На большаке зарокотали моторы, две фары показались из темноты. Мотоциклы свернули с дороги и направились прямо к нам. Вскоре в освещенном круге костра появились четыре фигуры, причём сильно пьяные: две в мотоциклетных шлемах и одна с гитарой, причём она (фигура) раскачивалась сильнее всех, так что иногда пропадала и появлялась из темноты с разных сторон костра. Намерения пришельцев были непонятны. Но наши продавщицы засуетились. Оля с одним из парней удалилась в сторону для беседы, сопровождаемой с одной стороны матом, а с другой призывами: «Ну успокойся ты!» Правда, разговор их был по тону довольно ласковым. Я понял, что они встретились не впервые. Остальные три парня (кажется, наши ровесники) расположились вокруг костра с довольно агрессивным видом. Из их разговора я понял, что одному из них, а именно тому, который разговаривал с Ольгой, в Самсонихе обещали «дать здюлей». Они и приехали узнать, кто же высказал столь дерзостное желание.

Осмотрев круг лиц, находящихся у костра, они, видимо, отмели подозрения от «мальцов» и остановили свои взгляды на нас. Один из них вызывающе встал возле меня, и я понял, что придётся драться. Эта мысль, как ни странно, не вызвала у меня никаких эмоций, и я стал рассматривать предстоящее приключение как экземпляр нашей путешественнической коллекции.

Все ребята из местных поспешили потихоньку скрыться. Остался Валера, который оказался другом мотоциклистов, продавщицы, мы да наши ночные гости.

Обстановка накалялась. Но тут гитарист, сидевший до этого молча, отложил гитару, ринулся прочь в темноту и рухнул в траву. Послышались нечленораздельные звуки и бульканье. Его рвало. Это разрядило обстановку.

Выяснив, что мы приезжие и никак не могли обещать выдать «здюлей» их другу, оставшиеся на ногах налётчики сменили гнев на милость и, рассевшись у костра, уснули.

В траве булькал гитарист. Оскорблённый вождь сей хороброй дружины продолжал беседу с Ольгой, всё отдаляясь от нас.

Я думал, что Оля говорит с ним лишь для того, чтобы оградить нас от его посягательств. Но вскоре понял, что их связывает большее, нежели я предполагал. Так его, пьяного и некультурного, она предпочла нам – умным и интеллигентным.

Вот она, жизнь, какова. Любовь-морковь!

Взошла луна. Небо было чисто и прекрасно. Гитарист проснулся и подсел к костру. Он беспрестанно играл что-то невразумительное. Или, склонившись над гитарой, впадал в забытье. Но, встрепенувшись, начинал играть снова.

Его брат, бывший менее всех пьян, оказался ленинградцем и утверждал, что не все ленинградцы такие плохие, как он. Нам пришлось с ним согласиться. На наивный вопрос Светы, каково же по численности население Ленинграда, он ответил: «Миллион человек, причём больше половины приезжих». И никак не хотел поверить, что миллионов этих четыре, если не пять.

Наконец вернулись отлучившиеся любовники. Костёр догорал. Саша давно напрашивался к девкам ночевать. Теперь уже мы хотели осуществить это только для отдыха. Продавщицы решили устроить нас в магазине, причём вместе со всей этой конторой, которую они не хотели отпускать, боясь за их здоровье по причине пьяной езды на мотоциклах. Тут выяснилось, что в наличии имеется лишь один мотоцикл, второй же был утерян героем-любовником по дороге у какой-то лужи, после того как он свернул с большака.

Было темно, и поиски его длились довольно долго. Наконец проснулся второй водила. Сильно покачиваясь, он сел на мотоцикл. И тут случилось чудо: совершенно пьяный «каскадёр» так лихо спустился с горы с Валерой на заднем сиденье, что у всех трезвых, а к ним я отношу и нас, захватило дух. При свете фары они нашли-таки мотоцикл и притащили его наверх.

Гитарист уже не спал, а играл беспрерывно. Его брат сказал: «Сейчас-то он что-о играет, пьяный. Вот когда трезвый – так поёт, так поёт!»

Уже заря осветила кусок неба. Девки повели нас ночевать. Их ухажёры со дружиною послушно остались на горе ждать. Мы тепло распрощались. Каскадёры оказались вполне добрыми и хорошими ребятами. А выпили они, по их словам, «всего-то ничего – бидон бражки».

Нас привели в магазин и указали на постель за занавеской в служебном помещении. Девки удалились. Мы лежали на ящиках, устланных чем-то мягким. Рядом стояли коробки с макаронами, зимними шапками, нашей любимой солянкой и резиновыми ботами. Вокруг обилие водки, причём различных сортов. В магазине имелись также шампанское и коньяк. Вина не было.

Я тиснул побольше конфет, и мы улеглись. Саша поминутно вскакивал и требовал, чтобы мы открыли водку, а утром выложили за неё последнюю пятёрку. Он утверждал, что спать на водке и не пить её он не в состоянии, я же был не в состоянии пить водку, а на вино согласился бы с удовольствием. Но на шампанское денег у нас не хватало, а обманывать девок нам не хотелось.

Наконец он угомонился, и мы стали жалиться друг другу на вероломство девок, не оценивших и не вознаградивших всех наших достоинств, а довольствующихся, причём с радостью, обществом пьяниц и матершинников. К тому и другому пороку (на словах) они относились очень отрицательно. Я вспомнил о милой почтальонше. С этим и заснул.