– Это Егоровой, чтобы не скучно было. Меня заменит! Ну, смелее, летчица… Все будет в порядке… Спокойнее.

– Контакт!..

– От винта!

Снова пропеллер пустился считать свои обороты, снова вздрогнула машина. Все мое внимание сосредоточено на приборах. Инструктор Мироевский, взявшись за консоль крыла, шел рядом до исполнительного старта. И от его крепких, умелых рук мне через все тело самолета как будто невидимыми импульсами передавалась уверенность. Вот они: ручка управления, сектор газа, рукоятка магнето… Сотни раз я трогала их, вертела, заставляла машину выполнять сложные маневры. Но все это было под контролем старшего товарища, а теперь одна отвечаешь за каждое движение своего самолета. Сама! Странное дело, если несколько секунд назад ответственность придавила меня, то сейчас у старта тяжести как не бывало.

Я развернула У-2 на взлете. Сердце бьется ровно, дышится легко, мысль работает четко, память молниеносно подсказывает запрограммированные действия.

Предельная собранность и целеустремленность! Нет, полеты с инструктором даром не прошли. Машина набирала скорость, еще мгновение – и шасси оторвались от земли. Я лечу! Все шло как надо. Теперь главное – это четко и грамотно выполнить все элементы полета…

Многие ли люди знают, что такое полет? Скажете: миллионы. Вот сколько их переносится из города в город, с континента на континент. Но разве можно сравнить открытую кабину учебного самолета с наглухо задраенным салоном пассажирского лайнера? В нем все словно в автобусе: стены, окна, потолок. В нем можно ходить, двигаться, не обращая внимания ни на какие атмосферные условия. Комфорт. Но эти условия лишь иллюзия полета: вы не летите, а «едете по воздуху». Другое дело на учебной машине, хотя бы на том же У-2! Здесь все отдано воздуху: голова, плечи, руки. Опусти ладони в жесткие воздушные волны, и ощутишь тугую леденящую струю. Обернись, вокруг – никого в целом свете. Лишь небо, ты и самолет, послушный твоей, человеческой воле. Он поднимает тебя все выше и выше: к звездам, к солнцу. Хочешь развернуть его в сторону – развернется, хочешь опустить ниже – опустится. Ты – его господин.

Счастье переполняло меня. Хотелось петь, кричать в простор. Кричать о том, что я – летчица, что я могу повелевать самолетом! Я – простая русская девчонка, девчонка с Московского метростроя! Но чудо, которое показалось мне вечностью, длилось всего несколько минут: ровно столько, сколько нужно, чтобы успеть совершить круг над аэродромом. И вот У-2 уже снова бежит по траве. Около посадочного «Т» стоит Мироевский. Он поднял вверх большой палец и сделал белым флажком какой-то знак. Сначала я не поняла, в чем дело, а потом догадалась: разрешает второй полет. Значит, я все исполнила как надо. Во втором полете моей радости не было предела. Я пела, потом что-то кричала, наконец, сняв ноги с педалей, попыталась выбросить какие-то коленца – и не заметила, как приблизилась уже к четвертому развороту.

Я стараюсь, очень стараюсь посадить машину как можно точнее, – и мне это удается: У-2 садится на три точки у самого «Т». Встречает самолет наш старшина Хатунцев. Одной рукой он ухватился за крыло, а другую держит поднятой вверх с оттопыренным большим пальцем. Я в отместку за то, что он заставлял меня мыть хвост самолета, показываю старшине язык и прибавляю обороты мотора. Самолет рулит быстрее, и Ваня бежит во весь дух, сопровождая меня. И так радостно мне в эти минуты, так ликует душа, что кажется, нет в мире человека счастливее меня! Зарулив на стоянку, я выключаю мотор. Ребята, облепив самолет, задают какие-то вопросы, поздравляют, но я спешу доложить руководству аэроклуба о выполнении задания.

– Молодец, Егорова. Летайте и дальше так, – сказал начлет и крепко пожал мне руку.

В тот день из нашей группы вылетели самостоятельно трое – Хатунцев, Петухов и я. После полетов мы идем в распоряжение техника, – и опять старшина Хатунцев «доверяет» мне мыть хвостовое оперение самолета. Я не сержусь, а наоборот, сегодня с удовольствием взялась за тряпку, мыло и ведро с водой. Вечером на разборе инструктор объявил нам благодарность, а Тутуши отругал:

– Почему вы смотрите в полете только на приборную доску? Где ваш объем внимания? Так летать нельзя! Вы и сами разобьетесь, и меня убьете. На посадке только хочу дать вам управление, гляну в зеркало – а вы смотрите не на землю, а на приборную доску. У нас ведь не слепые полеты!.. А еще надо свободнее вести себя в воздухе, не напрягаться и не бояться. Самолет надежный!

И смеясь, добавил:

– История знает случай, когда наш самолет У-2 взлетел и сел без пилота.

Мы все смеемся, а Мироевский вновь терпеливо рассказывает о полете по кругу, показывает маршрут на макете, рисует на доске и затем просит Тугуши все повторить. Учлет повторяет толково, – все-таки у него инженерное образование. На словах у него получается даже лучше, чем у инструктора, но в следующем полете он опять смотрит на приборы. Инструктор снова заставляет его тренироваться на земле, в кабине самолета, – и вот наконец лед тронулся. Вскоре Тугуши догнал нас.

К концу июля, когда мы все вылетели уже самостоятельно, нам предложили взять на работе отпуск и выехать в лагеря, на аэродром. На шахте мне никаких препятствий не чинили. Напротив, наш комсомольский лидер Женя на всех собраниях ставил меня в пример.

– Время сейчас грозное, суровое. С Запада надвигаются тучи войны. Империализм, опираясь на набравший силы фашизм, готовит нападение на Страну Советов! – гневно говорил он и призывал ребят вступать в члены ОСОАВИАХИМа, приобретать военные специальности. На призыв секретаря комитета комсомола откликнулись многие юноши и девушки. Среди них был и Алеша Рязанов – слесарь механической мастерской нашей шахты. Забегая вперед, скажу, что Алеша окончил аэроклуб, затем Борисоглебскую военную школу летчиков-истребителей и в первый же день войны открыл боевой счет сбитым фашистским самолетам. Рязанов защищал небо Москвы, Сталинграда, Кубани, Прибалтики. Наш метростроевец Алексей Константинович Рязанов стал дважды Героем Советского Союза…

Да, так тогда и было: мы работали, учились и еще учились защищать Родину. Взять хотя бы мою знакомую Мотю Астахову. Работая в шахте, она овладела многими специальностями прямо «на ходу»: стала бетонщицей, изолировщицей, лебедчицей, штукатуром, мраморщицей. Какая специальность в данный момент нужнее – по такой она и работала. Кроме того, она училась на рабфаке Метростроя и посещала курсы радисток в школе ОСОАВИАХИМа. В апреле 1942 года было принято постановление Государственного Комитета Обороны (ГКО) о призыве на военную службу женщин. Вначале – в войска связи, следом за первым постановлением было принято следующее – о призыве девушек в Военно-Воздушные силы. Но далеко до принятия этих постановлений Мотя Астахова была уже на фронте. Радистка действовавшей на территории Литвы группы разведчиков, Мотя Астахова была тяжело ранена в грудь, когда разведгруппа прорывалась сквозь кольцо фашистов, напавших на ее след. Тяжело раненная радистка упала в глубокую воронку от бомбы, – товарищи успели лишь оставить Моте фляжку с водой, забрать у нее рацию и прикрыть хворостом, оказавшимся под рукой. Вернуться за ней они смогли только через 10 дней, но, к их великой радости, Астахова оказалась на месте, живой, хотя и в тяжелом, обморочном состоянии. Выходила Мотю простая литовская крестьянка, спрятавшая ее на своем хуторе, в сарае, и лечившая какими-то травами и примочками. А ведь и сама литовка, и разведчики знали, что грозит хозяйке хутора, если у нее фашисты обнаружат разведчицу… Под Новый год за оправившейся Астаховой пришли товарищи по разведгруппе. И опять на Большую землю полетели разведсводки «Ландыша» – такой у радистки был позывной…