Шрифт:
Влад не помнил, как бежал с этого болота. В доме, в деревне, где он остановился, до вечера приходил в себя. Ему нравилась сейчас спокойная тишина избы и надежность ее рубленых стен. Он все спрашивал себя: была ли там сила? Ближе к ночи – уже темнело – Влад вышел пройтись за околицу. Луна поплавком болталась в тучах. Тихо шелестели деревенские березы. Возле крайнего заброшенного дома, где клином подходил к дороге лес, на поляну навстречу ему вышел из-за старой ели лось Хийси с дуплистой, из пня сотворенной огромной головой и ударил его в грудь рогами.
Влад очнулся на том же месте минут через пять. Он был цел и невредим. Вернулся в дом. Собрался сразу и уехал в Питер.
На следующий после возвращения день, в бане, он сидел и рассказывал Гоше о случившемся. Он говорил, и его охватывало какое-то странное равнодушие к своей судьбе. И все беспокоил вопрос: почему обернулась к нему дева с красным молоком – мать непрочного железа?
Память о Калевала
Людмила Кленова
(Израиль)
Я помню, что в детстве когда-тоНашла я чудесную книгу.В ней строчки плескались крылато,Отдав меня чу дному мигуИ вдаль уводя за собоюВ страну, где суровые люди,Где море взъяренное воет,Рождая легенды и судьбы.Там Илматарь, Воздуха дочерь,И сын, богатырь Вяйнемейнен,С бедою сражались воочью,Пока ее призрак не пойман.И духа немыслимой силойНевзгоды они побеждали.У них я терпенью училась:Мол, дни и похуже бывали.Но, если мне трудно и больно,Прошу кузнеца: «Ильмаринен,Мне выкуй железную волю!Тогда я, как Хийси, отринуИ страх, и утрату надежды,И жизни мудреное скерцо…»Так эпос Финляндии прежнейВошел навсегда в мое сердце…Заколдованная Лоухи
Ольга Колари
(Финляндия)
Неприветливая северная земля.Песня родиласьИз мерцания дрожащих струн,Зова пастушьего рога,Радостей и горестей.Сказ родилсяИз зимних вечеров,Слабого света лучины,Угасающих голосов стариныУ мерно качающейся колыбели.Мир на мгновение останавливаетсяСлушать эхоОживающего дерева и металла,Силу древних заклинаний,Предание о сотворении мира.Река Туонела
Роман Круглов
(Санкт-Петербург)
Загляни, и твое отражениеканет на дно —Гладь черна, молчаливаи не отдает ничего.Неизбежность забвенияхоть и известна давно,Но надеждой-молитвойпульсирует каждый живой —Ждет, что все же мелькнетогонек в этой бездне сырой…Кто во тьме не потонет,кто вспомнится через века?Если выйдешь из вод,то безликим, как древний герой —Лишних черт не запомнитпремудрая эта река.Воспоминание о Калевале
Татьяна Кудрявцева
(Санкт-Петербург)
Неподалеку плескалось озеро Эриайнен. В нем плавала огромная розовая семга. В сине-зеленом лесу, таком же первозданно-акварельном, словно его только что насадил «Пеллервойнен, сын поляны, этот Сампса, мальчик-крошка», стояли мои малые дети и взирали на чистейшие высоченные сосны. По соснам бежала смола, небо просвечивало сквозь кроны всеми красками, как лоскутное финское одеяло. Под соснами полно было белых грибов. Их охристые крепкие шляпки казались прорисованными в серебристой хвое, точно кадр мультфильма.
Младшая дочка спросила: «Это мы в Калевале?»
Перед тем, как отправиться в Финляндию, я читала им эти руны.
Когда рождался эпос, мир был ребенком, может, оттого детям генетически близки мифы. Дети воспринимают сказания как реальность. Наверное, именно так и должно их воспринимать. Если соль будней перемалывается волшебной мельницей Сампо, бытие обретает свой золотой смысл. Этот смысл добыл Элиас Лённрот, который бродил по карельским селам, слушал, думал и записывал.
Мощный талант сказителей выстраивал шедевр литературы, вымешивая цемент на крепости национального характера. Элиас Лённрот – как раз и есть тот самый характер.