Телезрители, отдавая дань благодарности создателям этого сериала, рассказывали, как они торопились с работы домой, чтобы не опоздать к началу очередной серии, усаживались дома семьями, с друзьями и с гордостью смотрели, какими были их деды, отцы и матери, старшие братья и сестры и какими стали благодаря советской власти. В коллективных письмах сообщалось о дискуссиях и диспутах по поводу увиденного. К сожалению, я никогда не вел дневниковых записей — было не до них, работа — и потому не могу назвать ни одного из создателей той или иной серии. Над каждой из пятидесяти серий тщательно работали мой заместитель по ЦТ Георгий Иванов, его помощник Владимир Трусов и я. Я же давал добро на выход в эфир.

Однажды позвонил мне Петр Нилович Демичев и сообщил, что один из членов Политбюро (фамилию не назвал) выразил свое неудовольствие или возмущение по поводу увиденного в сериале и добавил, как бы Месяцев не разделил судьбу Некрича (автора работы по истории КПСС, трактовавшей некоторые ее вопросы не в духе принятой официальной версии. — Н.М.).

— Ты имей это в виду.

— Может быть, привезти ему мешки писем с восторженными отзывами, откликами зрителей на этот сериал?

— Не шути, все не так просто.

Конечно, я засек сказанное в памяти.

Петр Нилович Демичев много помогал мне в работе. Он оказывал всяческую поддержку развитию массового вещания в стране, гасил всякие нашептывания со стороны некоторых работников аппарата ЦК партии, перестраховщиков, в адрес коллектива Комитета и его отдельных представителей, чем способствовал развитию смелого подхода к решению творческих задач, без чего творчество превращается в худший вид ремесла.

8 мая 1967 года по радио и телевидению прошла трансляция репортажа с торжественной церемонии зажжения Вечного огня на Могиле Неизвестного Солдата у Кремлевской стены. Останки неизвестного солдата времен Великой Отечественной нашли в Подмосковье, в районе Дубосеково, там, где сложили головы двадцать восемь героев-панфиловцев, — ребят, сформированных в боевой порядок далеко от Москвы, под Алма-Атой. А какая разница где — под Алма-Атой или под Иркутском? Никакой. Ровным счетом. Вся суть, все естество в том, что это были советские солдаты — казахи, русские, узбеки, армяне, украинцы, белорусы, евреи, чуваши, татары, грузины и другие, стянутые Великой войной в один тугой жгут, который, если ударит по врагу, то переломит ему хребет. И переломил…

Шел май. Александровский сад под кремлевскими стенами наливался сиреневым цветом, на земле полыхали ярко-красные, словно кровь, тюльпаны, а над Москвой висел легкий, словно пух, туман, едва-едва пробиваемый солнечными лучами.

— Глядел я из сада, от самого еще не возгоревшегося огня, который получит название «Вечного», — так через считанные минуты скажет Николай Григорьевич Егорычев — фронтовик, первый секретарь Московского городского комитета партии, мой сверстник и единомышленник, — а за ним слова «Вечный огонь» повторит Москва, вся страна от западных ее границ до восточных, — глядел я сквозь чугунную ограду Александровского сада через Манежную площадь, вверх, на улицу Горького, налево, на Манеж, и направо, туда, где Большой театр, — везде были люди, мои дорогие москвичи, мой народ-победитель в недавней жестокой схватке с хитрым, сильным врагом — фашистской Германией.

Было тихо. Очень тихо. Тысячи людей ждали. Часы отсчитывали секунды до захоронения того, Неизвестного Солдата, кто на века, как мне думалось, станет символом Бессмертия каждого из нас, прошедших сквозь Великую Отечественную войну. Хоронили его… Никто не стеснялся слез. Николай Егорычев, произнося слова прощания, говорил сквозь сдерживаемые рыдания.

Плакал и я. Плакал по фронтовому другу, весельчаку с огненными волосами Федору Тюшину, погибшему при налете на станции Миллерово под Ростовом… Плакал по своей матери, не дожившей до Победы.

Плакали, казалось мне, все. У каждого было свое горе. И у всех одно великое невосполнимое несчастье — утрата родных, близких, друзей. Незабвенных.

Грянул орудийный салют. Потянуло запахом войны. Зазвенела медь оркестра. И подумалось мне уже не в первый раз: надо жить и трудиться — во имя павших, ради живых.

Я подошел к Брежневу, попрощался с ним и с другими товарищами, забрал у Егорычева текст его выступления и пошел через Красную площадь в Замоскворечье, на Пятницкую, в Комитет. Бывают минуты, мгновения, когда в тебя вливаются такие силы, которые, кажется, не израсходовать, не истратить вовеки…

23 февраля 1992 года «демократическая» власть, перегородив центр Москвы грузовиками и цепями милиции и ОМОНа, применив силу, не допустила десятки тысяч москвичей — детей, женщин, молодежь, стариков — к Вечному огню. Позор!!! Горе тому, кто попытается остановить Его Величество Народ насилием.

20 декабря 1991 года нашего державного Государства уже не стало. Архитекторы перестройки, а вслед за ними так называемые демократы, люди с амбициями, не стоящие, с точки зрения подлинной государственности, державности, ломаного гроша, над прахом которых еще скажет свое окончательное слово история, развалили Союз Советских Социалистических Республик, а на его развалинах создали нечто аморфное — содружество новоиспеченных суверенных государств.

Выше я уже писал о том, что у меня, к моей радости, был фронтовой друг — Давид Златопольский, доктор юридических наук, специалист в области государственного права и, в частности, советского федерализма. Я не могу описать, как он переживал в связи с развалом советской социалистической федерации. Да разве он один! Таких, как он, миллионы — рабочие, крестьяне, студенты, доктора наук, мужчины, женщины, люди молодые и старые.

6 июня 1967 года Центральное телевидение впервые передало на всю страну репортаж о первом Всесоюзном Пушкинском празднике поэзии. Праздник собрал поэтов со всей страны и тем самым как бы расцветил поэтическими красками Пятидесятилетие Октября, его интернациональную сущность. Душой этого праздника был Ираклий Андроников.