После разговора со старцем, оставившего тяжёлый осадок в её душе, Евдокия некоторое время не находила себе места. «Что ему надо? – думала она. – Зачем завёл со мной разговор эдакий непотребный? И как это, с его слов, складно получается: найдёт мне духовного мужа, будто они везде штабелями валяются? Евстигнею, если с войны живым вернётся, другую жену подыскать обещает. Всё как-то неправильно, не по-людски. У православных вон сходил под венец и на веки вечные оженился. Вот эдак правильно, по-христиански, а так… Так это значит во грехе жить с кем ни попадя?»

Глянув на часы, Евдокия поспешила за печь и быстро переоделась в красивое цветастое платье, подчёркивающее её фигуру. Мария, войдя в дом, сразу же обратила внимание на изменившуюся сестру:

– Ух ты?! Прямо не узнать тебя, Евдоха. Или ты опять в церковь намылилась, сестра? А может быть, барина того поискать? Вон как вырядилась, глаз не оторвать.

– Тебе-то какое дело, куда я, – огрызнулась Евдокия. – У тебя есть работа, вот и исполняй её, а в мои заботы не суйся.

– Ой, ой, ой, – обиделась Мария. – Ну и ступай себе куда хочешь. Только в общине недовольные тобой имеются. Тебя перестают понимать люди, а там и до беды недалече.

– Ладно, не серчай, – сказала Евдокия примирительно. – Ты правильно мыслишь – в церковь я. Душа так и тянет в храм Божий, чую, большая беда поджидает меня.

– Обижайся не обижайся, но ты сама накликиваешь на себя беды, сестра, – вздохнула Мария. – Живи, как все, и беды уйдут. Вот чего тебя всякий раз в церковь тянет? Потому, что ты только и думаешь, как бы помолиться тайно иконам. Ты как не от мира сего, Евдоха? Ни ума, ни разума в башке твоей не осталось. Блаженная – вот кто ты есть, сестрица моя дорогая.

– Нынче старец со мной беседовал, – проглотив обиду, сказала Евдокия. – Тебе что, не интересно, о чём он вещал мне?

– Интересно, но жду, когда ты сама мне всё расскажешь, – вдруг заинтересовалась сестра.

– Он ко мне хочет нового мужа духовного приставить, – вздохнула Евдокия. – Кого, не сказал, а у меня всё внутри сжалось от худого предчувствия.

– Подумаешь, – пожимая плечами, сказала Мария. – Андрон мудрое решение принял и правильное, ежели знать хочешь. Евстигней ушёл на фронт и канул. А ты места себе не находишь, в церковь зачастила и в свальных радениях не участвуешь.

– Не могу выносить блуда срамного, – брезгливо поморщилась Евдокия. – Не такая я.

– А я что, «такая», по-твоему? – возмутилась Мария. – Может быть, ты меня с гулящими девками ровняешь? Свальные радения грехами не считаются, и ты это не хуже меня знаешь, сестра неразумная.

Не желая ссориться, Евдокия не отреагировала на гневный выпад сестры и промолчала. Собравшись с мыслями, она решила успокоить Марию и даже рот открыла, чтобы произнести примирительную фразу, но… Вдруг открылась дверь, и в дом вошёл Ржанухин Савва.

– Ну где ты, Евдоха? – позвал Савва. – Я уже лошадь запряг, а ты всё носа из избы не кажешь.

– Сейчас я, – засуетилась Евдокия, накидывая на голову платок. – Ступай, Саввушка, выйду непременно.

Когда Ржанухин вышел на улицу, Евдокия перевела взгляд на сестру.

– Я пойду, Маша. С тобой мы опосля ещё посудачим. Не сердись на меня, сестрица, и не думай худо обо мне.

Иван Ильич Сафронов заглянул к купцу Лопырёву, старому знакомому и незаменимому собутыльнику, с которым они на протяжении долгих лет дружбы выпили не одну бутылку горькой и приударили не за одной сотней женских юбок. Они сидели за столом, пили чай и предавались воспоминаниям о былом.

– Как движутся твои коммерческие дела, Ивашка? – поинтересовался Лопырёв. – Всё так же, на высоте?

– Да какие сейчас дела, о чём спрашиваешь, Гаврила? – притворился озабоченным Сафронов. – Так, мелкие делишки, не больше. Держусь на плаву и рад тому.

– Ты бы видел сейчас своё лицо, Ивашка? – хохотнул Лопырёв. – Такое сквашенное, как будто последний хрен без соли доедаешь. А у меня вот сведения по тебе другие.

– А, по моим сведениям, дела твои не так блестящи, как прежде, – поддел собеседника Сафронов. – И лабазы твои поскуднели, и другая коммерция так себе.

Лопырёв, выслушав его, встряхнулся и весь напрягся.

– Откуда у тебя такие сведения, Ивашка? – хмуря лоб, поинтересовался он.

– Откуда? – улыбнулся Сафронов. – Не поверишь, но вся Самара об том говорит.

– Не говорят, а брешут люди, – в сердцах высказался Гаврила. – Трудно мне приходится, очень трудно, а кому сейчас легко, в такое-то время? Денег у людей мало стало, вот и покупательский спрос упал. Кручусь, как таракан в банке, а толков никаких.

– А сынок твой, Влас? Он тебе крутиться помогает? – хитровато щурясь, поинтересовался Сафронов. – А может, тоже врут люди, дурные слухи о нём пуская? Я вот слыхал, будто сыночек твой всё больше жизнь праздную ведёт? В ресторанах и кабаках, в дурной компании пребывает?