. – Я буду там. Бар в нижнем этаже, семь тридцать. – Он помолчал. – Если я вдруг задержусь, я могу как-нибудь связаться с вами? – Думаю, нет. Просто постарайтесь не напиться, вот и все. Магнус покосился на нее: – Вы начинаете говорить, как духовный реформатор. Вам это не идет. – На ее лице промелькнуло болезненное выражение. – Вызвать такси? – добавил он. – Идет дождь. – Я останусь… Мне нужно позвонить. – Тогда до половины восьмого, Майя. – До свидания, Магнус. Он повернулся и, выходя сквозь вращающиеся двери под дождь, знал, что она смотрит ему вслед. 2 По возвращении в «Бьют» он был встречен старым портье, бочком выходившим из-за своей конторки. – Мистер Оуэн, телефонное сообщение из Лондона. – Он вручил Магнусу листок, на котором каракулями был записан номер телефона «Пейпер». – Сказали, что это срочно, мистер Оуэн. Магнус взглянул на часы; еще не было пяти. Из опыта работы в «Пейпер» он знал, что и намного позднее шести исключительная срочность была большой редкостью даже для тех, кто находился за пределами Лондона. Он попросил старика соединить его и прошел в обитую тканью будку под лестницей. «Пейпер» ответила, и он сказал, чтобы его соединили с отделом новостей. Риссела там не было. Он представился и сказал, что считает дело срочным; после очередной паузы трубку взял секретарь. – Подождите секунду, мистер Оуэн. Господин Риссел сейчас будет говорить с вами. Прошло добрых две минуты, прежде чем он услышал голос Риссела: – Алло… Магнус? Как дела? – Прекрасно. С какой стати такая спешка? Некоторое время Риссел не отвечал. – Алло! – прокричал Магнус. – Я слушаю, – голос был рассеянным, как будто Риссел разговаривал с кем-то на том конце провода. – Материал готов? – Я бы не назвал это материалом. Это больше годиться для правительственного сообщения. – Что ты хочешь сказать? – раздражение в голосе Риссела было слышно даже сквозь помехи. Как можно вежливее Магнус ответил: – Пиккасо, Сартр и Бертран Рассел еще не выставлялись. Единственное происшествие – это то, что несколько местных шишек немного расстроились из-за некоторых картин Берни Берлинера, показанных на выставке. – А как выставка? – Так, чепуха всякая. А почему такая спешка? – Нам газету надо выпускать, вот почему спешка. Магнус стиснул трубку. – К семи тридцати вы кое-что получите. Он уже собирался повесить трубку, когда сквозь помехи голос Риссела прокричал: – Ты сделаешь все, что можно, хорошо, Магнус? Я ведь говорил уже, сэр Джеймс Брум хочет, чтобы этот фестиваль стал сенсацией. И смотри, не пропусти завтра вечером лекцию о цензуре. – Дискуссию, – поправил его Магнус, впадая в ярость от сознания, что и без него знает свою проклятую работу. Но его смутила настойчивость в голосе Риссела. – Что-нибудь особенное по поводу завтрашнего вечера? – добавил он. – Это касается того, что ты приехал выяснить. Просто смотри в оба. Магнус начал усиленно соображать, хотя и был пьян. Это были те же самые слова, которые произнесла Майя в отеле «Парк» менее получаса назад. И пока он стоял, привалившись к стене, в голову ему пришла мысль, которая заставила его резко выпрямится, а сжимающие трубку ладони вспотеть. Майя и Хью Риссел, оба указывают, как ему поработать. Сначала эта девушка, вытащившая его с приема и заявившая, что он поставил себя перед Платтом и остальными в глупое положение. А теперь еще и Риссел, срочно требующий материал, чтобы осветить фестиваль живого искусства для праздных читателей «Пейпер». Во всем этом вроде бы не было смысла. Или был? Но Риссел уже повесил трубку. Магнус поднялся в свою комнату на третьем этаже, где посидел немного, ломая голову над тем, о чем можно было бы написать. Как поточнее назвать работы Берни Берлинера? «Противные», может быть? Или лучше «совсем не противные»? Без четверти семь он был в гостинице «Ройял» и заказал разговор с «Пейпер». К семи двадцати пяти он закончил диктовать и опять поговорил с Рисселом, который, казалось, был вполне удовлетворен и даже посоветовал развлечься. Теперь в соответствии с советом Риссела он сидел перед коктейлем с шампанским и ждал молодую польку по имени Майя. Час спустя, уже за пятым коктейлем, он отнюдь не развлекался. Каждые десять минут он проверял у конторки, нет ли для него сообщений, а теперь еще стал на всякий случай звонить в «Бьют»: может быть, она пыталась связаться с ним там. На первый звонок ответил старый портье-валлиец, который был заинтригован муками Магнуса, а на третий – сердитый голос сказал, что ничего нет, и трубку повесили. Магнус решил, что это ночной портье. Он вернулся на свое место в бар с чувством ярости, разочарования и некоторого беспокойства. Он не мог поверить, что она так проведет его. Весь день был невероятным, сумасшедшим и запутанным, так с какой стати он должен быть логично завершен? Тем не менее Магнус был встревожен. Его самолюбие и, наверное, инстинкт не допускали того, что Майя нашла на этот вечер что-нибудь лучшее, либо была слишком занята или ленива, чтобы связаться с ним. Он заказал еще один коктейль и сэндвичи, а потом с достоинством пошел к конторке и опять спросил, нет ли для него сообщений. Ответ был тот же самый. На улице, где недавно кого-то стошнило прямо на мостовую, какой-то человек пел: «Манна небесная! Питай меня, пока не бу-у-у-ду сыт!» Он пошел назад, в сторону железнодорожных путей. Миновал вокзал; после городского центра он выглядел спокойным и темным. Дверь «Бьюта» была не заперта. Над пустой конторкой горел свет. Даже ночной портье ушел с дежурства. Неизвестно, до чего дошли Гарт Скаммел со своими друзьями, но они либо занимались этим где-нибудь в другом месте, либо оставили свои занятия на потом, когда все закроется. Магнус в последний раз пошел узнать, есть ли какие-нибудь известия. Ничего не было. Он потянулся за ключом и обратил внимание на то, что почти все ключи висели на стойке. Он взял свой и направился к лестнице. Было темно, а он не знал, где расположен выключатель. Помимо лампы над конторкой свет горел только в маленьком холле, расположенном дальше по коридору. Магнус успел сделать лишь несколько шагов и вдруг понял, что боится. Он замер, прислушиваясь к тишине. Кто-то совсем рядом тихо дышал. Магнус немного прошел вперед и заглянул в холл. В деревянном кресле сидел мужчина с закрытыми глазами; его светлые волосы касались стены. Он сидел, положив на колени большие руки ладонями вверх; сквозь незашторенное окно в комнату проникал свет от уличного фонаря и подал на длинное лицо человека, придавая ему неестественную призрачную безмятежность. Шагая на цыпочках, Магнус старался продвигаться в темноте как можно быстрее. Пошарив в поисках выключателя, он отыскал ощупью ступеньки, придерживаясь за стены, наконец добрался до первой площадки, не услышав за собой ни единого звука. Теперь второй пролет… а всего их три. В гостинице, как обычно, было тихо. Он прикинул, сколько жильцов может быть сейчас в отеле. Вопрос был не праздным; ему не хотелось нынешней ночью оставаться здесь в одиночестве. Однажды, после поединка в среднем весе с пьяным коротышкой по имени Джадд, он уже встречался со спящим внизу человеком. Магнус познакомился с ним в присутствии переодетого полицейского офицера, и потом Джон Остин Кейн назвал его боевым героем. Это был Том Мередит из Кардиффа, на бицепсах которого над надписью «Virtus Vincit» («Добродетель побеждает») был изображен лев, вступивший в схватку со змеей. Его комната выглядела так же, как раньше. Никаких оснований для противоположного заключения не было. Тем не менее, заперев дверь, Магнус принял меры предосторожности, поставив на дверную ручку стул и таким образом заклинив ее. Верхняя часть окна была открыта на несколько дюймов, но оно выходило во двор, и ночью было бы трудно открыть его снаружи. Он разделся и лег, но не уснул. Он долго лежал без сна, прислушиваясь к стонущим звукам, которые издавали трубы водопровода, и однообразному шуму поездов. Было далеко за полночь, когда Магнус наконец задремал, но всего на несколько минут. Он проснулся весь в поту, ринулся к столу за настольной лампой и уронил ее на пол. Ему показалось, что возле постели кто-то стоит. Он нагнулся, поднял и поставил на место лампу, включил ее, подошел к умывальнику и выпил воды из-под крана. Он одурел от короткого сна и почти забыл о человеке внизу. Когда он проснулся опять, прошло несколько часов. На этот раз он знал, что ему не мерещится. Было все еще темно, и несколько секунд он полулежал, опираясь на подушку. В коридоре были слышны шаги, и они приближались. Шаги приблизились медленно, совершенно беззвучно, если не считать скрипа половиц. Кто-то поздно возвращается, подумал он, причем не хочет беспокоить других. Вряд ли это Скаммел или Берлинер со своей бандой. Дошли до его двери. Он закрыл глаза в ожидании следующего шага. Вот скрипнула половица, очень тихо, – на этот раз, как ему показалось, совсем рядом с дверью – и наступила тишина. Он открыл глаза и услышал, как ключ поворачивается в замке соседней двери. В тишине звук казался совсем близким. Потом несколько минут, длившиеся вечностью, ничего не было слышно. Наконец, ключ опять повернулся в замке: дверь снова закрыли. Шаги удалялись быстрее, с большим шумом. На лестнице они стали стихать, потом наступила полная тишина. Прежде чем снова лечь, он опять поставил стул под дверь и оставил свет включенным. Магнус проснулся поздно. Лампа возле кровати по-прежнему горела, а за окном светило солнце. Первые несколько минут, пока он вставал и открывал кран с горячей водой, чтобы побриться, события прошедшей ночи были вытеснены ощущением головной боли. Вода, льющаяся в раковину, занимала его больше. Бритье получилось неудачным, и он потерял несколько минут, прижигая порезы по краям шрама. Магнус убрал из-под дверной ручки стул только после того, как оделся, и, прежде чем спуститься вниз, запер за собой дверь. С площадки второго этажа он услышал внизу веселые уэльсские голоса. Они доносились из маленького холла, где накануне ночью он видел Мередита. Холл был залит солнцем, женщина натирала полы, а старик-портье подбоченившись стоял и наблюдал за ней. Он увидел Магнуса и подмигнул. – Поздновато встаете, а, мистер Оуэн? Погуляли ночку? В сопровождении портье Магнус подошел к конторке и увидел, что все ключи висели на своих местах. Он вручил портье свой ключ и полкроны. – А теперь, только между нами, – сказал он, перегнувшись через стойку, – не могли бы вы оказать мне маленькую услугу? – Услугу? – старый валлиец чуял скандал как собака кость. – Насчет хиппи, – сказал Магнус и подбородком показал на монету, которую старик уже пододвигал к себе, накрыв ладонью. – Какие комнаты они занимают? – Занимают? – старческие глаза хитро заблестели, когда он оглянулся на стойку с ключами. – Вчера вечером ни один из них не вернулся. Ни один! – Комнаты за ними все еще числятся? – Да, но, видите ли, они до сих пор не заплатили. Их вещи там, наверху, но это неважно. А если они сбежали, то ими займется полиция, уж будьте уверены. Мы всего лишь маленькая гостиница… Магнус опять спросил: – Какие комнаты они занимают? Некоторое время старик беззвучно шевелил губами. – Рядом с вами, – наконец сказал он. – Номера восемнадцать и девятнадцать, и один из них с девушкой. – Сколько еще у вас жильцов? – Жильцов? Есть еще несколько – как говорится, приезжают и уезжают. – А есть среди них Мередит? – Как? – Глаза старика рассеянно опустились на вторую полукрону, которую Магнус отправил через стойку. – Высокий молодой человек со светлыми волосами. Том Мередит. Знаете такого? – А-а-а! – портье поднял голову и издал такой звук, будто пососал что-то. – Вы не из полиции? – Нет, это личное дело. С ним что-то случилось? Старик немного подумал и сказал: – Насколько я знаю, нет. А в чем он замешан? Авария? – Он давно живет здесь? Портье покачал головой: – Он не живет здесь, он работает. Он новый сотрудник – ночной портье. – Работает давно? – Недавно… только временно. Я не так уж часто вижу его. Он предпочитает одиночество. – Вечером он рано начинает? – Совершенно верно, – ответил старик, энергично кивая. – Видите ли, я – старый портье и работаю только днем. – Когда Мередит уходит? – Полагаю, около восьми утра, – он почесал затылок и шмыгнул носом. – А зачем вам все это, сэр? Магнус подмигнул ему и подвинул к нему третью полукрону. – Маленький секрет, только между нами. О'кей? Валлиец забормотал что-то и сел, изучая три монеты в своей руке, а Магнус вышел на улицу, где по-весеннему ярко сияло солнце. В клубе «Би-Би-Си» он позавтракал вместе с молодым человеком по имени Уинтерс, который отвечал за организацию телевещания о сегодняшней дискуссии. Магнус рассчитывал, что беседа будет частной, но почти сразу к ним присоединился высокий человек по имени Йорверт Эб Проубин, кожа которого напоминала рисовую бумагу. Это был король бардов и член комитета фестиваля. Ленч оказался нелегким. Магнус пытался было расспросить Уинтерса о дискуссии, но Проубин упорно перехватывал инициативу, читая им обоим лекцию об опасностях, которые несет фестиваль Уэльсу. – Порядочные люди этой страны не потерпят безбожного попрания наших древних национальный традиций! – кричал он, жуя волокнистое мясо, а Магнус и Уинтерс слушали его, вежливо потягивая пиво. Монолог из скучного превратился в абсурдный: – Пусть эти умники едут отсюда, разбрасывая вокруг свои данайские дары, полные грязи и порока. Но помяните мои слова – пройдет совсем немного времени, и все они окажутся на одной ветке, а когда это произойдет, придет Господь и отрубит ее! Его прервали два человека в бабочках, с неопрятными седыми волосами, которые подошли поприветствовать Эба Проубина на валлийском языке. Переводя сказанное на английский, он представил этим людям Магнуса и Уинтерса, затем перевел то, что сказал, на валлийский, хотя каждому было понятно, ибо все здесь прекрасно говорят по-английски. Потом Магнус и Уинтерс нашли убежище в баре. – Уф-ф! Какое сумасшедшее сборище! – сказал Уинтерс, заказав двойной виски. – Старик, я слушаю их уже целую неделю. И вот что я скажу тебе: если ты не говоришь по-валлийски (не имеет никакого значения то, что ты англичанин), ты просто подлый предатель. – Прекрасный древний кельтский язык, – пробормотал Магнус. – Твое здоровье! За сегодняшнюю дискуссию. – Вот именно! – Уинтерс покачал головой. – По правде говоря, я, наверное, немного переоценил себя. Ты знаешь о том, что некоторые члены местного фестивального комитета грозят порвать дипломатические связи? Хорошо, я согласен с тобой: кое-какая чепуха на вчерашней выставке была несколько шокирующей для непривычных людей, но я же ведь затеял сегодня вечером прямую передачу на сорок пять минут. Она вообще-то планировалась на час, но я ее урезал. – С какой стати? – Ну, я считаю, что Питер Платт здорово надул меня. Видишь ли, именно я подал идею прямой передачи с этих дебатов и получил одобрение – с условием, что улажу все с Платтом и что на экране не будет много партизанщины. Платт согласился председательствовать, трое основных выступающих были вполне надежной компанией. И вдруг, когда обо всем уже договорились, Платт подлетает ко мне и заявляет, что он уговорил этого поэта, Гарта Скаммела, быть третьим выступающим – после Мэри Даннок. – Да ты что! – воскликнул Магнус. – А я думал, она умерла. – Как бы не так, старик. Она до сих пор оплот и надежда библиотек: выдает как минимум две книги в год. – Платту она понравится. Публике тоже. – Да я беспокоюсь не о ней. О Гарте Скаммеле. Магнус кивнул: – Да, с ним можно повеселиться. Я слышал однажды, как он выступал перед группой Дерти Хэмпстед. Они просто без ума были от этих его словечек и четырех букв. Уинтерс застонал и протянул бармену свой пустой стакан. – Не переживай! – рассмеялся Магнус. – Если он станет шалить, ты всегда можешь включить любой коммутатор в студии. – Старик, с открытыми дебатами это не так просто, – Уинтерс снова выпил виски так, словно это было лекарство. – Я молюсь лишь о том, чтобы выступление Платта и две другие речи растянулись на сорок минут. Думаю, ты там будешь? – О, Гарта Скаммела я не пропустил бы ни за что на свете! Уинтерс нравился Магнусу, и все-таки ему хотелось, чтобы Гарт Скаммел что-нибудь выкинул сегодня. В конце концов, надо же ему найти что-нибудь, о чем можно написать. Они допили свои бокалы, и Магнус опять пожелал Уинтерсу удачи, чувствуя, как тому она нужна. 3 В этот вечер лекционный зал «Рирдон Смит» был заполнен уже к четверти восьмого. На потолке, над поднимающимися вверх рядами, была установлена целая батарея осветительных ламп, которые уже наполняли зал мягким теплом. Магнусу было выделено место достаточно близко от сцены, рядом с известным литературным критиком, криволицым мужчиной с длинным подбородком и кожаными заплатами на локтях. Взгляд, брошенный на публику, заполнявшую зал, подтвердил его предположения. Известие о выступлении Гарта Скаммела привело сюда толпу его немытых последователей, которые расселись по рядам, как вороны на телеграфных проводах. Сзади него сидела массивная девица в брюках и свитере, усыпанном значками, возвещавшими «Че Гевара жив!», «Слава Мао!», «Ваша местная полиция вооружена и очень опасна!». В дальнем конце зала, среди колонок и телекамер, Магнус разглядел Уинтерса, шепчущегося с техниками. Он был без пиджака. До начала оставалось две минуты. Шумный и душный зал теперь был забит до отказа. Магнус ослабил воротник и взглянул перед собой на нижние ряды. В центре, между бледной длинноволосой девицей и великим разрушителем Чаком Ортицем, он увидел Гарта Скаммела; чуть поодаль сидела Мэри Даннок, известный автор романов. Вдруг его словно током пронзило. Казалось, весь зал вокруг затих. Майя, должно быть, проскользнула через боковую дверь, заняв крайнее место двумя рядами ниже. На ней был перламутрово-белый плащ, перетянутый поясом и застегнутый до подбородка: он удивился, как она может сидеть в нем в такой духоте. Длинные волосы ее были спрятаны под воротник, голову она держала прямо, положив руки между коленями – спокойная и в то же время напряженная поза. Еще на ней были темные очки. Он уже был готов бежать вниз, чтобы заговорить с ней, но остановился. Она уже один раз обманула его, и самым последним делом было бы сейчас бежать к ней. Когда дискуссия закончится, будет легко изобразить случайную встречу, и то для того лишь, чтобы она объяснила свое поведение вчера вечером. Когда Питер Платт вышел на сцену и занял место за столом перед микрофоном, раздался гром аплодисментов. На Первом Международном Кардиффском фестивале живого искусства началась дискуссия о цензуре. Вступительная речь Платта продолжалась чуть больше восьми минут. Она представляла собой гневную тираду против несправедливости цензуры, закончившуюся восклицанием: – Я говорю вам, всем тем, кто любит свободу, что пока остается хотя бы намек на цензуру в Великобритании, это может означать только одно: нам есть, чего стыдиться и скрывать в нашей стране! Когда закончились аплодисменты, он поднял обе руки и воскликнул: – Но мы согласны и поспорить. И мне кажется, что следующий оратор найдет много аргументов против сказанного мною. Я представляю вам одну из величайших писательниц, несравненную Мэри Даннок! Гиканье и топот ног сопровождали мисс Даннок, пока она с достоинством поднималась на сцену. Она была одета в красивое, длинное, до пят, блестевшее под светом юпитеров платье; ее волосы, уложенные серебристыми локонами, обрамляли лицо с профилем принцессы из династии Бурбонов. Нет, она тоже была против цензуры, особенно политической, но некоторые книги, которые читаешь в наше время… Они все о сексе и ни о чем другом, с первой страницы до последней (здесь последовали продолжительные аплодисменты). Если вы пишите книгу, в которой нет секса, вы не сможете ее продать. Раздались крики: «Слышали, слышали!» Мисс Даннок покраснела и продолжила еще более строго; вера в правильность своих утверждений возрастала в ней с каждой минутой, принимая характер вызова, обращенного к аудитории. Да, она была сторонницей секса в книгах – и писала очень много о сексе в свое время!

Конец ознакомительного фрагмента.