— На какую-то мебель, — ответила Фантик. — Вроде угла старого стола или зеркала.

— Совсем интересно, — пробурчал я, переходя на берег. Но мне и впрямь становилось любопытно, что ж это такое странное подцепил Ванька, и, наверно, я теперь больше притворялся, что мне не хочется нырять, чем на самом деле не хотел.

Я разделся на берегу, по мягкому песочку вошёл в воду и проплыл метров десять до дальнего валуна, последнего в цепочке огромных камней, тянувшихся в воду. С этого валуна Ванька и забрасывал свои удочки. Здесь не должно было быть особенно глубоко, но всё-таки дна под ногами я не чувствовал. Набрав полные лёгкие воздуха, я осторожно нырнул. В незнакомой воде всегда надо быть осторожным. Сам я отделался за все годы лишь распоротой ногой, а ведь несколько наших знакомых мальчишек расшибали головы о всякую дрянь, торчащую на дне, и потом долго валялись в больнице. Хорошо, их вовремя вытаскивали, и никто из них не захлебнулся насмерть. А ведь ещё бывает, что вода искажает расстояние до дна. Кажется, что метра два, а на самом деле всего-то полметра. Прыгаешь ласточкой — и врезаешься головой в дно. Один наш приятель получил так сотрясение мозга.

Словом, я, выросший возле достаточно большой воды, знал, что с ней шутки плохи, поэтому никогда не рисковал зря.

Глубина была не очень большая, и вода — вполне прозрачная. Если бы мы ещё не замутили её, пытаясь вытащить штуковину, зацепленную крючком, то было бы совсем хорошо. Но и в чуть мутноватой воде у самого дна я различил то, что нам было надо. Это была большая рама, резная и красивая: то ли от зеркала, то ли от картины. Меня удивило, что эта рама не всплывает. Мало того, что тянуть её было трудно, так она ещё и назад ушла, едва леска оборвалась! А ведь она деревянная. Я знал, что в воде тонет дуб, особенно старый, но рама, по фактуре, была непохожа на дубовую (а в сортах древесины я разбирался неплохо — мы ведь немало плотничали и столярничали).

Я подёргал раму. Так и есть — к ней толстой верёвкой было привязано что-то тяжёлое. Перебрав верёвку в руках, я наткнулся на большую ржавую железяку.

Развязать под водой намокшие узлы было просто невозможно. Я вынырнул, чтобы набрать воздуха, и уцепился за край валуна.

— Ну, что? — надо мной свешивались головы Ваньки и Фантика.

— Сейчас… — ответил я. — Ванька, у тебя твой перочинный нож при себе?

— Как всегда!

— Давай сюда!

Забрав у Ваньки его складной нож, я опять нырнул. Перерезать верёвку оказалось делом плёвым, и рама сразу начала всплывать сама, мне надо было лишь подталкивать её, чтобы она всплыла у самого валуна и Ваньке с Фантиком было удобно схватить её и вытащить. На одной из сторон я разглядел Ванькин обрывок лески, с крючком и донным грузилом.

Вынырнув, я постарался поставить раму вертикально, чтобы моему братцу и Фантику было легче её ухватить.

— Держите!

Они вытащили раму на валун, я выбрался следом — и мне сразу стало жутко холодно.

— Все! — сказал я. — Я бегу к костру и напяливаю свитер. Заберите мою одежду на берегу.

И помчался со всех ног — так быстро, что раза два чуть не навернулся на скользких валунах.

Гришка и Петя, сидевшие у костерка и следившие за тем, как запекается сом и как коптится другая рыба, широко открыли глаза, меня увидев.

— Ничего особенного! — я весело махнул им рукой. — Нырял за оборвавшейся леской. И мы такое вместе с леской из воды вытащили… сейчас увидите!

Я заплясал у костра, поближе к жарким углям, на ходу извлекая свитер из рюкзака и натягивая его на голое тело — свитер, связанный из шерсти Топы, был довольно кусачим, но, по холоду, покалывание жёстких волосков было даже приятным. А тут подоспели и Ванька с Фантиком, волоча раму и мою одежду.

— Ух ты! — Петя приподнялся. — Вот это и вправду штуковина!

Рама была размером приблизительно метр на полтора, не очень широкая, но вся покрытая красивой резьбой, венчал которую голубок в середине её верхней планки. Гришка тоже её оглядел — и, в отличие от Пети, особого восторга не выразил.

— Совсем недавно утопили. Вон, дерево не успело толком влагой пропитаться, и краска даже не думает шелушиться, — хмуро проворчал он. — Вид такой, как будто кинули в воду буквально несколько часов назад. И этот обрывок верёвки… Её, что, пришлось отрезать от какого-то груза?

— От огромной кривой железяки, — сообщил я.

Гришка ещё раз осмотрел раму и покачал головой.

— И что вы с ней собираетесь делать?

— Как что? — сказал Ванька. — Заберём с собой!

Гришка совсем помрачнел.

— На вашем месте, я бы не стал этого делать.

— Почему? — буквально в один голос спросили мы.

— Потому что тут дело нечисто, — ответил Гришка. — Уж вы мне поверьте, я-то знаю. Тут не обошлось без криминала, точно вам говорю. Знаете, что это за рама?

— От чего-то старинного? — предположил я.

— Не просто от старинного. В такие рамы в деревнях оправляли наборы семейных икон. Ну, когда хотели, чтобы иконы были все вместе. Вон, видите, и голубок наверху — символ Святого Духа. Все точно… Выходит, кто-то вынул из этой рамы иконы, чтобы сложить их стопочкой и убрать — ну, скажем, в рюкзачок. Чтобы перевозить было удобней, понимаете? А если б он заимел эти иконы честным путём, то на кой ляд ему прятать раму от них? Тщательно топить, привязывая груз, после того, как иконы из неё вынуты? А? Выходит, эта рама является уликой — она очень узнаваемая, и вора опознать по ней проще простого! Теперь представьте, что владелец икон вдруг увидит у вас эту раму? Ну, скажем, мы пересечемся с ним, когда будем плыть назад, а он будет ехать на катерке в милицию или из милиции? Что он подумает? А?