– Глазищи ей выцара…

Когда в комнату вошла запыхавшаяся мать, я лежал, зажав голову обеими руками, и изо всех сил старался ничего не слышать, хотя это у меня плохо получалось.

– Как ты, Юра? Обошлось? – задыхаясь спросила она. – Пыталась вызвать скорую, но ее в наше время можно дождаться только после смерти!

Появление матери помогло мне справиться с приступом страха и взять себя в руки.

– Голова немного побаливает, мама. – пробормотал я. – Скоро отлежусь, только посплю немного. Ладно?

Но уснуть в это день, ни в другие, следующие за ним дни, мне так и не удалось. Проклятый гул, грохот, смутные, полупрозрачные картины то и дело возникали в моем сознании, не давая отдыха. Сначала я был полностью уверен в том, что после ушиба стал страдать слуховыми и зрительными галлюцинациями, что это, возможно, начало душевного заболевания, но постепенно пришел к выводу, что это не совсем так.

Удар головой о доски завалинки, сильное сотрясение перетряхнуло нейроны моего мозга, заставило их соединиться каким-то другим образом, и мозг, в результате, приобрел новые возможности. Представьте себе старый, испорченный приемник, который вдруг ожил и стал принимать все радиостанции мира на одной волне. Представьте и какофонию, которая слышится из динамиков такого приемника!

Сквозь постоянный шум, плещущийся в моем сознании, я плохо слышал детские голоса, когда ребятишки разговаривали со мной в одной комнате. Когда они уходили в другую комнату, я слышал детские голоса значительно лучше. Иногда перед моим мысленным взором возникали картинки: Маленькая детская рука старательно выводит на плотной бумаге контуры странных зверей, птичек, синие деревья и так далее. Я входил в другую комнату и видел, как Юля продолжает рисовать то, что я наблюдал, сидя в другой комнате. Таким образом я постепенно понял, что у меня не галлюцинации, а нечто другое. То есть то, что принято называть словом «телепатия».

Таким вот образом я из нормального человека превратился в того, кем стал. Поймите меня правильно – я вовсе не гордился этой, вдруг проснувшейся, способностью. Скорее наоборот, я стал чувствовать себя ущербным человеком. А тут еще этот постоянный шум, не дающий возможности сосредоточиться. Вспышки яркого света, постоянно возникающие в сознании призрачные картины, накладывающиеся на то, что я вижу на самом деле.

Взбесившийся, приобретший новые свойства мозг постоянно ставил меня в неловкое положение. То я отвечал детям и матери на незаданные вопросы, путал собственные мысли с чужими, иногда вскрикивал от дикого грохота, возникающего в сознании. Самое страшное – я не мог заставить себя уснуть хотя бы на несколько минут. Невозможность заснуть в первые дни доводила меня до исступления. Спать хотелось так, что я с трудом удерживался, чтобы не разбить голову о стену. На четвертый день такой жизни я настолько измучился и отупел, что не знал толком: хочу я жить или нет.

Со слоем цветного тумана вокруг общающегося со мной человека, я разобрался быстро. На второй день после травмы понял, что этот туман и его окраска связаны каким-то образом с энергетикой организма и эмоциональным состоянием разговаривающего со мной человека. Конечно, цвета не были абсолютно чистыми. Они постоянно меняли свою интенсивность, смешивались, бежали волнами. Скоро мне стало понятно, что зеленый цвет – означает любовь и доброжелательность. Серый – равнодушие. Красный цвет означал испытываемый человеком страх и опасность. Люди честные и чистые душой всегда были для меня окрашены голубоватым ореолом необыкновенной прозрачности. Так что моя травма помогла мне приобрести способность не только чувствовать, но и видеть эмоции окружающих.

На четвертый день позвонила из Дудинки жена и я только огромным усилием воли смог сделать так, чтобы мой голос звучал как обычно и она ничего не заметила. Помогли дети, буквально выхватившие у меня из рук телефонную трубку. Наперебой они сообщали маме, как они дружно ходят с бабушкой на фазенду и помогают там кормить Дуську, поливают грядки и лакомятся первыми ягодами смородины.

В конце концов, я помирился бы с аномалиями своего нового человеко-видения, если бы не постоянный шум в голове. На шестой день я не выдержал. Выпросил у матери упаковку димедрола и разом проглотил все таблетки. Они подействовали не сразу. Сначала я почувствовал как пропадает, становится слабее, измучивший меня гул, а потом медленно погрузился в блаженное небытие…

* * *

Мать, не в пример ребятишкам, видела, что мне в последнее время приходится не сладко. Я не говорил ей о причине моих мучений, объяснял все головной болью, молчал, но внешний вид все равно говорил лучше моих слов. В первый день они привела ко мне нашего соседа по лестничной площадке – врача. К моему удивлению, спокойный толстячок, сосед Сашка, оказался врачом – травматологом. Он обнаружил у меня легкое сотрясение мозга. Совет несколько дней полежать я принял, но даже соседу не рискнул рассказать правду.

Упаковка димедрола помогла. Я проспал всю ночь и день. Проснулся только вечером. В квартире было тихо. Видно мать, жалея меня, не дала детям меня будить и, от греха подальше, ушла с ними на фазенду на целый день.

Я поднялся с постели, чувствуя себя бодрым и хорошо отдохнувшим. В широкое окно комнаты било солнце. За окном виднелась чистая голубизна неба. Я неторопливо прошел в ванную, умылся и вышел на кухню, прислушиваясь к собственным ощущениям. Шум в голове исчез. После суточного сна измученное сознание нашло способ избавиться от помех и теперь в нем царила благодатная тишина.