Надо только выучиться ждать
«С лица воду не пить», «не родись красивой», — можно сколько угодно твердить эти спасительные слова, но какой девушке не хочется быть привлекательной? Добрая, любящая, понимающая, Нина день за днем сталкивается с людской жестокостью и равнодушием, переживает драмы и личные трагедии. Нелюбимая дочь для матери, мечтавшей о красивом ребенке, «гадкий утенок» в школе, «серая мышка» во взрослой жизни... Неужели нет человека, способного посмотреть чуть глубже и увидеть то прекрасное, что скрыто в душе? Откуда взять волю, чтобы преодолеть все препятствия и не потерять веру в лучшее? После всех испытаний останутся ли силы, чтобы стать счастливой? Обрести любовь, открыть для себя радости семейной жизни и даже материнства, которое казалось невозможным? Мираж ли это, который развеется на ветру, или «надо только выучиться ждать»?
«Как же ты, бедненькая, замуж выйдешь?» — эти бабушкины слова Нина помнила с детских лет, они запали в душу и отзывались болью каждый раз, когда она слышала высказывания по поводу собственной внешности. В детстве боль была терпимой, девочка не до конца понимала, что значат эти слова, но интонации бабушки Кати и её жалостливый взгляд запали в сердце. И если б только бабушкины… Мамы других девочек в детском саду поспешно отводили от неё взгляд, но исподтишка всё же разглядывали и качали головами. Соседки в подъезде вздыхали при виде девочки, а мамины подружки откровенно жалели Алёну, Нинину маму. Её никогда не называли Леной, Ленкой, Еленой, только Алёной, Алёнушкой, в крайнем случае — Алёнкой.
Красивая, высокая, тоненькая, как тростиночка, даже после рождения двух детей, Алёна Соловьёва приковывала взгляды мужчин, заставляя женщин завистливо вздыхать. Ей не нужна была никакая косметика: тёмные брови вразлёт, сияющие карие глаза, открытая улыбка, шикарные тёмно-русые волосы, — казалось, ей достались от матушки-природы все возможные дары. Алёне с детства стоило только взмахнуть длиннющими ресницами, и её желания исполнялись.
Алёна была абсолютно уверена, что красота откроет перед ней все двери, мужчины должны лежать у её ног и обеспечивать безбедную жизнь. А она при этом никому ничего не должна. Семью (во всяком случае — в обычном её проявлении) Алёна создавать не собиралась.
— Ещё я носки чьи-то не стирала? Никогда в жизни! Пусть радуются, что я позволяю себя любить!
— Эх, тебе б ещё Бог ума вместе с красотой отсыпал. Если б не характер твой упёртый, — вздыхала Алёнина мать, Катерина Степановна, — ты б как сыр в масле каталась, а не мыкалась с двумя детьми одна.
— И зависела бы от какого-нибудь мужика, исполняла бы его прихоти! — парировала Алёна. — Нет уж, дудки, жить я ни с кем не хочу. Свободу у меня никто не отнимет.
— Дура ты, дура, Алёнка! А детей твоих кто кормить будет?
— Как-нибудь прокормлю, с голоду не умрём, найдутся добрые люди, — говорила Алёна после расставания с очередным кавалером, которые сменяли друг друга, как картинки в калейдоскопе.
Она ненавидела родную Истру, где родилась и выросла, и всю юность стремилась вырваться из «этого болота», но судьба, будто в насмешку, снова и снова возвращала её в нелюбимый город.
Дети у Алёны появились почти случайно. Отца Нины никто не знал. Алёна, увлечённая очередным толстосумом, уехала из городка на всё лето. А осенью неожиданно вернулась, такая же красивая, но с небольшим животиком. На резонные вопросы матери: «кто отец?», «где он?» — ответила равнодушно:
— Этот мерзавец меня бросил. Я-то думала, что ребёнком его привяжу, сразу залетела, денег-то у него куры не клюют. Хотя, конечно, в постель с ним только с закрытыми глазами можно ложиться: очень уж некрасивый.
— Как же ты забеременеть от него, такого страшного, не побоялась?
— Я уверена, что мой ребёнок будет на меня похож, — заявила Алёна и прогадала.
Всю беременность будущая мамаша проходила легко, никакого намёка на токсикоз, она даже в весе прибавила всего пять килограммов. Нина родилась в срок, почти не доставив матери боли и неудобств.
— Какая скромная дочка у тебя, — заметила грубоватая акушерка, принимая девочку. — Тихонько выродилась, еле слышно крякнула, спокойненько лежит себе, не требует внимания. Иные ишь как орут, а эта молчит и глазёнками хлопает.
— А что она красная такая и страшненькая? — недовольно протянула Алёна, взяв малышку на руки.
— Так они все, маленькие, не красавцы, — улыбнулась акушерка. — Зато ладненькая какая, аккуратненькая. А потом, глядишь, и на тебя станет похожа.
Но, видимо, кто-то сверху решил, что не быть девочке Ниночке не только красивой, но даже хорошенькой. С раннего детства малышка была откровенно некрасивой. Серенькие маленькие глазки, оттопыренные ушки, большой лягушачий ротик. Ничего общего с привлекательной матерью и вполне симпатичной бабушкой.
— Ох, девонька, трудно тебе в жизни придётся, — вздыхала бабушка Катя. — Кто ж тебя такую полюбит?
— Почему трудно? — маленькая Нина поначалу не придавала значения словам любимой бабули, тем более что именно с ней девочка проводила почти всё время, пока мать устраивала свою личную жизнь. — Ты же меня любишь! — обхватывала она ручонками бабушкину голову и заглядывала ей в глаза.
— Люблю, внученька, потому и жалею.
— Это сейчас, пока я маленькая. А вырасту и стану тебя жалеть, когда ты старенькая будешь.
Алёна появлялась на горизонте дочери редко. Поначалу она наряжала девочку в яркие платьица, повязывала нарядные банты, но, когда стало очевидно, что дочка на неё абсолютно не похожа («лицом не вышла»), сразу потеряла к ребёнку всякий интерес и спихнула Ниночку на бабушку. Алёна откровенно стеснялась, что у неё растёт такая некрасивая дочка, и говорила об этом, не боясь травмировать ребёнка:
— Мам, ну как я могу с ней гулять? Люди ведь смотрят, сочувственно вздыхают. Хочется сквозь землю провалиться. Как я могла такую уродину родить?