Они вошли в ворота монастыря, оставив своих застывших спарринг-партнеров созерцать вечность. Тенистая аллея, мощенная гладко отесанными камнями, привела их к маленькому домику. Настоятель открыл дверь и жестом пригласил ребят войти. Они очутились в просторной комнате. Стены снизу были украшены деревянными панелями с резьбой, а вверху были побелены и искусно расписаны райскими деревьями с пышными цветами и павлинами. В нескольких местах висели развернутые свитки с иероглифами. Углы комнаты были завешаны парчовыми портьерами. Мебели было немного. Деревянное кресло, больше похожее на трон, несколько скамеечек около него, столик с чайными принадлежностями и ширма. Из комнаты вправо и влево выходило две сдвижные двери. Пол в комнате был устлан мягкими соломенными циновками. Ребята разулись и вошли.

На противоположной от входа стене было окно. На подоконнике стояли две фарфоровые вазы с цветами. Окно было забрано деревянной решеточкой из прямоугольных ячеек разного размера. Сквозь стекло со стороны улицы была видна птица. Она подлетела к окну, да так и зависла недвижимо, с распахнутыми крыльями, попав вместе со всем окружающим миром в ловушку времени.

– Неужели во всем мире остались только мы? – шепнула Света друзьям.

Как бы в ответ на ее вопрос в соседней комнате раздались шаги, дверные створки раздвинулись, и в комнату вошел человек. Странно было видеть его бодрствующим в этом сонном царстве. Еще более странно было увидеть здесь казака. Выбритый наголо по местной моде, казак, однако, имел характерную отличительную особенность – длинный черный чуб на макушке с проседью и усы того же колера, заплетенные в косички. В ухе его болталась толстенная золотая серьга. На казаке был цветастый кафтан и алая рубаха, распахнутая на груди. На шее его висел большой медный крест на кожаном гайтане. Огромные атласные шаровары нависали над коричневыми кожаными сапогами с золотистыми бляхами и щегольски загнутыми носками, словно два зеленых воздушных шара над сказочными гондолами. На поясе у казака висела кривая сабля, эфес и ножны которой были отделаны каменьями и серебром. На вид ему было лет эдак шестьдесят. В руках казак держал дымящийся самовар.

– Эх, батько, – сказал казак недовольным голосом и поставил самовар на чайный столик. – Ну, на шо ви снова часы остановили?

– Микола, не вмешивайся не в свое дело, – так же недовольно ответил старец. – Настоятель знает, что делает.

Очевидно, что этот спор происходил у них уже не в первый раз.

– Вы прямо як дитя малое, – продолжал казак. – Не той у вас возраст уже, шоб всей этой хиромантией заниматься.

– Микола, – повысил голос настоятель, – будешь при гостях неприличными словами выражаться, я тебя дракону скормлю.

– Ой, батюшки! – воскликнул Микола, увидев ребят. – Откуда ж ви взялися таки в наших краях? Та и свитки на вас яки чудные.

– Вот это ты верно заметил, – сказал настоятель. – Принеси-ка нашим гостям переодеться.

Микола вышел, что-то недовольно бормоча про ревматизм настоятеля. А старец молча подошел к чайному столику, открыл изящную шкатулку и повернул маленький ключик. Из шкатулки полилась тихая мелодичная музыка, напоминающая журчание ручья. Потом настоятель достал статуэтку человека, держащего в одной руке веер, а в другой пиалу с чаем, поставил ее рядом со шкатулкой и произнес нараспев:

– Это великий Лу Тун, – сказал настоятель, – поэт и небесный покровитель чая. Давайте присядем и выпьем этот божественный напиток.

Друзья осторожно сели на циновки рядом со столиком. Из другой шкатулки настоятель серебряной ложкой насыпал чайную заварку в маленькую белую фарфоровую коробочку с размытым голубоватым узором. «Похоже на нашу гжель», – подумал Женька.

– Вдохните аромат чая, – сказал настоятель. – Почувствуйте, что все вокруг иллюзорно. Нет ни прошлого, ни будущего. Нет ничего. Есть только мы с вами, есть это мгновение и этот прекрасный чай.

После этого настоятель пересыпал сухую заварку в фарфоровый чайничек и залил ее горячей водой из самовара. Подождав примерно полминуты, настоятель, к большому удивлению ребят, вместо того чтобы разлить чай по пиалам, вылил заварку в прямоугольный фарфоровый лоток, прикрытый сверху решеткой из бамбука.

– Чайный лист подобен таланту великого поэта, – сказал настоятель. – Не стоит вкушать стихи, если талант поэта еще не раскрылся. Так и Лу Тун был до поры очень замкнут и скрытен. А потом он открылся всему миру.

С этими словами настоятель снова налил воды в чайник и опять подождал полминуты. Потом разлил чай в четыре высоких фарфоровых стаканчика, накрыл стаканчики пиалами, подождал еще немного и умелым движением перевернул стаканчики вверх ногами. Чай оказался в пиалах.

– Так и мы насладимся прекрасным запахом раскрывшегося чайного листа. – С этими словами настоятель взял в руки свой стаканчик, только что освобожденный от чая, и начал вдыхать ароматный пар.

«Ах, как все это интересно», – подумала Света.

«Интересно, а чай мы сегодня пить будем?» – подумал Женька.

«Интересно, а есть мы сегодня будем?» – подумал Серега.

Тем временем настоятель не думал ни о чем. Он просто взял в руки пиалу, прикрыл глаза и самозабвенно стал пить божественный напиток.

Потом действо повторялось снова и снова. Настоятель заливал воду из самовара в чайничек, ждал полминуты, переливал заваренный чай в высокие стаканчики, переворачивал стаканчики в пиалы, с наслаждением вдыхал аромат и только после этого пил чай. При этом он не насыпал каждый раз новый чай, а использовал тот, который уже был в чайничке. И каждый раз чайный лист раскрывался новыми оттенками вкуса.