Так уж устроен русский человек, а точнее – мужик русский: заглядывать в начальственный рот и заранее страшиться того, что он может услышать.

– Есть не обсуждать приказы! – пробормотал Побежимов покорно и на несколько минут захлопнул рот на щеколду: решил послушать, чего же еще скажет лейтенант Тихонов.

А лейтенант ничего больше и не сказал – собственно, ему было важно принять решение, надавить на самого себя, сломать собственное сопротивление, а после этого… после этого все уже становится мелким, даже неприметным, главное после всего этого – достойно донести свой крест до конца. Так, наверное, раньше поступали все служивые люди, державшие в руках оружие.

– В общем, Саша, ты знаешь, как действовать дальше, если мы столкнемся с немцами, – сказал лейтенант Побежимову. – Сержант Стренадько – твой заместитель. На всякий случай зовут его Костей.

– Да знаю я, знаю. – Побежимов приподнялся, вгляделся в длинную плешину, подступавшую к оврагу: ему показалось, что там чего-то зашевелилось, будто ползет к ним одинокий автоматчик. Но ничего этого не было.

Жесткая сохлая трава, немного дальше – расплывающиеся в пространстве прозрачные деревья, наполовину искалеченные, чуть в стороне – небольшая березовая рощица, хотя деревья ее на березки были похожи мало: нежная атласная бель их давно уже стала черной, будто по ней прошлась сапожным гуталином могучая сила, листьев на ветках почти не было – все съедено огнем. Рощица эта рождала в душе тревожные ощущения. Побежимов отер лицо ладонью и сел.

– Чего, заметил кого-то? – спросил лейтенант.

– Показалось.

Они хорошо перевели дух в этом овраге, лейтенанту промыли рану – нога у него уже начала опухать, стала багровой, покрылась каплями пота. Побежимов озабоченно покрутил головой: хорошо бы из мякоти вытащить пулю… Но как?

Это можно сделать только на операционном столе. А до берега Волги, где в какой-нибудь палатке, пропахшей бинтами, спиртом и кровью, можно найти очумелого хирурга с красными от бессонницы глазами, идти еще километров двадцать… Побежимов сгреб в свою большую ладонь лицо, сжал его, проговорил бесстрастно:

– Все, надо идти дальше. – Глянул вопросительно на лейтенанта, потом перевел взгляд на обмотанную бинтами ногу, в глазах его появилось болезненное выражение: – Ну как?

– В пределах терпимого, – спокойным голосом отозвался Тихонов.

– Идти можем?

– Можем.

В эту минуту совсем рядом, на закраине оврага, заросшей густой лещиной, которую диковинным образом обошли и осколки и пули, раздался крик – кричал выставленный для охраны боец:

– Немцы!

– Мать твою! – выругался Тихонов и скомандовал голосом звонким, совершенно лишенным болезненной хрипоты: – К бою!

Овраг зашевелился, люди спешно полезли наверх, к закраине, чтобы занять позицию повыгоднее. Справились с этим быстро.

Разные бывают окруженцы: одни расхристанные, похожие на бандитов, не признающие никаких командиров, другие – подавленные, вялые, команд они словно бы не слышат вообще, бывают третьи, четвертые и пятые – разные, словом, а вот окруженцы, примкнувшие к группе Тихонова, совсем не были на них похожи. Лейтенанту удалось за считанные дни сколотить настоящее дисциплинированное войско, хоть и маленькое, но особое, которое слушалось его и как всякая воинская часть выполняла приказы.

– Без команды не стрелять, – предупредил Тихонов, оглянулся, поискал взглядом Брызгалова – тот отвечал за снайперскую винтовку, оставшуюся от погибшего сутки назад сержанта Уточкина, толкового стрелка, потерявшего свою отступившую на восток часть. – Брызгалов, ты где?

– Да здеся я, товарищ лейтенант, – отозвался Брызгалов. Он сидел буквально рядом, под кустом, и с невозмутимым видом смолил цигарку.

– Давай-ка сюда винтовку. Не гоже, чтобы она простаивала без хозяина.

Брызгалов смял пальцами яркий огонек самокрутки и даже не поморщился, словно бы считал боль своим естественным состоянием. Через несколько мигов он оказался уже около лейтенанта.

В училище у себя Тихонов считался не только лихим единоборцем, но и хорошим стрелком, однажды даже стал чемпионом по малопулевому трехборью – тульские мелкашки тогда прочно входили в моду и чемпионаты по стрельбе из малокалиберных винтовок разве что только в детских садах не проводились.

– Брызгалов, будь другом, помоги подтянуться, – Тихонов ткнул рукой в закраину, которая, как надежная земляная бровка, скрывала находившихся сейчас в овраге, – хочу на исходную позицию забраться.

Сквозь сохлую ломкую траву, давя куртины чернобыльника, к оврагу подходили немцы. Подходили развернутой цепью, выставив перед собой стволы винтовок и автоматов, полусогнувшись, будто приготовились к броску бегом.

В середине цепи вышагивали два голенастых, в хорошо подогнанной, еще не обмятой на фронте форме офицера, – если судить по серебряным погончикам на их плечах, – также вооруженные автоматами.

Офицеров надо убирать в первую очередь, всех остальных – потом. Тихонов стащил с прицела винтовки матерчатый чехольчик, приник к резиновой тубе, натянутой на край оптического прибора.

До немцев было еще метров сто, не меньше, это часовому сгоряча, в первые секунды показалось, что они уже совсем рядом, рукой дотянуться можно, а на деле было пока далеко.