– Но почему мы все делаем именно так? – прошептал Дарр. – А если попробовать иначе, лучше? Это же…

– Это наша Судьба, – сказал Отец, и его зоркие глаза блеснули в сумерках. – Так нам положено, так положено делать; всегда мы так делали, так и будем делать.

Дарр Дубраули замолчал. Отец с неимоверной важностью отвернулся от сына и закрыл глаза. Все замерли, уцепились лапами за ветки накрепко, чтобы не свалиться во сне. Спрятали клювы на груди. Дарр услышал тихий всхлип: это была Мать или Младшая Сестра, которая сидела чуть поклювнее? Его терзали упрямство и недовольство. Ему хотелось сказать – или услышать – что-то еще.

Судьба – Вороны говорят о ней только в эту пору. Если есть у них какие-то верования о мире и своем месте в нем, они выражаются этим словом – обычно Вороны вовсе не думают, почему мир такой, каков есть, почему они поступают так, как поступают. Вороны всегда скажут: «Мы такие», но лишь иногда они говорят: «Такими нам должно быть». «Судьба» значит ровно это, не больше.

Гнездо достроили, выложили мягкой подстилкой – подшерстком мертвого Кролика, которого семья съела, пухом растений, названий которых они не знали, зато умели им найти применение. Отец и Мать теперь проводили дни в занятиях, которые Служителю казались трогательными и даже захватывающими, но дети находили их смешными и в то же время муторными.

– Ах. Ах, – выдохнул Служитель, подражая странному курлыканью, с которым Мать обратилась к своему супругу. – Смотрите.

– Ой-ой! – воскликнула Младшая Сестра.

Супруги принялись подкармливать друг друга, приносить лакомства и класть друг другу в рот, одобрительно и радостно щелкать клювами. Они раскланивались почти одновременно, она отступала, а Отец подходил на шаг, потом наоборот. Она улетала от него в гнездо, жеманно подзывала его, пока Отец не взлетал к ней, и этот ритуал повторялся снова и снова. Отец улетал, чтобы найти для нее лакомства, кувыркался и пикировал в воздухе, чтобы покрасоваться.

– Как помолодел, – проговорил Служитель. – И каждую весну так.

Дарр Дубраули и его сестра больше не могли это терпеть и покатились со смеху, а потом улетели, будто их это вовсе не тронуло.

Они не успели забраться далеко, когда услышали позади громкий шум и крик Служителя, то ли тревожный, то ли раздосадованный.

– Да ну их, – сказала Младшая Сестра.

Служитель частенько начинал кричать без особой на то причины. Но крики становились все настойчивей, так что Дарр повернул обратно и Младшая Сестра, ворча, полетела следом. Уже на подлете они увидели, что Мать сидит на земле под гнездом среди белого Боярышника, а Служитель прыгает с ветки на ветку над ней и надрывно кричит; а рядом с ней – Отец: распахнул крылья, развернул напряженный, дрожащий хвост. И она тоже развернула хвост; склонила голову, а потом их крылья сомкнулись, едва не коснувшись земли.

Только это был не Отец. Служитель вопил, потому что там, внизу, с их Матерью сейчас был Бродяга. Ему она низко кланялась, ему курлыкала.

– Ой-ой, – пробормотала Младшая Сестра. – Держись от них подальше.

Едва они поняли, что происходит, будто из ниоткуда вырвался клубок черных перьев и врезался в Бродягу, и оба покатились – потому что это Отец набросился на соперника. Мать закричала, Бродяга подпрыгнул и взвился в небо, растрепанный, взлетел на ветку и чуть не свалился с нее – так торопился встретить нападавшего. Отец наскакивал на него, щелкая клювом, пытался ударить лапой.

– Предатель! – кричал он голосом, какого Дарр Дубраули никогда прежде не слышал. – Предатель!

Бродяга перелетел на дерево подальше, а затем снова повернулся, надулся и начал издеваться:

– Да сдохни же! Ты, старая Ворона! Не хочет она тебя! Улетай отсюда и сдохни!

Услышав это, Отец в ярости клюнул ветку, на которой сидел. В стороны полетели щепки.

– Вот я зол! – закричал он. – Ох как я зол! Мы тебя приняли. А теперь такое!

– Это ты зол? Да я с ума сошел от злости! – отозвался Бродяга. Он тоже клюнул ветку и выплюнул щепки. – Она моя теперь. Проваливай. Тебе конец!

Продолжая осыпать друг друга угрозами, они медленно сближались, перепрыгивая с ветки на ветку. Оперенье на головах взъерошено, оба раздулись, распушили перья. Дарр почувствовал, как у него самого встают дыбом перья на горле. Мать смотрела на них с земли, но молчала, будто это все вовсе ее не касалось.

– Я с тобой буду биться до смерти! – кричал Отец. – Грудь тебе расклюю, как Ястреб!

– Да ну? – отозвался Бродяга, распахнув крылья. – Это я тебя расклюю!

– На! На! На! – заверещал Отец и метнулся со своей ветки к Бродяге, рассекая воздух.

Бродяга был моложе и быстрей, Отец старше и сильней, и Бродяга взлетел, подался назад, в открытое небо, поднимался по спирали, одновременно дрался и ускользал, а Отец гнался за ним, оба взлетали все выше и выше, словно тащили друг друга вверх. Мощные удары крыльев разносили по сторонам вырванные и выклеванные перья.

Наконец Бродяга сдался и бежал. Отец сперва опешил, а потом бросился в погоню. Теперь оба молчали, Отец – разъяренный и неумолимый – травил соперника, пикировал на него, бил острым клювом, целясь в лицо, в глаза. Гнал его, как целая стая Ворон отгоняет Ястреба, налетая снизу, чтобы вырвать перо из хвоста, отставая, когда Бродяга поворачивался, чтобы ответить.