Шрифт:
Через пару дней, тихим весенним вечером, когда Академия уже опустела, дверь в кабинет Гулевского будто сама собой приоткрылась, и в образовавшуюся щелку просочился щуплый человек, в котором Гулевский с нехорошим чувством узнал Юрия Судина.
Недобро сощурился.
– Дверь запирается? – вместо приветствия произнес мертвенно-бледный Судин. Поковырялся в замке, подергал и – без паузы бухнулся на колени. От неожиданности Гулевский вскочил на ноги.
– Только сегодня узнал, – невнятно пробормотал нежданный визитер. – Так подставить, так подставить! Поклялись, что будут сами писать! Я ж порядочный человек. Если б только догадывался, что плагиаторами окажутся, да разве ж связался!.. Тем более, нашли, у кого воровать, засранцы!
Он вскинул пытливый взгляд. Повинуясь брезгливому жесту Гулевского, поднялся, отряхнул колени.
– Не верите, – определил он безнадежно. – Если не поверите, всему конец.
– Зачем вам это понадобилось? – сухо спросил Гулевский.
– Что?.. А! Понимаете, я в Госдуме от «Демроссии». Освобождается правовой комитет. Ну, наши меня двинули. Но там, чтоб возглавить, нужна степень. Сказали, все так делают. На надежных вроде людей вывели. Оказалось, – негодяи. Так подставить!
Он остервенело постучал себя кулаком по лбу. Со смятенным видом рухнул на свободный стул.
– Да что я? Если об этой истории пронюхают коммуняки, заплюют все демдвижение. А отложить защиту – значит, отдадим коммунистам ключевой комитет. Вот ведь какова диспозиция.
– Раз уж о диспозиции соизволили упомянуть… – в глазах Гулевского забегали злые искорки. – Ответьте, разлюбезный диссертант, по каким признакам вы разграничиваете общественную опасность и общественный вред при административных проступках?
– Что? – Судин опешил. Разглядел насмешку. – Да понятия не имею. Собирался за неделю до защиты проштудировать. И тут такое! В ВАКе сказали, если до завтра не улажу…
Он взрыднул. По впалым щекам потекли слезы:
– Илья Викторович, дорогой, вы ж – талантище. Идеи, как сеятель из лукошка, горстями разбрасываете; другие подбирают и всю жизнь кормятся. Что вам от одной-двух лишних? Отступитесь. Дружбой детей прошу. Не за себя. За общее дело. Ведь по большому счету оба мы России служим. Не враг же вы демократии.
Врагом демократии Гулевский не был. И историю, хоть и скребло на душе, замял.
Больше они не встречались. Хотя за карьерой Судина Гулевский следил. Это было нетрудно. В двухтысячных видный «правый», он демонстративно перешагнул из одной «России» в другую. Из «Демократической» в «Единую». То есть как сам публично ответил злопыхателям.
– России остался верен. За что оказался обласкан новой властью на должности заместителя главы президентской администрации. А в 2008-м со сменой президента сохранил пост как знак преемственности.
После вручения награды заместитель главы администрации со свитой отбыл. Празднование же, в которое плеснули топлива, продолжилось с новой силой.
К Гулевскому подошла Маргарита. Разметавшиеся волосы прилипли ко лбу.
– Что-то меня кружит. И вообще хочу в постель.
Вопреки привычной осторожности, она припала к Гулевскому.
– Люблю менять любовников, – с пьяным бесстыдством объяснилась она. По остолбенелому виду Гулевского убедилась, что эффект состоялся. Принялась загибать пальцы. – Гляди сам. С полковником милиции спала, с доктором наук спала, с заслуженным ученым тоже спала. Даже с почетным профессором Эдинбургского университета переспала! Теперь хочу орденоносца. Имею право?
Вечер заканчивали без юбиляра.
2
Приезжать в этот день в Академию Гулевский не планировал. Но с вечера ему позвонил Машевич и попросил о встрече – для конфиденциального, как выразился, разговора. В последние годы один из основоположников советской криминологии часто болел и резко сократил преподавательскую нагрузку. Отрабатывать за него учебные часы приходилось другим. Гулевский опасался, что щепетильный профессор надумал подать в отставку.
Кабинет начальника кафедры уголовной политики напоминал музей. Застекленные шкафы были забиты дипломами, аттестатами, подарочными статуэтками, поздравительными адресами. На стенах развешены фотографии виднейших представителей кафедры, с датами рождения и смерти. Единственный, без траурной даты портрет профессора Машевича начала девяностых, висел точнехонько напротив двери.
Когда Гулевский вошел, в его кресле, под портретом, расположился грузный, одутловатый человек с крупной, морщинистой лысиной. Сдвинув на лоб круглые очки и близоруко щурясь, он вчитывался в брошенный на столе проект закона о полиции. Гулевский скользнул взглядом по моложавому лицу на портрете и сдержал невольный вздох: за прошедшее двадцатилетие Герман Эдуардович Машевич сильно сдал.
При виде хозяина кабинета Машевич обозначил движение подняться, но Гулевский сконфуженным жестом остановил его. Уселся на ближайший стул.
– Как здоровье уважаемого мэтра? – бодренько произнес он.
Машевич натянул очки на слезящиеся, выпученные глаза.
– По возрасту, – в голосе его за бесстрастной интонацией промелькнула знакомая ирония.
– Очень хорошо, что зашли. Надо подписать переаттестацию, – вроде только что припомнил Гулевский. – Арлетта уже напечатала. Осталась ваша подпись.