— А мама говорит, это всё оправдания для ленивых дураков, — заметила Даша.

— Мама говорит… — грустно усмехнулся отец, — Мама твоя хапуга, ей только давай, давай, а ей всё мало и мало… Квартиру отдельную хотела — получила, теперь на этом не успокоилась, подавай ей машину, да не какую-нибудь, а иномарку… А машину получит — луну с неба захочет…

— А что в этом плохого?

— То, что твоя мама не умеет находить счастье в малом, а гоняется, как собака за собственным хвостом. И она никогда не будет довольна тем, что получит: ей всегда будет мало. Помнишь, как в сказке о рыбаке и рыбке — и осталась старуха у разбитого корыта…

— Значит, по-твоему, не надо ничего желать?

— Из материального, кроме естественных нужд — не надо. Ты же не можешь одна съесть больше, чем переварит твой желудок, верно? А все эти желания твоей мамы — ни больше, ни меньше, чем показуха. Гарнитуры, дорогие тряпки, машина — без этого человек спокойно может прожить, но нет: смотрите, какая я крутая — на мне шуба из песца, и машина-иномарка… А машина — что машина: через пять лет эта иномарка устареет и станет такой же консервной банкой, как наш «запорожец».

— Тогда она захочет купить новую…

— Вот именно. И так всю жизнь — будет корячиться с одной лишь целью: пустить людям пыль в глаза. Ужасно глупая и абсурдная цель, с учётом того, что в наше время никого уже ничем не удивишь.

— Может, она не удивить хочет, а просто быть не хуже остальных, — осторожно заметила Даша, — Даже в школу, если приходишь в старой плохой одежде, над тобой будут издеваться и унижать…

— Вот в этом-то и ошибка. Зависимость от общественного мнения. Ради этого люди, извини за выражение, попу рвут, затем только, чтоб какой-нибудь Вася или Петя не усомнился в твоём статусе. А если наплевать на всех этих Вась и Петь, и жить лишь в гармонии с собой — будешь гораздо счастливее, и сэкономишь кучу нервов и здоровья. На всех всё равно не угодишь.

— И ты наплевал? Поэтому и не заботишься о своём внешнем виде?

— А что? Мне и так нормально…

— Тебе, может, и нормально, а другие, может, смотрят на твои треники и живот, и хихикают…

— Ну и пусть хихикают, — отозвался папа, — Не от далёкого ума хихикают-то. А больше — от собственных комплексов…

— Это как? — не поняла Даша.

— Видишь ли, дочь, если человек счастлив и в гармонии с собой, ему нет дела до того, как кто-то там одевается, и какая у кого машина. Это у нас, у русских, от нищеты выработался комплекс неполноценности — вот и наряжаются, и барахлом обзаводятся… А поедь ты, допустим, в Германию или в Швецию, да в любую благополучную страну со стабильной экономикой — как ты думаешь, во что там люди одеваются? В норковые шубы? В запонки с бриллиантами? Нет: все ходят в простых футболках, вытертых джинсах, и, как ты говоришь, трениках с вытянутыми коленками.

— Почему? — удивилась Даша.

— Потому что им не надо самоутверждаться. Они и так благополучны и самодостаточны, у них нет комплекса неполноценности, что обычно толкает людей к желанию выделиться. А джинсы и футболки гораздо комфортнее и практичнее, чем, скажем, костюмы с галстуками…

И папа, усадив дочку к себе на колени, рассказывал ей об истории, о разных странах, о философии жизни. В комнате было темно, но Даша и не хотела зажигать свет: так хорошо ей было с отцом. Он уже представлялся ей не «амёбой» и не «пассивным лентяем», как обычно отзывалась о нём мать, а самым умным, мудрым и близким ей человеком на свете.

Глава 55

В августе родители повезли Дашу в деревню.

Даша ехала в маленьком трясучем автобусе-пазике мимо родных полей и лесов, и с удивлением отмечала, что её больше не укачивает и не тошнит от дороги, как два года назад, когда она с дедом Лёшей и бабой Нюрой на этом же самом автобусе ехала в Москву. Какой же маленькой она тогда была! А сейчас — уже почти ростом с маму, и совсем скоро её перерастёт.

Да, вот и пролетели эти долгожданные два года… Столько всего произошло, и чувствует Даша, что она стала уже совсем другой; что за эти два года, проведённые в Москве, повзрослела она на целую жизнь…

С замиранием сердца она соскочила с автобуса, жадно вдыхая тот самый деревенский запах скошенного сена, навоза и парного молока. Да, здесь всё осталось то же самое — те же ветхие деревянные избушки с резными наличниками на окнах; те же покосившиеся от времени скотные дворы. Те же петухи орут на заборах, хлопая крыльями; те же гуси, деловито крякая, спешат на водопой к подёрнутому ряской пруду. И те же бабушки-старушки, сидя на завалинках в своих неизменных галошах, тулупах и платках, с любопытством взирают на приехавших.

Вот и заветный дуб с тарзанкой… Возле него, как и тогда, шумят и толкутся дети. Только нет среди них уже Дашиных былых подружек и друзей. Другое поколение уже играет в эти игры, и Даша вдруг поняла, что эта страница в её жизни перевёрнута навсегда…

За зарослями ветлы, наконец, показалась изба бабы Нюры. Каким маленьким и дряхлым выглядел теперь этот дом! Даша бросила взгляд на крыльцо деда Игната, на котором, бывало, сидела Кристина, а Даша читала ей свои стихи. Теперь крыльцо это покосилось, а к полусгнившим ступенькам было не пробраться сквозь толщу репейника и давно не кошенной крапивы.