3. Отпустить 100 тысяч рублей Артиллерийскому дивизиону латышских стрелков, которым командует товарищ Берзин, на создание клуба и на культурно-просветительные, надобности.

Об убийстве Муравьева ходит много вымышленных, неверных сказок и небылиц, которые, попадая в печать и отчасти даже в правительственные сообщения, совершенно исказили действительную картину убийства.

Первоначально было сообщено, что «Муравьев покончил самоубийством». Слишком много «романтики» для него. Совершенно неосновательный повод окружать его имя некоторым ореолом благородства.

На мою долю в ту ночь (при другом исходе, быть может, последнюю для многих из нас) выпала задача руководить арестом Муравьева и агитацией в частях, увлеченных им. Поэтому я постараюсь осветить всю эту короткую историю авантюры Муравьева в истинном свете.

10 июля к 7 часам вечера на пароходе «Межень» приехали в Симбирск Муравьев со своей «свитой» и около 1000 красноармейцев. В это время нам, в Совете, никому не было известно, с какими целями приехал Муравьев. Никаких предупреждений из Казани, откуда он выехал, мы не получали.

Приехав на пристань, Муравьев потребовал, чтобы к нему на пароход немедленно явились члены президиума Совета, начальник связи С. Измайлов и председатель Чрезвычайной следственной комиссии тов. Левин. Ничего не подозревая, я и председатель Совдепа пошли в штаб «Симбирской группы войск», чтобы выехать оттуда вместе с остальными лицами, которых Муравьев требовал на пароход.

В штабе пришлось несколько задержаться, пока нам подавали автомобиль. В это время на Гончаровской улице произошел взрыв бомбы. Мы бросились туда. Оказывается, шли три пьяных, еле державшихся на ногах матроса, один из них около памятника бросил бомбу. Мы пытались их задержать, но они сели на извозчика и уехали.

Мы снова направились к подъезду кадетского корпуса, где помещается Совет, с расчетом дождаться автомобиля. В это время прибегает молодой коммунист, работавший в Чрезвычайной следственной комиссии. Он рассказал, что почту заняли какие-то вооруженные люди в матросских формах и расставляют на Гончаровской улице пулеметы.

Вокруг нас собралось человек десять вооруженных латышских стрелков и настаивали, чтобы Совет немедленно потребовал убрать пулеметы с Гончаровской улицы. Мы им заявили, что это сейчас же выяснится. В это время на углу показался отряд, возглавляемый человеком в красной черкеске и папахе. Отряд был человек в триста пятьдесят. Сзади везли по мостовой несколько пулеметов «максим». Человек в красном оказался адъютантом Муравьева, фамилия которого, как я узнал впоследствии, Чудошвили. Он подошел к нам и заявил:

– Кто здесь большевики и кто эсеры? Отходите в разные стороны.

Кто-то ответил, что здесь не большевики и не эсеры, а просто «частная» публика.

Тогда он спросил, где председатель Совета. Я заявил, что он может говорить со мной.

– Так я объявляю вам, что вы временно арестованы. Приедет главнокомандующий, тогда мы выясним.

Я потребовал ордер на мой арест, ибо не может же каждый, кому только захочется, арестовывать.

– Дело, видите ли в том, – ответил он, – что «главнокомандующий» Муравьев объявил войну Германии, а с чехами мы «заключили мир», так как они наши братья (!) и тоже хотят воевать с Германией. Гражданскую войну дальше вести бессмысленно, а впрочем, мы разберем, вы войдите пока в здание, – закончил он свою галиматью.

В это время к Совету, пыхтя, подъехал броневик, а за ним другой и третий. Я быстро постарался скрыться в здании Совета, пока он говорил о «блаженном мире с чехами» окружавшим его красноармейцам.

В нижнем этаже помещалось несколько латышских рот – я направился прямо к ним. Лишь только я появился, латыши меня окружили и, горячась, стали спрашивать, что случилось. Объяснил им, что Муравьев изменил, ибо его адъютант открыто говорил, что «главнокомандующий» заключил мир с чехобелогвардейцами и перешел на сторону белогвардейцев. Я их предупредил, чтобы никаких активных шагов они не принимали, чтобы не выдать себя.

От латышей я направился в комнату президиума, но там никого не было. Подошел к телефону: центральная ответила, что сделано распоряжение никого не соединять. Мне еще яснее стало, что затевает Муравьев. Я опять пошел вниз в латышскую часть. Там шли горячие споры между латышами и адьютантом Муравьева. Ко мне подбежал красноармеец московского отряда тов. Медведь, который впоследствии оказал колоссальную услугу нашей фракции при аресте Муравьева, и, волнуясь, начал спрашивать, почему Муравьев арестовывает большевиков и правда ли это. Я ответил, что это правда. Он, размахивая кулаками, стал требовать объяснений у Чудошвили об арестах на Гончаровке.

– Как? Кто арестует? Кто говорит? – якобы удивился тот.

Ему указали на меня.

– Я вас арестую, вы лжете и агитируете, вам нельзя быть в частях.

Я заявил, что у меня, конечно, больше, чем у него, прав находиться в части. Латыши меня окружили. Он, не ожидая такой картины, постарался поскорее выйти.

Ко мне подошел тов. Медведь и просил разрешить ему убить Муравьева, бомбой в автомобиле. Я посоветовал ни в коем случае не делать этого, ибо такое убийство может быть истолковано совершенно превратно и муравьевские вооруженные части, а также броневики, окружившие Совет, сметут всех нас с лица земли. Самая выгодная позиция для нас пока – это внешний нейтралитет, но все должны немедленно направиться в разные части для агитации, а также попросил, если меня арестуют, то чтобы они вынесли резолюцию протеста с тем расчетом, что этой резолюцией можно будет повлиять на отряды, идущие за Муравьевым.