– Ну, мы пойдём? – спросила я.

Мама подняла голову, посмотрела на нас растерянно и проронила:

– Да, идите, – и они продолжили что-то там рассматривать, читать, обсуждая с живейшим интересом свои проблемы.

Когда мы вышли на улицу, пошёл снег. К шоссе от дома тянулась грунтовая дорога. От мокрого снега её развезло, а местами уже начинало подмораживать. Так я и шла, крепко сжимая детскую ручку, то под ногами хлюпала грязь, то я начинала поскальзываться на льду, пока мы не вышли на асфальт. Тогда я обернулась, посмотрела на одиноко стоящий старый деревянный дом-развалюху и подумала с тоскливой тревогой: а с чего это мама там осталась? Но мы пошли дальше в быстро сгущающейся темноте и вышли к автобусной остановке, освещённой жёлтым светом уличных фонарей, на которой стояли люди. Подошла маршрутка, мы сели в тёплый светлый салон и уехали.

Я помню своё недоумение, когда проснулась. Все детали сна, все его составляющие были понятны. Старый дом и мы, уходящие от мамы, радость от встречи её с покойным другом и его слова, что её там долго ждали, грязь и лёд на дороге. Символы эти были понятны и очевидны. Откройте любой сонник, и вы поймёте, о чём я говорю. Так всё было очевидно, что и думать об этом не хотелось. Хотелось только поскорее забыть.

Через несколько дней за чашкой кофе я рассказала об этом подруге. Она была своего рода специалистом в толковании сновидений, иногда гадала на кофейной гуще. Выслушав мой рассказ, занервничала, отвела глаза:

– Не знаю, Таня, не знаю. Какой-то нехороший сон, но ты не парься, выбрось из головы…

Конец ознакомительного фрагмента.