Но проходит пять минут, а затем ещё две и ничего, кроме руганья и драк там не происходит, и тут у меня, вдруг обнаружившего себя за просмотром всего этого вертепа, возникает только один вопрос. – Почему я это(!) смотрел и до сих пор смотрю? – Что немедленно приводит к нажатию кнопки выключения телевизора (а когда я его включил снова, то я и не помню) и в мою душу приходит покой. Но только на время, пока моя памятливая мысль не возвращает меня к сегодняшнему происшествию, случившемуся у меня на работе, которое, в общем-то, и послужило катализатором, своим толчком к этой моей аналитике, и создало все условия для моего сегодняшнего, в будний день нахождения дома, а не на работе.

Так сегодня, вначале рабочего дня и по окончанию производственного совещания, когда уже все вопросы были обговорены и задачи перед рабочим персоналом на сегодняшнюю рабочую смену были поставлены, ведущий это совещание всеми уважаемый за должность, да и согласно субординации, каждый обязан испытывать такие чувства, начальник Валериан Никифорович, находясь в благодушном состоянии духа, вдруг решил показать себя большим либералом, а так-то он авторитарный управленец, и пока он всех не отпустил с планёрки, берёт и спрашивает у собравшихся в его кабинете подчинённых, есть ли у них какие-нибудь рационализаторские предложения, а может и того больше, замечания по сегодняшней повестке дня.

И после этих, только одного человека воодушевляющих слов Валериана Никифоровича, а именно самого Валериана Никифоровича, кабинет погружается в безмолвную тишину, где каждый из находящихся в кабинете людей, окромя самого Валериана Никифоровича, пытается продемонстрировать свою полную беззаботность и хладнокровие. Но как бы они не маскировались под всё это, я-то вижу смущение и беспокойство, написанное на лицах своих сослуживцев, пытающихся спрятать себя от взглядов Валериана Никифоровича, ищущего для себя достойную жертву. Прямо, как в школе, когда заданные на дом уроки никто почему-то не выучил, – прямо какая-то странная аномалия раз за разом случалась, и все в классе в один день приходили неподготовленными к уроку, – и грозный учитель, не найдя желающих выйти к доске и ответить домашнее задание, сейчас искал для себя в классе того, кто ему не ответит, а потенциальные жертвы неумело пытались спрятаться за впереди сидящего товарища от глаз учителя. Ну и тут я, как в своё время и в школе, решаю взять весь удар на себя и вначале знаково прокашливаюсь, – таким образом, я фиксирую на себе общее внимание, – а затем многозначительно говорю (так я иногда спрашиваю):

– А вы, Валериан Никифорович, дурак дураком.

Ну а после мною сказанного, кабинет погружается уже в мёртвую тишину, где любо-дорого посмотреть на Валерина Никифоровича, ошеломлённого услышанным, мало сказать, когда у него челюсть отпала и глаза выкатились из своих орбит, а самого его начало потрясывать. Я же, чтобы слишком не смущать Валериана Никифоровича своим вниманием к нему, добавляю: «У меня на этом всё», и поднимаюсь со своего стула. Но видимо у Валериана Никифоровича на этот счёт другое мнение, к тому же он после первого шока пришёл в себя и вновь обрёл дар речи, и он тут как завопит на весь кабинет: Да что это всё, собственно, значит?! Да как вы смеете?!

Я, поворачиваюсь к Валериану Никифоровичу и спрашиваю его. – Говорить о вас правду?

Что по новому потрясает Валериан Никифоровича и ставит в умственный тупик, и он в полной растерянности и недоумении спрашивает меня. – Какую ещё правду?

– Которая вам глаза режет, что есть первый признак того, что я говорю правду. А если не верите, то сами посмотрите на себя. – Демонстрируя непонимание такой наивности Валериана Никифоровича, пожимая плечами, говорю я. И теперь весь собравшийся в кабинете Валериана Никифоровича коллектив, явно мотивированный моими словами, со всем своим вниманием изучающе смотрит на Валериана Никифоровича, пытаясь отыскать на его лице подтверждение моим словам. А Валериан Никифорович, подспудно чувствуя, что он стал объектом пристального изучения, – никто не отменял негласное правило «подчинённый своё начальство должен знать в лицо», и поэтому Валериан Никифорович не мог придраться к своим подчинённым, типа чего уставились, – находясь в сложной для себя двоякой ситуации, – если он начнёт возмущаться и закрывать своё лицо от взглядов, то он тем самым признает мою правоту, а если он окаменеет в своём лицевом хладнокровии, то опять он дурак, – пока ничего не сообразил, решает поостыть в лицевом камне.

Ну а наш коллектив, как и любой другой коллектив, живёт по общеизвестным законам общежития, где начальство всегда в лицо уважаемо, а за спиной к нему не без своих претензий и недовольства им. Так что совсем не сложно понять, чью сторону занял коллектив в этом противостоянии между мной и Валерианом Никифоровичем. И мои коллеги не только всё, что мной подразумевалось, увидели на лице Валериана Никифоровича, но и многое от себя добавили и додумали.

– А Валериан (так его панибратски про себя звали его подчинённые и мои коллеги, в том числе и я), если честно, то не такой уж и дурак, раз на его месте сидит он, а не другой дурак. – С такими взглядами и мыслями смотрел на Валериана Никифоровича, не слишком выделяющийся из общей массы сотрудников и отчасти подхалим, мастер Прокофий.

– Козёл он, вот кто. – А вот до сих пор ходящая в лаборантах, Евгения Александровна, привлекательнейшая особа, с некоторых пор переставшая хвастаться своим возрастом, более категорична в своём взгляде на Валериана, обманувшего её надежды и до сих пор обманывающего её и свою супругу насчёт неё.

В общем, каждый увидел и видел своё в Валериане Никифоровиче, в том числе и он сам, что послужило всем уроком и в особенности мне, с кем Валериан Никифорович немедленно захотел пообщаться один на один у себя в кабинете. И когда все разошлись, а мы остались у него в кабинете тет-а-тет, то он мне объяснил, что мне, с моим потенциалом, нет смысла губить свою карьеру под началом такого дурака, как он, и он просто обязан предоставить мне возможность для своего роста. А этого можно добиться лишь там, где нет дураков. – И это без дураков. – Однозначно слукавил Валериан Никифорович, подписывая приказ о моём увольнении. Ведь как без дураков, если он этим фактов обосновывает моё увольнение. Вы уж, Валериан Никифорович, определитесь с собой, а то выходят у вас одни только дурацкие противоречия.

А ведь вопрос о дураках до сих пор не утратил своей актуальности и всё также всех неравнодушных граждан волнует. Особенно в нашей стране, где этот вопрос находится в жёсткой связке с вопросом дорог. Где они в своей основе несут в себе философский аспект, со значением жизненного пути, а дурак это не категория умности, а это своего рода знаковая значимость твоего я для общества, как правило, для начальства, и твоего я для самого тебя. И оттого никто даже не думает обижаться, когда его называют дураком, и даже будоражит всё внутри, когда тебя называют дурашкой. А вот когда называют придурком, то это слышать обидно.