Теперь несколько слов о транслитерации и использовании названий и имен. Англизирование языков Центральной Азии и Дальнего Востока всегда сопряжено с трудностями, и методы с годами изменялись. Бэйпин стал Пекином, потом Бэйцзином, и этот лингвистический вариант вряд ли можно считать окончательным. Можно посочувствовать редактору одной газеты, спросившего своего корреспондента на Дальнем Востоке: «Как долго лететь из Пекина в Бэйцзин?» Что касается англизирования имени великого завоевателя, то правильно было бы его называть Чингис Ханом (Chingis Khan), но поскольку в англоязычном мире он всегда был Дженгис Ханом (Genghis Khan), то я избрал именно этот вариант, поскольку для меня предпочтительнее жанр научно-популярной, а не сугубо академической литературы. В целом же, в сфере ономастики мне вряд ли удалось соблюсти правильность передачи имен и названий в той степени, которая удовлетворила бы лингвистов; чаще всего я руководствовался принципами благозвучия. Для большей ясности в написании имен dramatis personae [4] я составил глоссарий главных персонажей. Я безмерно благодарен Тимоти Мею, профессору университета Северной Джорджии, за помощь в разрешении проблемы с написанием монгольских имен, названий племен и кланов.

Ни один автор не способен создать книгу, опираясь лишь на собственные силы. Соответственно, мне доставляет удовольствие особо отметить участие в ее создании и поблагодарить нижеследующих лиц: Уилла Сулкина, предложившего мне написать книгу, а также его коллег и преемников в издательстве «Бодли хед» Стюарта Уилльямса, Уилла Хаммонда и Эмми Франсис, которая вела весь процесс от начала до конца. Я также благодарен дочери Джули, разыскавшей редчайшие книги о монголах, профессору У. Дж. Ф. Дженнеру за помощь в изучении китайских географических названий, древних и современных, д-ру Генри Хауарду, Биллу Доноху и Антони Хипписли – за превосходное редактирование, корректуру и составление карт. Как всегда, я всем обязан своей жене Полин, бесподобному редактору, критику, другу и интеллектуальному соратнику. Да хранит Вас Бог!

Багдад в 1257 году все еще был одним из главных центров ислама. Столичный город аббасидского халифата продолжал пользоваться благами былого величия и славы, сохранившимися со счастливых времен конца VIII – начала IX века. Аль-Мансур, второй халиф, основавший династию Аббасидов и правивший в 754–775 годах, заложил основы, но все подлинные чудеса свершились при Гаруне аль-Рашиде, пятом халифе, царствовавшем в 786–809 годах. Он превратил Багдад в город-сказку, чьи дворцы, мечети и здравницы изумляли гостей и принесли ему всемирную известность. Пожалуй, самым удивительным и вызывавшим всеобщее восхищение был Дом мудрости, крупнейшая в мире библиотека – с научно-исследовательским институтом и переводческим бюро. В Доме мудрости имелось уникальное собрание манускриптов и книг, и при нем сформировалось научное сообщество, занимавшееся исследованиями в самых разных областях: в астрономии, математике, медицине, алхимии, химии, зоологии, географии, картографии. Но меньше всего он напоминал Лос-Аламос или МТИ (Массачусетский технологический институт) той эпохи: строгость и академизм Дома мудрости красочно будоражило многоцветье базаров и рынков с их крикливыми торговцами, заклинателями змей и гадалками. Багдад Гаруна аль-Рашида был именно таким, каким он изображен в сказках «Тысячи и одной ночи». При Гаруне и его ближайших преемниках Багдад превзошел Кордову, став самым большим городом в мире, но к XIII веку он уступил пальму первенства по численности населения Мерву и другим великим городам Хорасана {1} . Тем не менее, хотя славные времена остались в прошлом и с конца X века Багдад переживал упадок, один исламский путешественник, посетивший город примерно тогда же, когда происходило норманнское завоевание Англии, восторженно писал:

«В мире нет города, равного Багдаду по богатству и деловой активности, численности ученых и знати, протяженности его округов и пределов, огромному количеству дворцов, обитателей, улиц, проспектов, аллей, мечетей, купален, причалов и караван-сараев {2} ».

Город впечатлял своим великолепием даже тех, кого раздражала столица Аббасидов, как, например, Ибн Джубайра, арабского путешественника, прибывшего из мавританской Испании и сообщавшего в 1184 году:

«Здесь изумительные рынки, большие пространства и население, пересчитать которое не сможет никто, кроме Господа. Здесь три соборные мечети… Общее число мечетей, в которых по пятницам читаются молитвы, в Багдаде достигает одиннадцати… Купален в городе несть числа {3} ».

В мастерских города изготавливались превосходные шелковые и парчовые ткани, в Италии славилась особая золотая «багдадская» парча, а по всей Европе была известна ткань из шелка и хлопка «аттаби», носившая название одного из городских кварталов. В Багдаде покупались в основном предметы роскоши: полотна, шелка, хрусталь, стекло, мази и снадобья; город, возможно, уже и находился в состоянии упадка, но его богатства вызывали зависть.

Параллельно Багдаду создалась репутация города, родившегося под несчастливой звездой, и он действительно подвергался бедствиям голода, пожаров и наводнений. Массовый голод здесь случился в 1057 году, попытки мятежей предпринимались в 1077 и 1088 годах, неоднократно происходили конфликты на религиозной почве, не говоря уже о многочисленных бедах, вызывавшихся буйством огня и воды. Большие пожары отмечены хронистами в 1057, 1059, 1092, 1102, 1108, 1114, 1117, 1134, 1146 и 1154 годах. В 1117 году в Багдаде произошло землетрясение, потопы зафиксированы в 1106, 1174 и 1179 годах. Народные бунты вспыхивали в 1100, 1104, 1110 и 1118 годах, а в 1123 году конфедерация бедуинов чуть не захватила город: его спасли подкрепления, присланные тюрками-сельджуками {4} . Различные пророки и прорицатели истолковывали все эти несчастья как предвестники неминуемой катастрофы, которая окончательно разрушит Багдад. То же самое предвещало и очевидное снижение квалификации халифов. Аль-Мустасим, ставший халифом в 1242 году в возрасте тридцати одного года, не отличался дальновидностью и трезвостью ума, был человеком бездеятельным, любил предаваться удовольствиям, наслаждаться обществом женщин, музыкой и театром. Подобно многим другим индивидуумам такого сорта, отсутствие способностей он компенсировал непомерной спесью и претензиями (без каких-либо на то оснований), чтобы играть роль верховного правителя. Аль-Мустасим раздражал придворных, прежде всего главного визиря, в коридорах власти зрело недовольство и вынашивались замыслы его свержения. Особенно возмущало его упорное нежелание замечать угрозу, исходившую от монголов, загадочных племен, появившихся с востока и уже четыре раза (в 1236, 1238, 1243 и 1252 годах) направлявшихся в сторону Багдада, но не напавших только из-за того, что их отвлекала какая-нибудь другая более доступная и близкая пожива {5} .

Однако в 1257 году возможность монгольского нашествия уже нельзя было игнорировать: над халифатом нависла, если выражаться языком XX века, «угроза прямая и явная»». Монголы неумолимо надвигались, и на этот раз их ничто не отвлекало, они не проводили маневры и не блефовали. Хулагу, внук Чингисхана, брат великого хана Мункэ, будущий китайский император Хубилай и еще один амбициозный представитель рода Ариг-буги шли войной на арабский халифат. Мункэ приказал Хулагу аннексировать те районы исламской Азии, которые еще не принадлежали монголам, и пройти по западному исламскому миру до самого Египта. Хулагу командовал самым многочисленным за всю историю монгольским воинством. Согласно одному средневековому источнику, его армия насчитывала 150 000 человек, и до настоящего времени эти данные не представляются неправдоподобными {6} . Хулагу напал вначале на исмаилитов-ассасинов, самых жестоких и устрашающих противников в мире ислама. Ассасины, военно-политическое ответвление исмаилитов-низаритов, в сущности исламские сектанты, создали собственное «государство» в крепости Аламут на северо-западе Персии. Исмаилиты, повиновавшиеся лишь великому магистру ордена Старцу Горы, готовили из своих приверженцев профессиональных ассасинов, убийц «великих и могущественных», которых они умерщвляли публично, при стечении народа, ужасая и стращая всех одним своим именем. Боялся их великий вождь сарацин Саладин, от их кинжалов погибли многие крестоносцы. Но в декабре 1256 года они повстречались с еще более устрашающей силой. Монголы Хулагу напали на Аламут, разрушили вроде бы неприступную крепость и навсегда покончили с ассасинами. Полагают, что побудительным мотивом была угроза, опрометчиво высказанная магистром ордена в адрес Хулагу {7} .

Вдохновленный триумфом, Хулагу отправил послание халифу, требуя капитуляции, личного повиновения и почтения, присяги в верности, разрушения всех фортификаций Багдада и выплаты огромной дани золотом. Аль-Мустасим ответил с таким же горделивым пренебрежением, с каким бы отреагировал папа на угрозу от одного из светских владык Европы. Халиф сказал послам Хулагу, что он является главой ислама, в этом качестве превосходит любого светского правителя и ему служат миллионы правоверных от Китая до Испании. «Возвращайся домой в Монголию, молодой человек», – такова якобы была покровительственная суть его ответа Хулагу, который был моложе всего лишь на семь лет. Одновременно тайное послание Хулагу отправил и главный визирь, предлагая ему атаковать город и обещая легкую победу, поскольку Багдад переполнен заговорщиками и потенциальными бунтовщиками «пятой колонны», желающими халифу только смерти. Хулагу послал последнее предупреждение: «Луна светит только тогда, когда спрятан яркий диск солнца». Он недвусмысленно давал понять, что власть аль-Мустасима целиком зависит от терпеливости монголов {8} . На этот раз халиф разрешил спор и определил свою судьбу тем, что казнил монгольских эмиссаров, совершив самое тяжкое преступление во всех отношениях. Осознав наконец неизбежность войны и испугавшись этой перспективы, халиф созвал совет, поставив лишь один вопрос: можно ли предупредить монгольский тайфун? Единодушный ответ состоял в том, чтобы откупиться от Хулагу, заплатив ему столько золота, сколько бы он ни потребовал для мирного урегулирования. Но халиф предпочел последовать советам главного астролога, который при поддержке целой свиты предсказателей заявил, будто «предначертано», что всех, кто посмеет напасть на Аббасидов, ожидает «ужасная гибель». Астролог в деталях рассказал о тех бедах, которые постигнут Хулагу, если он совершит святотатство: солнце перестанет подниматься по утрам, прекратятся дожди, оскудеет земля, землетрясение поглотит интервентов и в течение одного года умрет и сам Хулагу. Астроном даже поклялся принести в жертву свою жизнь, если неверны его предсказания {9} . Когда эту информацию донесли Хулагу, он вызвал собственного астролога, и тот подтвердил правоту предсказателей халифа и несчастливых знамений. Хулагу незамедлительно приказал казнить «предателя». Халиф, узнав о том, что пугающие предзнаменования не убедили Хулагу, снова заколебался и на этот раз согласился заплатить огромную дань золотом. Однако Хулагу ответил, что переговоры надо было вести раньше, а теперь он желает встретиться с халифом лично {10} .

Хулагу выдвинулся к Багдаду в ноябре 1257 года, совершенно уверенный в несокрушимости своих войск. Его и без того огромная армия дополнялась рекрутами, набранными среди покоренных армян и грузин, давно осознавших бессмысленность сопротивления монголам, и, что удивительно, воинами-христианами из Антиохии. При нем был и элитный корпус китайских инженеров и саперов, специалистов в организации осад, которыми командовал сорокалетний Го Кан, ровесник Хулагу, служащий для нас примером того, что монголы ценили человека больше по знаниям, а не по родовитости. 18 января 1258 года Хулагу подошел к предместьям Багдада и начал окружать город, пробуя его оборону. Уже не существовало первоначальных круговых фортификаций, построенных халифом аль-Мансуром, но внутреннюю часть города на западном берегу Тигра окружала десятимильная стена, возведенная из обожженного кирпича, с мощными сторожевыми башнями. Не обеспечивал необходимую защиту ров, облицованный кирпичом: он был основательно разрушен наводнениями {11} . Вдобавок ко всему, аль-Мустасим приказал своим элитным тюркским воинам выстроить в лодках на реке дополнительную линию обороны. Монголы двинулись на штурм города по обоим берегам Тигра. Халиф сразу же совершил ошибку, выслав вперед по западному берегу двадцатитысячную конницу, чтобы остановить мародеров, но он не учел монгольской изобретательности. Монголы разворотили дамбы запруд на Тигре и затопили низину позади кавалеристов, заперев их в западне и перебив всех до одного. Тюркские воины в лодках оказались в лучшем положении и проявили стойкость. Хулагу действовал методично и неспешно. Баллисты и катапульты обрушили на крепостные башни град метательных снарядов, особенно интенсивному обстрелу подвергалась так называемая Персидская башня. Поскольку местность вокруг Тигра и Евфрата была в основном песчаная, камни доставлялись из близлежащих гор, использовались также стволы срубленных пальм. Монголы переправлялись через реку сразу в нескольких местах, избрав самые слабые участки в полукруге оборонительной стены. Особенно пригодилось инженерное мастерство грузин. Осада продолжалась с 29 января до 10 февраля, пока не рухнула Персидская башня, открыв проход в город. Подошло время для переговоров о капитуляции, но Хулагу отказался выдвигать условия. Он выждал три дня, прежде чем начать последний штурм, давая возможность отдохнуть своим воинам и выискивая у легковерной местной знати местонахождение спрятанных сокровищ. Хан вызвал к себе астролога халифа, высмеял его угрожающие предсказания и напомнил о клятвенной гарантии правдивости пророчеств своей жизнью. Затем Хулагу приказал казнить астролога {12} .