Ковыляю по лестнице – голова кружится, пах болит нестерпимо. Потерпи, уговариваю я новое тело, скоро все закончится…

Внизу тоже кое-что изменилось. Господин Трушин сполз со своего диванчика и побрел куда-то, согнувшись буквой «г». Не на улицу побрел, в глубину дома.

Оружие искать некогда. Да и не нужно… Мои новые ботинки лишь внешне напоминают форменные «берцы». На самом деле это «гады» – излюбленная обувь футбольных фанатов и прочих агрессивных неформалов. Носки укреплены прочными металлическими вставками, – очень удобно, когда в драке или после нее бьешь кого-то ногами. Или когда надо разобраться с владельцем заводов, газет, пароходов, депутатом муниципального совета и прочая, и прочая…

Я тоже двигаюсь медленно и с трудом, но все же быстрее, чем Трушин. Догоняю, подсекаю ему ногу. Владелец и прочая валится. «Гады» лупят его, тяжелые, как кувалды. Хорошо слышен хруст ребер. Мне нравится этот звук.

Когда Трушин перестает прикрывать руками голову, я останавливаюсь. Не из человеколюбия – чтобы не убить раньше времени.

Жив… На губах булькает, пузырится кровь. Я расстегиваю ширинку и мочусь ему прямо на лицо. Так же, как Дырка мочился в лицо мне, поставленному на колени.

Процесс мочеиспускания для меня крайне болезненный – и тем не менее очень приятный, такой вот парадокс. Моча подкрашена кровью. Парню стоило бы обратиться к врачу… но уже ни к чему.

Живительная влага приводит Трушина в чувство. Отфыркивается, в глазах дикое непонимание происходящего: что случилось? Что за повальная эпидемия сумасшествия сразила всех окружающих, от любовницы до собаки?

Я не хочу, чтобы он умер, так ничего и не поняв. Говорю ему хриплым и чужим голосом, застегивая ширинку:

– Помнишь Савицкого?

Он не помнит… Ну в самом деле, зачем такому важному человеку забивать голову фамилиями всякой мелкой сошки? Даже если сошка доставила определенные проблемы? Проблемы решены, забыто.

– Вспоминай, гнида! Савицкий, экспресс из тридцати позиций, восемь миллионов! Вспоминай!

Наконец-то… По глазам вижу, что вспомнил. Даже пытается что-то сказать, но вместо слов снова кровавое бульканье. Но меня не особо интересует, что этот полумертвец собирался произнести.

– Привет он, Савицкий, тебе передает с того света, – говорю я и понимаю, что говорил зря: Трушин вновь отключился.

Ладно, черт с ним, главное сказано. Пора ставить точку.

Ищу – среди трупов и луж крови – и нахожу пистолет, но он пуст. Все пули улетели в мастифа. А возле дома уже воют сирены, так что стоит поторопиться. Ни к чему втягивать в наши разборки посторонних.

Новые поиски… Что за ерунда, здесь ведь хватало оружия, куда ж оно все подевалось… Перевернув один из трупов, наконец обнаруживаю искомое. Заодно узнаю мертвеца, и понимаю: разыскивать остальных охранников уже не нужно. Я не знаю ни его имени, ни прозвища, но это он выстрелил мне в затылок, – когда затылок у меня был еще свой собственный.

Мерзавец сдох слишком легко – истек кровью из располосованного клыками горла. Жаль… Не узнал его, находясь в собачьей ипостаси, не то заставил бы дольше мучиться.

Хочу хотя бы помочиться на мерзкую рожу, но уже нечем, и я всего лишь несколько раз впечатываю в харю рубчатую подошву. Ну вот, теперь она на мой вкус стала гораздо симпатичнее.

Трушин все еще булькает кровью, но в себя не пришел… Приставив дуло к его голове, давлю на спуск.

Женский голос. Хриплый, сорванный, еле слышный… Что за чудное видение тут образовалось?

Супруга? Трушин был женат, но я посчитал, что супруга его сегодня не дома, раз уж вечер оказался посвящен любовнице.

Женщина что-то говорит, я не понимаю слов. Целюсь в нее, но вдруг замечаю торчащий живот. Беременная… Вот, значит, для кого была загодя отгрохана детская площадка… Живи, черт с тобой.

Голоса и топот ног слышны совсем рядом. Пистолет приставлен к виску, но я медлю секунду-другую, не спешу разнести нынешнюю свою голову. Есть сильное подозрение: дело сделано, долг выплачен с лихвой, – и очередной уход станет последним. И я тяну время, любуюсь напоследок тем, что натворил.

– Стоять!!! Оружие на пол! – лупит по ушам вопль и я спускаю курок.

Раннее утро. Пригородный лес. Наверное, сейчас прохладно, но я не чувствую холода.

Зато чувствую недоумение: а что дальше-то?

Не знаю, отчего я решил, будто задержался в этом мире лишь для того, чтобы отомстить, – но решил неправильно. Месть завершена, а я все еще здесь. Не появился передо мной туннель со светом в конце. Не разверзлась земля, открывая путь в места, предназначенные для грешников. Не начались увлекательные посмертные приключения души, описанные в «Тибетской книге мертвых».