‘Император наблюдает за тобой. ’

Каждая свеча представляла собой мольбу одного из тех многочисленных слуг, которые представляли собой безголосое большинство граждан Империума. Когда кто-либо испрашивал у него благословения света, Матьё не смел отказывать никому из них, обещая возжечь свечу за каждую мольбу. Количество просьб, исходящих от обитателя этого корабля, было настолько большим, что Матьё казалось, что он более не сможет сдерживать свои обещания. В конце концов, его дьяконы настояли на том, чтобы он принял помощь. Постоянно отвергая любых слуг или сервиторов, он беспокоился о том, насколько быстро он привык к ним. Он никогда не хотел уподобляться другим высокопоставленным членам церкви, что имели непомерно раздутые владения, и боялся того, что этот страх был первым шагом к такому образу жизни.

Как только он начал принимать помощь в лице прислуги, он тут же раскаивался, устанавливая максимальный режим на своем авто-флагелляторе, что беспощадно бил его розгами. После такого самобичевания, он обустраивал эту келью своими руками, отмывая грязь и изготавливая предметы поклонения. Закончив, он с благоговением взял еще одну горсть свечей, дабы доказать свою искренность – теперь за каждую потерянную душу горело две свечи: одна была зажжена его слугами, а другая – им самим. Когда он пришел, в келье было темно. Он всегда гасил свечи перед уходом, а по возвращению вновь разжигал их, пока от них не оставалась лишь горка расплавленного воска. У него было достаточно свеч, чтобы постоянно заменять их.

‘Лорд Гиллиман выбрал меня за мою покорность, ’ – сказал он самому себе. Твердой рукой он подносил прометиевую лампу к каждому столбику воска. Другая его рука сжимала робу так сильно, что в свете свечей костяшки его пальцев казались раскаленными добела. Его авто-флагеллятор перешел в режим легкой агонии. Он позволил боли пройти сквозь свое тело, тем самым очищая себя от эгоистичных мыслей. ‘О, Император, не дай мне пропасть на этой службе. Не дай мне забыть Твою милость и Твое предназначение, дарованное мне. Убереги меня от гордыни. Дай мне сил быть искренним в своих намерениях. Дай мне сил помочь Лорду Гиллиману узреть Твой свет. Помоги мне, о Повелитель человечества. ’

Примерно через час он закончил. Достав свой санктус-астрогатор из карманов роб, он активировал его, дабы тот определил его примерное местонахождение по отношению к Терре. Он не знал, сможет ли это устройство работать в варпе, но, тем не менее, он принял во внимание выданный машиной результат, преклоняясь в предполагаемом направлении древнего колыбели людского рода, где пребывал преисполненный величественной боли Император.

Закончив с этим, он направился к своему столу.

Он зажег шесть больших свечей, расположенных внутри двух черепов. Когда-то они принадлежали правоверным, что приняли мученическую смерть от мародеров Хаоса. Он поблагодарил каждого из них тем, что даровал им свет во мраке, после чего сел за стол и открыл том, который лежал на нем. Бумага была очень ровной и приятной на ощупь – в разы лучше любой другой, попадавшейся ему ранее. В жизни слуги примарха, определенно, были свои плюсы. Книга распахнулась на заглавной странице, которая описывала легенду о Великой Чумной Войне. Матьё пролистал несколько страниц, главы на которых он уже завершил, но все еще не было должным образом проиллюстрированы. Перед тем как излагать свое видение истории, он множество раз переписывал его в черновиках, пока наконец не счел его достойным для первой попытки. Это был знаменательный день. Еще одна часть его завета была готова для передачи потомкам.

Гиллиман требовал от него немногого. Описание должности милитант-апостола как глашатая было весьма точным. Примарх время от времени призывал его, дабы получить совет о том, как лучше вести дела с церковью, как преподнести что-либо толпе во время речи и так далее. Зачастую, Гиллиман переписывал его проповеди.

Матьё с гордостью принимал свою службу Императору такой, какая она есть. Будучи выходцем из множества бедняков и калек миров Ультрамара, теперь он путешествовал вместе с прислугой на корабле Ордена, Чести Макрагга, раздавая милостыню или медикаменты, а также принося умиротворение в духовную жизнь обитателей судна. В грязных часовнях нижних палуб корабля он говорил о милости Императора. Обыкновенные люди на флоте были обделены религиозными обрядами, ибо Ультрамарины находили их омерзительными, но, тем не менее, не запрещали их. Матьё делал все, что было в его силах. Их жизни были жалкими. Он жалел их.

В остальное время он писал. Отчасти он писал, желая подражать благословенному примарху, что проводил любую свободную минуту в скрипториуме, но в основном он писал из-за своей веры в то, что подвиги Робаута Гиллимана должны быть записанными одним из верующих и для верующих, а не быть освещенными лишь теми произведениями, что находились в либрариуме Ультрамаринов.

Матьё добрался до пустой страницы и открыл свою чернильницу. Он отвел взгляд от книги, раскладывая пальцы по ее поверхности, после чего уделил несколько мгновение на то чтобы очистить свой разум и подготовить свою душу для выполнения этого священного задания. Только после этого он взялся за перо, окунул его кончик в чернильницу, а затем аккуратно написал заглавие:

Триумф Святого Гиллимана над ужасами нечистых сил на Эспандоре.

Он медленно и аккуратно выводил каждую букву, попутно усложняя их декоративными росчерками. Позже, после того как его произведение пройдет проверку критиками, он дополнит свое творение, украсив его великолепными изображениями. На данный момент у него было всего несколько набросков, которые он мог легко редактировать. Закончив, он на мгновение задумался о том, стоит ли ему указывать себя в качестве автора. Поколебавшись, он решил, что сделает это, после чего быстро сделал запись, дабы не передумать в будущем.

Записано Братом Матьё, Милитант-Апостолом Акронитовых Монахов, послушником третьего ранга, что лично присутствовал в месте проведения кампании.

Стоило ему закончить предложение, он тут же пожалел о своем тщеславии. Он чувствовал подобные внутренние после каждого написанного им отрывка. Зная о том, насколько хрупкими со временем могут становиться рукописи, он оставлял свое имя под заглавием каждой главы. Несмотря на то, что он действительно был на Эспандоре и действительно видел все своими глазами, потребности в подобных подписях было мало, а в таких подробных – еще меньше. Это была история о примархе, а не о нем, и все же он жаждал того, чтобы в нем признавали автора. В этом предложении были в два раза больше гордыни, начиная с указания его превозносимого ранга и заканчивая упоминанием его скромных монашеских корней, дабы все могли понять насколько высоко он поднялся.