— Послушайте, — внезапно сказал Илья таким тоном, что Катя взглянула на него даже удивленно. — Послушайте! Где… где вы взяли фото моей жены?! И что все это значит? Выходит, вы все-таки за ней все это время следили?!

Он двинул по столешнице к ней те самые снимки, которые Катя стыдливо задвинула в уголок как доказательство своей некомпетентности — подарок от Ритки Сорокиной, которая в любую бочку меда старалась впихнуть по тухлой селедке. Катя, если честно, не рассчитывала даже на них смотреть — зачем? Чтобы увидеть себя с глупым выражением лица, а позади — ржущих и тыкающих в нее пальцами наружников? Уж Сорокина такое умеет подобрать — закачаешься!

— Вот это… Это же она!

Это и впрямь была она! Она сама и…

И еще: Тим был прав — память вернулась внезапно, одномоментно, словно вспышка. Будто резануло по глазам изнутри, высветив все закоулки, сомнительные углы, тупики, давно позабытые схроны…

Она вспомнила все: и зачем пошла туда, в тот самый замусоренный ржавым железом двор с рельсами, пустынный и протяженный; пошла, потому что узнала человека, виденного много раз, и лицо, и фигуру которого она запомнила так, что ошибиться просто не могла! Вспомнила и самый миг падения: металлическое эмалевое небо солнечного зимнего дня и облака; твердыми они ей показались, потому что в этот миг ее голова, спина и все остальное пришли в соприкосновение с твердью земной, рельсовой, шпальной… арматурной…

В один миг память вернулась вся: со всеми утраченными, словно теми же острыми ножницами выстриженными фрагментами, — ах вот как! Вот почему так — память, оказывается, это вовсе не отдельные фрагменты! Все рассортировано и аккуратно разложено по папкам — совсем как в компьютере… странная штука! И, выходит, один потерянный кусок тянет с собой все, что с ним связано? Теперь же папка под названием «Жанна» возвратилась, всплыла, осветилась, будто прима-балерина в перекрестье прожекторов, выбежавшая на сцену, и… И ей все стало ясно в этом деле. Все! Или же это снова какие-то шутки сознания, подсознания, интуиции — или черт его знает, как это называется, — когда в долю секунды фрагменты, над которыми мозг обычно трудится долгие недели, становятся на место? А кто сказал, что, пока она ничего не помнила, ее мозг не трудился?! Да, пусть так — но что теперь со всем этим делать?! Что?!

— Вот что мы сделаем, — сказала Сорокина, выглядевшая так, будто и не выпила тут, в этой кухне два часа назад основательную порцию дедушкиной хванчкары… — или же это все-таки было киндзмараули? — Илья, вы все поняли? Никакой самодеятельности! Если вдруг ваша жена куда-то соберется, не удерживайте ее, не впадайте в панику и не дай бог сами за ней не идите, а немедленно звоните нам! Не думаю, что она сорвется ночью, но… всего можно ожидать, если наша Катерина Александровна права.

Катя долго прикидывала, кого позвать на помощь, и неожиданно остановилась на… Сорокиной! Да, Маргарита Павловна, разумеется, зануда еще та, но ей проще объяснить… и, опять-таки, выпросить поддержку, наружку и остальное.

— Мальчика вашего, Антона, может, пока куда-нибудь отправить? — предложила она. — К Наташе Антипенко, например?

— Да, ребенка хорошо бы не травмировать лишний раз! — Сорокина, отчего-то сильно пахнувшая котлетами, задумчиво грызла кончик собственной ручки. — Сможете его увезти? Так, чтобы самому никуда не отлучаться?

— Я попробую это устроить… ему там всегда интересно. Но вдруг она не захочет его отпускать?

— Думаю, если наступит такой момент, как мы предполагаем, ей самой будет не до ребенка… Захочет!

— Я не хочу, чтобы ты уезжала! Не уезжай, мама!

— Я ненадолго, золотой мой… я совсем на чуть-чуть! А ты поедешь к тете Наташе, потому что папе надо работать, папе некогда… И у тети Наташи котик…

— Я не хо-о-очу-у-у ко-о-отика-а-а!..

Отчаянный, с вскриками плач, переходящий в вой, в икоту, в хрип…

— Маа-а-ама!

— Илья, забери его, в конце концов! У меня тоже сердце разрывается!

— Может быть, тогда лучше никуда не ехать?

— Ма-а-а-ма-а-а…

— Солнышко, золотко мое ненаглядное…

Она осыпает мокрое личико торопливыми поцелуями.

— Мама раньше тоже уезжала… все хорошо, все хорошо!.. Не надо… не надо!..

— Не уе-е-езжа-а-ай… потому что ты не прие-е-едешь…

— Что ты! Что ты! — вскрикивает она, изо всех сил прижимая его к себе, так что он тоже вскрикивает — тонко, пронзительно… Птенец, ее малыш, ее ребенок, сыночек, ее свет, ее радость… — А-а-анто-о-ошка… — шепчет она. — Я вернусь! Я обязательно вернусь… Это всего неделя… Мне надо… надо подлечиться. Потому что я очень больна… очень!

Внезапно он разворачивается и смотрит ей прямо в глаза.

— Мама, ты не умрешь?!

— Ну что ты, мой хороший! — Жанна делает мужу знак рукой, чтобы он оставил их вдвоем. — Мамы никогда не умирают… Они же нужны маленьким мальчикам, правда? И я не умру… и совсем скоро приеду… и привезу тебе… Что ты хочешь, чтобы я привезла?

Он недолго думает, потом вздыхает:

— У тети Наташи есть кот. Ты привезешь мне маленького котеночка? Совсем маленького?

— Конечно! — обещает она. — Совсем маленького.