Шрифт:
Евгений Лукин,
Санкт-Петербург
Русская Калевала
Мир Калевалы
Михаил Аникин
(Санкт-Петербург)
Помню, как солнце вставало,Мир согревая кузнечным теплом.Все в этот миг оживалоПод светозарным лучом.Многое помню из детства,Мне его не позабыть…Тропка лесная – в наследство,Можно ль ее не любить?Шел я по ней, собираяБелых грибов хоровод.Славься, отчизна родная,Славься, великий народ!Сопки и скалы, и вереск,Финского берега даль…Чем это можно измерить,Как успокоить печаль?Разве стихом Калевалы,Русскою песней родной?Жизнь отошла, отыгралаНевской холодной волной.Только и нынче, как раньше,Луч светозарный горит…Плуг все тоскует о пашне,Север о юге скорбит.Мир Калевалы не умер,Многое переживет,В сердце звучит, словно зуммер,К истине вечнойЗовет!Из детства
Павел Алексеев
(Петергоф)
Мама! Мамочка!Что? Что случилось?Плохо мне. Плохо!Огонь. Огонь. Кругом всполохи рвутся, мечутся, обжигают,закручиваются вихрями. Рвут темноту на куски. Пот. Жар.Все разбросано. Смерч. Стихия. Пламя гудит, устремляясьвверх. Ревет. Пространство изменяет себе, себя. Не на чтоопереться взгляду. Ураган.Чернота сталкивается с огнем. Пожарище. Шипение. Пар.Холод. Озноб. И снова волны огня накатывают. И я тону,тону, погружаясь.Забвение. Тьма.И вдруг раздается едва слышный голос. Голос?Пение.Песня. Да!Это руна Вяйнемёйнена.Он поет, и голос рушит наважденья и туманы.Он идет сквозь мрак и пламя, сквозь дожди и ураганы.Тише, тише плещут волны, и огонь покойней, вроде.Старый, верный Вяйнемёйнен говорит с огнем и стужей.И с водою говорит.Женский голос что-то шепчет, недоволен отвечает:– Не отдам тебе мальчишку. Он скорее тут утонет.Но смеется Вяйнемёйнен, говорит еще три слова.И рождается лодчонка. И плывет челнок сквозь воды,сквозь проливы Тоунелы.Я лежу на дне той лодки.И выводит Вяйнемёйнен к берегам родимым нас.Мама, мама мне не верит.Улыбается, смеется.Гладит, плотно укрываети уходит по делам.Я смотрю, а у кровати распахнула гладь страница старойкниги «Калевала».А на ней мне Вяйнемёйнен машет, машет, ухмыляясь.Не расскажем нашу тайну,не расскажем никому,как избавил от болезни старый, добрый Вяйнемёйнен.Вон и солнце за окном!«Мы хмурым вечером пошли через болото…»
Татьяна Алферова
(Санкт-Петербург)
Мы хмурым вечером пошли через болото.Цвел вереск, клюква нежилась во мху,и впечатлений свежих позолотанеспешно превращалась в шелуху:как заблудились, как грибы искали,как пел ручей под соснами внизу,где берег сумрачный, летя по вертикали,пронзал небес сырую бирюзу.Но озеро в болоте как посредникмеж мифами и нами пролегло.Старуха Лоухи, узорчатый передникмакая в это темное стекло,изламывала отраженья сосен,высвечивала ягельником тень,напоминала – осень, скоро осень,и месяц август проходил как день.Я соглашалась – осень скоро, скоро,и молодость прошла, июль прошел…Как трепетал в лесу за косогоромего коротких дней неяркий шелк!Но все казалось – небылое рядом,мы молоды, мы счастливы сейчас,а гром вдали катился виноградом,сомнением сочась.Калевальские мотивы
Мария Амфилохиева
(Санкт-Петербург)
Вяйнемёйнен вещийЗаклинанья мещет,Вяйнемёйнен старыйНе находит пары…Тридцать лет во чреве девыВяйне по морю носилсяОн, когда на свет родился,Знал священные напевы.И еще лет двадцать с гакомВ водах безначальных плавал,И о нем гремела славаПо горам да буеракам.С бородою долгой белойНаконец пришел он к людям.Помогал средь трудных буден,И в руках кипело дело.Слушались его березы,Племена пред ним склонялись,Лишь одна свербила малость,Мучили ночные грезы.Те желания однаждыВоплотились в милой Айно.Потрясен черезвычайноБыл он, как мужчина каждый.И, к любви большой готовый,Сватался он неотложно.Да к тому ж неосторожноАйно брат дал старцу слово.Но судьба была печальна,Мы о том доселе тужим:Не желая старца мужем,В бездну вод уходит Айно…Не любовью, а корыстьюИль политикой влекомый,Вяйне снова прочь от домаВ Похъёлу несется рысью.Красотой другой невестыЛишь успел он восхититься,Понеслось желанье птицей…Но и тут нет Вяйне места,Потому что Сампо сделатьТолько Ильмаринен может.Знать, и эта дева тожеБороде не дастся белой.Сядь же ты под дряхлой елью,Струны кантеле тревожа.Быть судьба такою может:На чужом пиру похмелье…Знают все в народе строгомСмысл печальной этой сказки:Или мудрость, или ласки —Так завещано от Бога…Вяйнемяйнен вещийЗаклинанья мещет,Вяйнемёйнен старыйНе находит пары…Детство
Алексей Ахматов
(Комарово)
Карело-финский эпос КалевалаУпорно не давался мне сначала,Казалась скучной северная лира,Не потрясало сотворенье мира,Пока в той книжке на картинке АйноМеня не увлекла чрезвычайно.Ее забыть не в силах до сих пор,Изгибы тела, страха полный взор.С полсотни рун я как единый текстПреодолел тогда в один присест.Так Галлен-Каллела кистями спасПеро, что мучил Лённрот ЭллиасВозвращение Калевалы
Наталия Берзина
(Санкт-Петербург)
Шел пятьдесят третий год. В США Дуайт Эйзенхауэр сменил на посту президента Гарри Трумэна, в Египте приняли конституцию, в Аргентине перед дворцом Хуана Пе-рона в Буэнос-Айресе взорвали бомбу. В СССР умер Сталин. А трехлетней Вале из поселка Васкелово подарили книгу «Калевала».
Красивая большеформатная книга в коричневом ледериновом переплете стала в семье настоящей ценностью.
Книг тогда было мало. Радио в поселке не было. О телевизоре даже не мечтали. Новости узнавали из газет и от соседей.
В то время читать сама Валя еще не научилась. Но с большим интересом под керосиновой лампой рассматривала иллюстрации. Рисунки художника Николая Кочергина заполняли воображение сказочными образами и переносили девочку из дома в волшебный мир Калевалы.
Рассказы из карело-финского эпоса Вале вечерами читали родители.
Мудрый Вяйнемёйнен, отважный Илмаринен, веселый Лемминкяйнен, злая старуха Лоухи и красавица Севера – дочь хозяйки Похъёлы – будто оживали, готовые сойти со страниц книги на усеянную первыми весенними ветреницами землю поселка Васкелово.