Всего год назад Пластилин приходил по вызову Саши для осмотра обеих старух. Заботливое правительство придумало утешение для граждан – раздать каждому по ваучеру: «Вот крошка от пирога – хочешь, съешь, хочешь, продай или закопай, только потом не жалуйся, что тебя только обдирают». Саша подумала: «С поганой овцы хоть шерсти клок», разъяснила всё Нюсе и, несмотря на очень преклонный возраст, Нюся согласилась с внучкой тоже вырвать клок от поганой овцы.

– Вот бэда, нэ дойду и бачу плохо.

– Ба, я врача на дом вызову, он даст справку, что ты сама не можешь идти получать; так можно, я узнавала.

– О як хорошо, – обрадовалась Нюся, – хоть пилюль яких выпыше, та послухае.

Уговорить бабу Маню не удалось.

– Всем дают, каждому человеку, это доля от богатств страны, – распиналась Саша.

– Мне ничего не надо, – испугалась бабуля.

– Ба, да ты не бойся, пользы большой от этой идеи, конечно, не будет, но и если дают – чего ж не взять?

– Ну да, а потом плати за эту бумажку всю жизнь.

– Не хочешь сама идти, я вызову врача.

– Что ты! Какой врач, не нужно никаких врачей.

Саше удалось получить ваучер и на бабу Маню – подделала подпись на доверенности, и всё сошло. Ближе к Новому году предприимчивая внучка свезла три ваучера в Ростов и продала их там в два раза дороже, чем за них давали в Шахтах. Анатолий неизвестно куда подевал спьяну свой ваучер, а Гоша сказал, что эту бумажку он оставит себе на память о «доброте родного государства». Сестра считала подобный поступок еще более неразумным, чем ее собственный, но брата сбить с намеченного им пути, она знала, было невозможно. Вырученные деньги почти все ушли на еду к празднику. Не ведающая баба Маня вспыхивала не спичкой, а бенгальским огнем при виде солидных гостинцев.

Отказ врача уперся в несостоявшийся визит, и Саша, досадуя, вспомнила:

– Ну, где вторая бабулька?

– Совсем близко живет… Только она не хочет, чтобы вы ее посещали.

– Не съем же я ее.

– У нее… м-м-м… непростой характер.

– Странно, – и Пластилин выпрямил спину, как униженный белогвардеец.

Гоша искал грузовик для перевозки покойницы до трех часов дня, потому что никто не хотел пачкать машины. Шофер заломил такую сумму, что Саша чуть не подпрыгнула, когда услышала. Но сложнее, оказалось, найти грузчиков: младшие братья бабы Мани отгородились старческой немощью и народным поверьем – нельзя близким нести покойника. Простую и нужную работу выполнили кладбищенские отчаянные землекопы. Они тоже не постеснялись хорошенько «сдернуть», но деваться было некуда, тем более могилокопатели, еще не имея на руках нужных бумаг, подыскали место и начали рыть могилу. После общения с ними Гоша протер бензином руки, дверные замки и подлокотники в своей машине.

Когда увезли в морг бабу Маню, Саша взгромоздила двухведерную кастрюлю на электроплитку у себя в коридоре, чтобы сварить компот, и занялась разделкой мяса. Когда первый кухонный этап был закончен – компот стыл, бульон на костях млел на краю печи в доме, и кусочки мяса полуготовые лежали в широкой низкой кастрюле, Саша ушла дезинфицировать бабы Манин дом.

– Может, тебе помочь? – спросил Гоша.

– Я сама. Ты видишь, как я снарядилась? – она была в резиновых сапогах, старом клеенчатом плаще и в перчатках.

Всего-навсего нужно вытащить диван, и что там на нем было, и залить весь пол раствором хлорки. Во дворе выросла куча из двух подушек, одеяла и нескольких тряпок. Старый диван, обитый дерматином, Саша решила разделить на составляющие для облегчения выноса, и когда она подняла сиденье, то заметила прибитый гвоздиками к раме мешочек. В мешочке была стопка двадцати пяти рублевых денег.

Вечер принес дурную погоду, и верившей в приметы внучке казалось, что недовольная душа умершей добралась до той клетки, где сидел порывистый пугающий ветер, и открыла засов. Небо, державшее несколько дней круто-подсиненный цвет, стало темно-пепельным, иногда трескаясь молнией. Саше было жутковато. «Как зависит настроение человека от погоды, – думала она, – будь сейчас солнечно, не возникло бы никаких страхов; но ничего, меня все считают смелым человеком, не буду никого разочаровывать».

– Кто там? – раздался голос соседки Нади Молостихи, в нем присутствовали нотки напускной суровости: мол, не дремлем и не позволим безнаказанно шастать ворам.

– Это я, – Саша вышла на порог, чтобы предъявить себя разделанной штакетинами соседке, нос которой сапожком торчал между досками.

– А куда ты будешь девать подушки?

– Сожгу.

– Ой! Можно я их заберу?

– Берите, только они никуда не годятся, их в самом деле только сжечь.

– Нет-нет, не надо. Какие шикарные у Марии были подушки, – Молостиха уже во дворе, ничуть не брезгуя, извлекает их из кучи и обводит двор искренним восторженным взором, – а земля, как пушинка: ни одного сорняка в огороде. Вы продавать будете? Или как?

– Конечно, продавать.

– И документы в порядке?

– Да. Завещание, правда, на маму, но оно не в счет – она же раньше умерла.

– У меня мечта: купить этот домик внучке, и будет она у меня под боком. Ты пока не объявляй о продаже, я поговорю с дочкой и зятем – и, наверное, возьмем у тебя хатку.

Из-за сильного ветра Саша не стала жечь тряпки и диван, облила пол хлоркой, оставила открытыми форточки и, прихватив мешочек, ушла домой.

Денег было около пяти тысяч.

– Вот, клад нашла, – умытая и в нормальной одежде она вошла к Гоше, держа двумя пальцами источающий нехороший душок мешочек.