Размокнув веки, музыкант с удивлением обнаружил на столе мясо. Неужели я так долго был не здесь? Неужели напиток унёс меня дальше, чем прежде? Размышлять не оставалось времени просто по той причине, что за столом теперь он сидел не один.

Их первая встреча. Стоит ли говорить, что он был сражен наповал? И если бы он знал, чем закончиться история, прогнал бы он её или нет?

***

Каждый вечер он видел её на своих выступлениях. Не было у музыканта слушателя более трепетного, чем она. Более нежной любви, чем могла дать она. Не было более.

Поэт, музыкант, обладатель удивительного голоса полюбил так, как никогда никого.

Её кружевной платок стал его талисманом. Её голос стал тем, ради чего стоило творить. А её сердце – тем, ради чего стоило жить. О, мой бедный музыкант. Остановись на мгновенье, оглянись. Неужели ты не слышишь тревоги? Не чувствуешь беды? Зла из самого её сердца? Мой бедный музыкант.

Его мысли – счастливые грёзы – грубо разорвал удар. Так неожиданно и больно, что музыкант упал. Удары посыпались со всех сторон. Он вертелся на грязной земле, тщетно пытаясь избежать новых побоев. Но всё без толку.

Избиение прекратилось, вместо звенящего голоса из глотки музыканта вырвался сдавленный сип, и кровь залила кафтан. Его грубо подняли с земли те же, кто и бил. Двое держали за руки и припёрли к стене. Третий принялся бить его ещё сильней, удар за ударом. Что-то хрустнуло в груди, дышать становилось всё тяжелее, несколько раз музыкант терял сознание.

Вновь прекратились удары. Музыкант с трудом открыл заплывшие глаза. Всё, что прежде было четким, теряло свои очертания. Голоса, казалось, звучали из другой вселенной. Над ним кто то склонился.

– Помогите, —хотел произнести он, но вместо голоса во рту что то заклокотало.

– Мой бедный Мей’лори, любовь моя, тебе, наверное, больно? – она говорила и всё время гладила музыканта по кровоточащему лицу. – Я очень люблю тебя, ну, не хрипи так, тебе осталось совсем немного.

Склонившись над поэтом, она поцеловала его.

– Ты же не откажешь мне в последнем подарке? – из складок плаща на ночной воздух явился тёмный камень странной огранки. Она положила его на бесформенную грудь поэта. —Постарайся не шевелиться, мой дорогой.

Хохот громом разорвал тишину, и боль острым жалом пронзила грудь музыканта. Он хотел закричать, но весь его голос, глубокий тембр, талант, утекали в тёмный камень. Будто каждая капля крови в один миг устремилась напоить дьявольский кристалл. Напоить его дыханьем музыканта, его талантом и даром. Боль нарастала, но крика не было. Вместо него из горла сквозь кашу костей и зубов звучал хрип. Всё слабей и слабей.

***

Мертвец улыбался, улыбался живому. Живой поправил широкополую шляпу и отвернулся. Миру вокруг холодно и мерзко улыбнулась искусно сработанная иллюзорная маска. В тени зазеркалья мертвец, чей образ становился все менее осязаем, с великой печалью проводил его взглядом.

Полуденное солнце, казалось, готово было испепелить невеликое судёнышко. Матросы слонялись по палубе, выполняя тривиальные корабельные обязанности. Корабельный кот, толстый и казавшийся ужасно неповоротливым и ленивым, гулял по краю палубы. Матросы, завидев кота, почтительно уступали ему дорогу. Талисман команды важно двигался к своей цели, к одной из мачт, под тенью которой собралась странная компания. Не моряки. К таким людям кот не испытывал тепла.

С детства, ещё будучи слепым котёнком, он привык к качке и грохоту штормовых волн. Его мать, обнимая его, нашептывала ему легенды морей. Кот вырос. Его мама-кошка давно покоилась в бездне океанских пучин. Ночью, если ему было грустно, кот смотрел на зеркальную гладь и звал ту, кто подарила ему жизнь. И она приходила. Стояла на воде, вечно молодая и мудрая. И её голос, тихий, неторопливый, как и вся кошачья жизнь, сопровождал каждый шаг корабельного кота.

То, что люди, собравшиеся под тенью мачты, не только не были матросами, но и на корабле-то путешествовали впервые, кот уяснил сразу. Но вот что привлекло внимание талисмана: голос одного из них будто будил ветер, ерошил шерсть. Недобрый голос. Кот напряг лапы и впился в дощатый настил. Поворчав, кот поудобнее устроился и начал наблюдать.

Трое. Двое худы, один крепок, будто матрос. Один стар и слаб на вид, голос леденистый и колкий, но невластный над ветром. Крепыш по пояс обнажен, кожа украшена узором, будто когти прошлись.

А вот тот, кто говорит с бурей, высок и худ, в шляпе. Но голос! Ветер слушается его и боится пропустить хоть одно слово. Духи моря! Кот зашипел на него. Будто морская сирена в образе мужчины, так силён голос!

***

Человек в шляпе кинул в кота огрызком яблока. Попал прямо в широкую чёрную отвратительную морду. Кот заткнулся и заковылял прочь, волоча заднюю лапу.

Конец ознакомительного фрагмента.