Шрифт:
– Сона! – постучалась Нина. – С тобой все хорошо?
– Да-да, сейчас. – Сона поспешно поставила раковину на место, затем нежно погладила ее и шепнула: «Я буду слушать тебя каждый день».
На столе дымился завтрак. Горячие пышные оладьи с золотой корочкой, варенье и сметана. Сона ела с аппетитом, запивая ароматным кофе. Арам курил у открытого окна.
– Значит, так, – сказала громко Нина. – Я пока ничего не понимаю, но однозначно не верю, что эту девочку из такой семьи могли отдать за моего оболтуса. Сона, ты будешь жить в отдельной комнате, пока я сама не узнаю у твоих родителей, что это правда. У меня сегодня дежурство, я в больнице медсестрой работаю, – важно подчеркнула она. – И не дай Бог, чтобы ты, Арам, переступил порог ее спальни.
– Я у друга буду ночевать.
– Спасибо, – тихо буркнула Сона.
– Вот и славно, – облегченно вздохнула Нина.
Все ушли, и дом наполнился тишиной. Сона осталась одна. Теперь это ее новое жилище. И неужели все это правда? А вдруг родители опомнятся и приедут за ней? Ведь впереди два выходных. Она помыла посуду, прибрала на столе и пошла осматривать квартиру. В гостиной Сона заметила старое черное пианино, протертый диван и промятое кресло. Две крохотные спальни: одна предназначалась ей. Сона заметила чистый комплект белья. Бессонная ночь и стресс от всего, что с ней сегодня произошло, обессилили организм. Застелив белье, она пошла в ванную и осторожно, словно боясь расплескать внутри ракушки эту маленькую тайну, вновь поднесла ее к уху. Мелодия снова зазвучала загадочно и нежно. Сона легла в постель и, не отнимая от уха ракушку, заснула.
Прошло несколько дней. Получив четкое и внятное подтверждение, что Сона теперь ее невестка, ничего не понимающая Нина по-прежнему не могла в это поверить. Она все еще не разрешала сыну приближаться к Соне и запретила ему ночевать в доме даже в ее присутствии. Как эту девочку могли отдать им? Ясно, что ее сын – не лучшая партия, и о том, что ее муж сидит уже пять лет, и осталось почти столько же, знали все. Что Арам связался с дурной компанией, и только Виталий вытащил его оттуда, потому что Нина физически не могла справиться с сыном. Она умоляла взять его в секцию, научить уму-разуму, понимая, что просто теряет его. Мелкое воровство, легкие наркотики, друзья… Кому, как не Виталию, было не знать этого? И вот теперь эта девочка, это нежное создание, была отдана им насовсем. Хотя, если верить Араму, он украл ее. Ну да ладно. Нина держала оборону этой крепости, сколько могла. Будь что будет. Уйдя на очередное дежурство, она приняла ситуацию. Все эти дни Сона в училище не ходила и не звонила домой. Впрочем, и родители не соизволили сделать ни звонка. Разобрав постель, она уже хотела лечь, как услышала скрип входной двери.
– Кто? – испуганно спросила Сона.
– Это я – Арам.
– Ты? Зачем ты здесь?
– Ну, я домой пришел. И вот… – чуть помедлив, он протянул Соне тонкую красную книжицу, где золотыми буквами красовалась надпись «Свидетельство о браке».
– Что это?
– Твой отец передал мне.
– Это что, я теперь твоя жена?
– Моя мечта. – Он обнял ее крепко, немного грубо, затем начал целовать лицо, плечи, грудь… Целовал, будто ел.
Сона замерла.
– Не надо, зачем? – тихо пыталась возразить она.
– Ты моя жена, – жарко шептал он.
«Жена», – пульсировало в голове. Значит, надо. Арам взял ее полудетскую тонкую руку и направил «туда», о чем Сона боялась подумать. Туда, куда ее воображение еще не заносило. Сона вздрогнула и закрыла глаза.
– Я твой муж. Твой муж… – не переставал шептать он.
Его дыхание было знойным и горячим. Вдруг Сона вскрикнула от неожиданности и попыталась оттолкнуть его, но он крепко держал ее, продолжал целовать и жарко дышал в лицо.
На следующий день Нина, по старой армянской традиции, понесла в дом Соны красные яблоки в знак того, что невеста была чиста и невинна. Виталий и Жанна облегченно вздохнули. Ну и ладно. Значит, все хорошо. Все правильно. Всем соседям заткнули рты. Корзину с яблоками видели, довольно кивали головами и провожали взглядами. Сосед Рубик задумчиво курил на балконе. Быть может, его фраза «Теперь мы сравнялись» была трамплином к такому резкому решению, стала отправной точкой родительской суровости, даже жестокости, чтобы никто не смел косо посмотреть, шепнуть за спиной или даже подумать.
Конец ознакомительного фрагмента.